Провидица

Черная балаклава с прорезями высунулась из-за перегородки такси.

– Никто нас не тронет.

Багрово-красная глазница.

«Ерунда. Глупости. Старые образы из давних снов. Они ничего не значат, просто забудь. Это мозг играет с тобой такие шутки. Расстроилась из-за измены Ричарда, вот на тебя и накатило».

А как же сон про авиакатастрофу?

Совпадение. Кен был прав. Обычное совпадение. Нужно оставить это в прошлом. Оставить, как исчезающую в зеркале заднего вида песчинку. Сэм любила бывать за городом. Как здорово уехать из Лондона! На весь уик-энд. Отметить день рождения Ники. С ним порой непросто, но зато весело. Она прекрасно проведет выходные, залечит раны.

Сэм свернула с главной дороги на проселок с высокими зелеными изгородями по обе стороны. По-старушечьи прихрамывая, навстречу им семенил фазан. Она все никак не могла привыкнуть к тому, что после октябрьского урагана эта дорога стала гораздо светлее. Деревья, которые прежде затеняли ее, теперь по большей части исчезли. Куда ни посмотри, всюду валялись вывернутые с корнем деревья, словно здесь от души позабавился великан.

– А я знаю, где мы! А я знаю, где мы!

Сэм въехала в узкие сломанные ворота, дальше дорога шла вдоль ограды загона для скота, мимо щита с надписью «ДОРОГА НА ФЕРМУ. ФЕРМА ОЛД-МЭНОР. ПРИДОРОЖНЫЙ ДОМ». Она свернула на узенькую ленточку крошащегося бетона, проложенную через вспаханное поле, словно гать на болоте. «Рейнджровер» подпрыгнул на рытвине, потом еще раз, руль крутанулся в ее руках. Слабый запах земли, навоза, влажной соломы проник сквозь закрытые окна.

– Дурацкая дорога, – сказал Ники.

На дальней стороне поля Сэм еще раз повернула налево, проехала мимо фермы с амбарами, сараями и силосной башней, потом вниз по склону холма. Сначала они увидели крышу дома, потом она исчезла за хвойными деревьями. Сэм объехала ветхий сарай, при виде которого ей всегда становилось не по себе, и машина наконец оказалась перед домом.

Когда они купили дом, тот был в прекрасном состоянии – хоть сразу въезжай и живи. Но Ричарду показалось, что он недостаточно хорош. В результате все внутренности выпотрошили, комнаты расширили, обновили потолок и стены, вырыли бассейн, оборудовали теннисный корт с твердым покрытием. Деньги утекали как вода, Сэм и не знала, что у них столько денег. Андреас каким-то волшебным образом добывал наличные, заключая сделки, в которых она ничего не понимала. Ричард подружился с этим швейцарским банкиром, и тот, похоже, полностью завладел его мыслями. Когда муж был дома, он постоянно разговаривал с этим самым Андреасом по телефону. А уж как заискивал перед швейцарцем, когда тот пришел к ним на обед. Сэм призадумалась: Ричард стал меняться, когда ему в карман потекли большие деньги? Или это случилось, когда он завел роман с той сучкой? А может, все дело было в Андреасе? В Андреасе, с которым она наконец-то познакомилась два дня назад? В загадочном иностранце, никогда не снимавшем черную перчатку?

Часть крыши снесло во время урагана, и теперь ее ремонтировали. У одной из стен установили ржавые леса, и ветер трепал закрывавшее их ярко-синее брезентовое полотнище. Эти леса не внушали Сэм доверия: они так раскачивались, того и гляди обрушатся.

Дом был типичным жильем фермера Викторианской эпохи. Его предыдущий владелец потерял в автокатастрофе обе ноги и покончил с собой: заперся в обветшалом теперь сарае и завел двигатель машины. Его вдова продала ферму и уехала; это стало известно им уже после приобретения дома, и Сэм спрашивала себя: попыталась бы она убедить Ричарда отказаться от покупки, если бы эта история дошла до них раньше? А теперь у нее постоянно возникало ощущение, что тут все пропитано меланхолией. И тем не менее дом нравился ей, особенно внутри: изящные комнаты были просторными, некоторые из них они с Ричардом еще увеличили. Пожалуй, они сделали это напрасно: в помещениях такого размера трудно чувствовать себя уютно.

Сэм крутанула руль, чтобы объехать рытвину в крошащейся бетонной дорожке.

