Виланд

Странно, что сейчас я помню о себе так много. Наверно, я в какой-то особой Реальности.

Дорога повернула, и из-за опушки леса стал выдвигаться город. Вернее, Город. Авалон.

У ворот города я различил еле заметную в тени серебристую полупрозрачную фигурку. Незаметно для себя чуть сильнее сжал бока лошади, высокие кипарисы по обе стороны дороги замелькали быстрей, засверкали, отражаясь в каналах, огоньки.

Серебристый призрак спрятался. Но я остановил лошадь у тумбы рядом с воротами, к которой цепляли объявления для входящих в Авалон.

— Выглядываешь?! — с ласковой усмешкой сказал я. — Всю ночь, что ли? Долго меня не было?

— Час... Или около...

По улицам я пронёсся уже настоящим галопом. Лошади под собой я не чувствовал, и не заметил, как спешился, как вбежал-влетел во внутренний двор замка. У меня было время, будто бы даже много времени — но отчего-то я спешил...

Ступеньки. Много. Отметил про себя, что там, на других уровнях, я запыхался, и даже давит в левом боку. А здесь, в Авалоне...

Распахнулась панорама. Сколько света в ночном мире Авалона! Светятся исполинские горы на северо-западе и северо-востоке. Сияет великий западный Океан. А небо уходит. Оно выше и выше — падает в вышину... Голова кружится.

А сам город медленно опускается во мрак. Меркнут мостовые, затем исчезают крыши домов. Наступает Запретный Час. Над Авалоном парят лишь башни нескольких замков. Серебристых, будто обсыпанных инеем.

Но потом и они делаются меньше и ниже. Уходят вниз. Не изменяются только скалы и океан. Остаётся и призрачные страж, и он больше не охраняет ворота. Он присел у круга камней, внутри которого — я знаю — притаился маленький город из песка. Город этот когда-то, ужасно давно, построили мальчики...

Сияние океана напитывает фигурку привратника, он делается настоящим, из плоти. Он встряхивает рукой, словно очнувшись, подбегает ко мне, шлёпнув ладонью по моему локтю, словно чтобы убедиться, что я тоже — настоящий.

— Не могу найти лодку, кой леший мог её утащить?!

— Да мы же грохнули её вчера с Димкой о рифы. Он не предупредил тебя?

Йолла задумчиво помотал головой.

— Ну, и что теперь делать?

— Димка придумает...

Мы направились вдоль берега к устью реки. Там уже был Альби с огромной вязанкой хвороста. Дрова были, конечно, мокрые, и теперь Альби их сушил — вытаскивал серебристые ниточки тумана, играл с ними, свивая и запутывая пальцами в немыслимые кружева, которые в конце концов сбивались в комки и падали в воду, а потом долго плыли, не распадаясь, светящиеся, будто живые.

Я смутно помнил, что встречал Альби совсем недавно в образе мудрого старика, открывавшего нам с Димкой Двери...

Димка обрушился на нас внезапно, верхом на летучей мыши. Вдруг вспыхнул огонь — Йолла решил проверить, не высохли ли дрова? Димка кубарем прокатился по песку, сел, уперев в землю ладони, и хохотал.

Мы сидели у костра, пекли яблоки, которые добыл Димка. Никто из нас не знал, в какой момент распахнётся Океан.

Ночь тянулась так долго, что некоторые созвездия несколько раз обошли землю по кругу, а потом удивлённо замерли, не сводя с нас глаз.

Но вот Йолла крикнул, указав на залив. Луны не было, но две лунные дорожки тянулись к нам — и вырвались из воды два мальчика, один остался лежать у берега, приподняв голову и плечи, а второй затанцевал по гальке, словно стряхивал с волос и кожи серебристый свет.

— Ты кто? Иди к нам! — Йолла разглядывал незнакомого гостя, остававшегося в воде. Казалось, у него серая кожа, но когда мальчик шевелился, по ней пробегали серебристо-голубые переливы.

— Я боюсь, — откликнулся он. — Там всё твёрдое!..

Тогда Йолла сам бросился в воду.

А тот, кого мы ждали, взглянул на Димку и на меня.

— Если мы поплывём быстро, вы увидите!

Димка схватил меня за руку, Алуэ за другую. Я хотел напомнить, что плаваю медленнее Димки, но потом понял, что не нужно...

