Страница 14 из 29
Ноздрей чуя беду, вместо калитки, во двор я проник через забор, а там по стеночке пробрался к дверям. Позвонил и, не дождавшись ответа, толкнул дверь. Она охотно открыла свою пасть. Не снимая перчаток, я зажег свет. В передней был полный порядок. В общей комнате - тоже. Сейф пребывал в том же растерзанном состоянии, в каком его оставил Артур. Четыре красные папки стояли на месте. В двух спаленках тоже не было следов насилия, а вот металлическая шкатулка, в которой Чистов держит деньги - и надо полагать, немалые, - сейчас бессовестно показывала пустое нутро.
Осмотр мансарды показал, что после моего ухода туда вообще никто не заглядывал. По ходу пьесы, я заглянул в сортир и сарайчик. Ничего нового там не обнаружив, я вошел в баню и сразу же услышал детский плач. Плакал Граф, но не в приемной-предбаннике, где я сегодня почивал, а где-то дальше, либо в парной, либо в самой бане, а может быть, в бассейне.
Граф сидел на узком борту маленького бассейна и горестно плакал. Наверно, ему было обидно, что хозяин совсем не желает с ним разговаривать. Но как, расскажите, можно говорить, если между ним и тобой полтора метра прозрачной голубой жидкости? Увидев меня, пес заскулил с удвоенной силой. И честное слово, не вру, из его глаз текли слезы. Хозяин же вообще молчал, тихонько покачиваясь на дне, вытаращив совершенно удивленные глаза, будто спрашивая: "Простите, но как я здесь оказался?" Был он в желтых цыплячьих трусах и в совершенно естественной позе. Мне он даже показался симпатичным. Недопитый стакан коньяку стоял на бортике. Словом, нелепая случайная смерть, что тут еще скажешь, если бы не одна деталь. На поверхности плавал бычок. Собственно, уже не бычок, а то, что от него осталось, белый фильтр от его ментоловых сигарет. Это все, никаких следов насилия, никакой борьбы. Впрочем, борьбы бы не допустил Граф. При всем своем пацифизме вряд ли он позволил бы убить любимого человека.
- Граф, пойдем отсюда, тебе надо искать другого хозяина, - позвал я его, потому что мне начал действовать на нервы его похоронный вой, но он даже не взглянул в мою сторону.
Тихо прикрыв дверь, я вернулся в приемный покой. Здесь, на журнальном столике, возле телефона, стояла почти полностью вылаканная бутылка коньяку, того самого, что вчера я ему презентовал. "Смит-и-вессона", разумеется, не было. Интересно, зачем он ему понадобился? Чуял старый лис. Закурив, я со вздохом набрал козырный телефон. Он не отвечал, перекрестившись, я набрал рабочий. Он ответил сразу.
- Алексей Николаевич, здравствуйте, - жизнерадостно начал я.
- Где ты болтаешься, два часа дозвониться не могу!
- Ранее двух часов пытались дозвониться?
- Да, отвечал бывший второй секретарь. Говорят, толковый мужик.
- Я только что приехал. Если вам не трудно, подъезжайте тоже.
- Нашел мальчика. Ты, Гончаров, наглеешь прямо на глазах. Пора с этим кончать. Сегодня же в камеру. У тебя есть что-то весомое по делу?
- Нет, пока нет, но скоро будет.
- Старая песня, посидишь у меня суток пятнадцать, поумнеешь, может быть, вспомнишь что-нибудь.
- Уже вспомнил. Я нашел свою машину.
- Что? Немедленно ко мне. Через десять минут жду.
- Но хозяин дачи хочет вас видеть здесь, у него важное дело, но сам он быть у вас не может.
Наступила пауза, через сопение и телефонные помехи чувствовалось крайнее раздражение полковника. Я назвал адрес.
- Насколько это важно? - наконец спросил он, взвешивая "за" и "против".
- Вопрос жизни и смерти.
- Ладно, жди, но помни, разозлил ты меня всерьез.
- Еще не разозлил, - вслух сказал я, когда пошел зуммер. - У тебя еще все впереди. И скорее всего, как это ни печально, тебе придется меня арестовать.
Хотя... Оставив Чистова продолжать вечное плаванье, я спустился в погребок и с бутылкой "Обезьяньей радости" вернулся в дом, размышляя, надо ли оставлять на виду кучу компромата, которую так любовно взлелеял Чистов, или убрать с глаз долой. Собственно, ценность там представляла только одна, заведенная на Семеныча. Ну, с натягом две, второй - Стельмах, занимающийся торговлей. Приберу-ка я их на всякий случай, может, когда и сгодятся, кажется, так говорил архивариус Коробейников?