– Вот тебе работа, Тигренок, – сказала она веселым голосом, хотя никакого веселья не чувствовала. – Можешь заделывать ямы.

– Нет, не буду.

– Почему, Ники? – спросила Хелен.

– Да потому, что там могут быть рыбки.

Щебень на круговой дорожке постукивал по днищу «рейнджровера» – сплошной гравий, в который колеса погружались по втулку. Сэм нажала на тормоза и выключила двигатель. Воцарилась тишина. Сэм почувствовала, как порыв ветра качнул машину. Ники возбужденно дернул ручку двери.

– Ура! Завтра мой день рождения!

– Ждешь с нетерпением? – спросила Хелен.

– Ага!

– Да, дорогой, – поправила его Сэм. – Надо говорить «да», а не «ага». Понял?

Мальчик задумался, потом дерзко ухмыльнулся матери.

– Ага! – выкрикнул он. – Ага! Ага!

А затем выпрыгнул из машины и побежал по дорожке.

Сэм посмотрела на Хелен, покачала головой и улыбнулась. Няня залилась румянцем.

– Извините, – сказала она. – Я пытаюсь его отучить. Но Ники такой упрямый.

– Весь в отца, – ответила Сэм, распахнула дверь и вышла наружу. Ветер растрепал ей волосы, откинул их назад, больно швырнул горсть песка прямо в правый глаз. Она моргнула, протерла его платком, потом открыла багажник.

И на несколько мгновений замерла, разглядывая открывшуюся перед ней панораму. Поля, поля, тянущиеся до самого берега реки Уз, поля за рекой, а вдалеке за ними – Саут-Даунс. Справа – шпили и стены Льюиса, меловые отвесные берега и разрушенный замок на холме. Даже в холодное и ветреное январское утро, когда повсюду вокруг валялись вырванные с корнем деревья, вид был впечатляющий. Эх, вот бы прямо сейчас надеть резиновые сапоги и отправиться туда, вдаль. Но Сэм повернулась, взяла первую коробку с покупками и потащила ее в дом. Снова посмотрела на леса и на полотнище синего брезента, которое хлопало на ветру, словно парус.

Она вошла в дом, и запах свежей краски окутал ее. Сэм принюхалась: пахло хорошо. За ней вошла Хелен с огромным бумажным пакетом.

– Боже, ну и холод!

Сэм внесла коробку, опустила ее на кухонный стол. Гордо посмотрела на новенькую синюю плиту, включила ее, прислушалась к работе масляного насоса, полюбовалась вспышкой пламени. Потом открыла щиток и включила центральное отопление. Послышались клацанье, дребезжание, щелчок, вновь вспыхнуло пламя, потом ребристая дверь начала вибрировать.

Сэм опять вышла из дома. Навстречу ей попалась Хелен, которая несла упаковку колы. Ники шел следом, с трудом тащил пакет. Сэм улыбнулась:

– Не надорвешься, Тигренок?

Сын отрицательно покачал головой, преисполненный мрачной решимости. Она взяла еще одну коробку и поспешила за Ники по хрустящему под ногами гравию, с нежностью глядя на сына; он поставил пакет на землю, потом снова его поднял. Господи, до чего же он еще маленький. Но он вовсе не казался таким уж крохотным, когда родился.

Пришлось делать кесарево сечение. Этот идиот-акушер не сразу понял, что ее таз недостаточно широк для крупного ребенка.

«Нет, ради Христа, нет! Боже мой!

Хорошо же ты поработал, мистер Выдающийся Акушер. Сладкоречивый мистер Фрамм. А уж как перед этим соловьем разливался, уверяя, что все будет в порядке. Блестящую операцию ты мне сделал. Просто супер! Каким инструментом пользовался? Лопатой?

Больше не будет детей? Не смогу рожать? Отлично. Высший класс. Огромное спасибо».

Ей советовали подать на врача в суд, но Сэм не видела в этом никакого смысла. Еще один ребенок у нее от этого не появится.

Просто эпидемия какая-то: сейчас все предъявляют друг другу иски. Присоединиться к отверженным с их мисками для подаяний у Дворца правосудия? Судиться. Судиться. Судиться. Теперь, даже если человек истекает кровью в разбитой машине, люди предпочитают не рисковать и оставить его без помощи: вдруг он их потом засудит, если они случайно сделают что-нибудь не так.

Ники поставил пакет на пол в кухне.

– Пойду проверю свой штаб – все ли в порядке. Мне там еще нужно кое-что сделать.