Когда становишься ветром, мысли растворяются, существуют лишь чувства. Чем выше летит ветер, тем просторнее ему, и нет никаких причин осознать себя и остановиться. Лишь опускаясь, он рассыпается на вихри, те живут мгновения, но и в мгновения случается многое. Для вихрей время сжимается в тугой комок, пространство распахивается — а у ветра нет времени, нет пространства — он бесконечен.

Песни воздушного океана сложены из миллионов голосов, рождающихся в нём и замирающих. Как радостно, кажется, возвращаться к ним, взлетать с земли, слыша отклики вихрей со всех сторон... А потом понимаешь — эти мгновенные искры гаснут без следа, в них нет памяти. Человеку не довольно мгновенности существования, и он в панике падает.

Чего боялся я над бездной вод — ни задохнуться, ни быть раздавленным, ни вообще умереть... ведь я стал существом из воды. Но боялся бездны внизу, её голоса и её мыслей, касающихся меня с бесконечным безразличием. Что, если буду я опускаться туда, в глубину — и никогда не достигну предела, а тьма и тяжесть надо мной сделают невозможным возвращение; и мысли стихии, погружённой в себя, каждый миг всё более медленные... они станут и моими мыслями. Навсегда. Бездна подо мной. Я ей не нужен. И мириады таких же ненужных пылинок опускаются в темноту и тишину.

Но вот Димка крепко сжимает мокрыми и горячими пальцами мою ладонь. Облака сверкающих искр плывут навстречу — и неясно, движутся ли они от горизонта или поднимаются из пучин.

Дальние моря. Места, жители которых никогда не видели земли. Маленькие, тёмные человечки бродят по волнам, собирая листья лунного света. Вместо ладоней у них клешни, и смотрят они большими выпуклыми глазами, чёрными и блестящими. Кажется, из воды здесь поднимаются камни, образуя загадочный город — но это не камни, и даже не плавники невиданных рыб.

И ещё появились птицы. Небольшими стайками и поодиночке, сперва очень высоко, потом проносились над самой водой. Молчаливые, похожие на ласточек, только крупнее — они нас замечали, я даже чувствовал их интерес, спокойный, без тревоги и навязчивости. Птицы играли в воздухе, гоняясь друг за дружкой, случалось, падали, кувыркаясь, в воду, вырывались вверх (с чуточку "обалделым" видом, встрёпанные и смущённые).

Луна, приближаясь к горизонту, стала стремительно расти. Сияние её было таким, как будто волны катились через неё — и светились, напитываясь жидкой латунью. Кто-то вырывался из вод, достигая верхнего края луны, на миг задерживался, словно знал, что им любуются — и прыгал светлою волною вниз.

Вниз спускались множество лестниц. Освещённые гирляндами подводных огней — и тёмные, похожие на длинные, узкие листья водорослей или щупальца гигантских спрутов. Мириады пузырьков цепочками поднимались из глубины. Бесшумные тени, проносясь мимо нас, закручивали вихри — и пузырьки, сверкая, устраивали сумасшедшую пляску.

Луна опускалась в океан. Слой за слоем волны растворяли луну, открывая пространства бездны — подводные течения, словно ярусы бесконечных каньонов — на них серебрились поля невиданных трав и голубели рощи глубинных фонтанов. Далеко внизу бурлили реки подземного огня.

Тот, кто катался с луны, напоследок ринулся с бешеной скоростью вниз, скользя на подводных течениях, точно слаломист на склоне гигантской горы.

В какой-то момент Океан захватил нас совсем — он был и сверху, как слой чистого, бирюзового хрусталя, и я подумал, что неба над нами больше нет. Мы шли по течениям, словно те птицы, что день и ночь парят, распахнув крылья, на воздушных потоках. Иногда Алуэ показывал нам места, к которым приближаться не следовало, течения там обрушивались вниз.

А потом мы вдруг увидели остров. Он скалой вздымался ввысь, и укрытые мглою каменные уступы терялись где-то в бесконечности... Я подумал, что достигнуть вершины не удавалось никогда никому.

Течения, словно ветроногие лани, подхватили нас, огибая скалу, за которой открылись холмы и зелёные долины.

Я уловил запахи цветов и фруктов, хвои и горячей земли.