Первую папку, покойного Князева, я отложил сразу. Вторую, с именем Стельмах, трепетно открыл, несколько секунд изучая чистые листы бумаги. Ясно. Умен ты, Гончаров, но нашлись и поумнее. Третья папка с именем Гольденберга особой ценности не представляла, а в четвертой и последней, на которой значилось "Александр Семенович Гарин", я нашел то же, что и во второй. Значит, не только за деньгами приходили визитеры. Это немного меняет дело и расширяет круг подозреваемых. Еще пять минут назад все выглядело красиво и просто. Свои деньги решил забрать назад кандидат в депутаты Дьяконов. Сейчас же появилось на подозрении еще два лица. Семеныч и Гольденберг - это минимум, сбрасывая со счетов тех, кто мог знать, какими бомбочками располагает Глеб Андреевич. А если этот аспект со счетов не сбрасывать? Тогда плюсуй полгорода... Час от часу не легче. А я-то приготовил к приходу Ефимова такую аппетитную версию. Правда, она имела кое-какие слабые стороны, но была вполне жизнеспособна. А что я должен говорить полковнику?
Всю правду или только часть ее. Утаивание рано или поздно раскроется, если не будет результата, а тут я гарантии дать не могу. Если расскажу всю эпопею, то подставлю людей, которым дал слово. Неприятная ситуация. Попробую говорить полуправду, наконец решил я, когда у ворот просигналили.
- Ну что у тебя? - с места в карьер взял полковник, даже не поздоровавшись. - Где машина?
- Но я же сказал: нашел, а это не значит, что она у меня. Нашел я ее за автовокзалом, в яме, прикрытой хворостом. Она была ужасно грязная и разукомплектованная. Пришлось нанимать машину и тащить ее в мастерскую. Завтра к утру обещали сделать.
- Как только, так сразу. Надоело мне твое вранье.
- А в целом вы мне верите?
- Не знаю. Что у тебя еще есть? Что соизволишь мне рассказать?
- Ну, наверное, утром завтра или ночью сегодня поступят сведения о некой женщине по имени Белка или Булка. Если уже не поступили. Ситуация будет аналогичная той, что произошла со мной.
- Что? Когда ты об этом узнал?
- Без пятнадцати восемь, то бишь в девятнадцать сорок пять.
- Почему я узнаю об этом через два часа?
- Я добирался целый час, в округе не было телефона. Как только зашел сюда, позвонил вам, но вы на меня накричали и своей грубостью выбили из колеи.
- Это все, что ты сделал за два дня?
- Ваши подчиненные такую работу не могут проделать за месяц. Еще скажу, что ваши подозрения насчет сатанинского числа 666 могут подтвердиться, но только в субботу.
- Во время шабаша, что ли? - усмехнулся Ефимов иронично.
- Это была ваша версия, я ее отрабатываю и, кажется, не безрезультатно.
- Ну-ну, знаешь, чего мне хочется больше всего?
- Конечно. Упрятать меня за решетку, вы часто об этом объявляли.
- Ну, зачем так драматично. Мне хочется, чтоб ты уехал из города и поселился в маленькой деревеньке и больше бы не вешал на меня своих проблем.
- Наверное, я так и сделаю, но вы же сами просили оказать посильную помощь, вот я и оказываю.
- Просил, о чем теперь жалею. Где твой хозяин?
- Пойдемте, он в бане.
- Неплохо, - входя, оценил чистовское детище Ефимов. - Но у меня будет не хуже, а где хозяин? Почему гостей не встречает? Кто это скулит?
- Он сейчас в бассейне, но можно пройти. Там у него собачка.
Полковник задумчиво смотрел на голубое зеркало бассейна и страдающую рядом собаку.
- Мой дедушка умер, захлебнувшись в аквариуме, когда пытался зубами поймать золотую рыбку, - наконец процитировал он бессмертную фразу Евгения Шварца. - За что ты его, Гончаров? Или он действительно утонул по собственному почину? Натрескался коньяку, старый дурак, и в воду.
- Нет, ему помогли. Иначе бы не плавал бычок. У него в бане плюнуть нельзя, а тут в бассейне такое безобразие. К тому же деньги пропали. - Я чуть запнулся, не зная, говорить ли про папки. Выходило, что надо и не надо.