Страница 6 из 44
— Лежу, — сказал Джошуа. — Мне следует быть в шахте, а я лежу. И каждый час теряю уйму денег. Я даже боюсь подсчитать, сколько я теряю.
— Кто тебя побил?
— Почем я знаю? — ответил Джошуа. — Напился вчера так, что ничего не помню. Черт меня дернул… Целый месяц крепился. А теперь вот пропил дневной заработок, лежу и еще буду лежать. — Он снова печально уставился в потолок.
— Да, — сказал Бэла.
«Ну вот, что ты с ним сделаешь, — подумал он. — Убеждать его, что пить вредно, — он и сам это знает. Когда он встанет, то будет сидеть в шахте по четырнадцать часов, чтобы наверстать упущенное. А потом вернется на Землю, и у него будет прогрессивный паралич, и никогда не будет детей, или будут рождаться уроды».
— Ты знаешь, что работать в шахте больше шести часов опасно? — спросил Бэла.
— Идите вы… — тихо сказал Джошуа. — Не ваше это дело. Не вам работать.
Бэла вздохнул и сказал:
— Ну что ж, поправляйся.
— Спасибо, мистер комиссар, — проворчал Джошуа. — Не о том вы заботитесь. Позаботьтесь лучше, чтобы салун прикрыли. И чтобы самогонщиков нашли.
— Ладно, — сказал Бэла. — Попробую.
«Вот, — думал он, направляясь к себе. — А попробуй закрой салун, и ты же сам будешь орать на митингах, что всякие коммунисты лезут не в свое дело. Как тебя убедить?»
Он вошел в свою комнату и увидел, что там сидит инженер Сэмюэль Ливингтон. Инженер читал старую газету и ел бутерброды. На столе перед ним лежала шахматная доска с расставленными фигурами. Бэла поздоровался и устало уселся за стол.
— Сыграем? — предложил инженер.
— Сейчас, я только посмотрю, что мне прислали.
Бэла распечатал пакеты. В трех пакетах были книги, в четвертом — письмо от матери и несколько открыток с видами Нового Пешта. На столе лежал еще розовый конвертик. Бэла знал, что в этом конвертике, но все-таки распечатал его. «Мистер комиссар! Убирайся отсюда к чертовой матери. Не мути воду, пока цел. Доброжелатели». Бэла вздохнул и отложил записку. Надо смерить температуру и принять какую-нибудь таблетку.
— Ходите, — сказал он.
Инженер двинул пешку.
— Опять неприятности? — спросил он.
— Да.
Он в молчании разыграл защиту Каро-Канн. Инженер получил небольшое позиционное преимущество. Бэла взял бутерброд и стал задумчиво жевать, глядя на доску.
— Вы знаете, Бэла, — сказал инженер, — когда я впервые увижу вас веселым, я скажу, что проиграл идеологическую войну.
— Вы еще увидите, — пообещал Бэла.
— Нет, — сказал инженер. — Посмотрите вокруг, вы сами видите, что ваше дело безнадежное.
— Ну, это нам двадцать раз сулили за последние сто лет.
— Шах, — сказал инженер. — Я, собственно, имел в виду положение здесь, на Бамберге. Смешно было считать, что вы не сможете выиграть в политической и экономической войне. Но есть сила, которую побороть непросто. Это маленький глупый и жадный хозяйчик. Собственник. Да, вы, марксисты, свалили фашизм, империализм, колониализм, все это так. Но теперь вы остались лицом к лицу с мещанами, и я вам не завидую… Еще шах.
— Не советую, — сказал Бэла.
— А в чем дело?
— Я закроюсь на «же восемь», и у вас висит ферзь.
Ицженер некоторое время размышлял.
— Да, пожалуй, — сказал он. — Шаха не будет.
— Глупо отрицать вредоносность мещанства, — сказал Бэла. — Не для коммунизма, а для всего человечества опасна идеология маленького эгоиста. И прежде всего поэтому мы ведем борьбу против мещанства. И скоро вы вынуждены будете начать такую войну просто для того, чтобы не задохнуться в собственном навозе. Помните поход учителей в Вашингтон в позапрошлом году?
— Помню, — сказал Ливингтон. — Только, по-моему, бороться с мещанством — это все равно, что резать воду ножом.
— Инженер, — насмешливо сказал Бэла. — Это утверждение столь же голословно, как Апокалипсис. Вы просто пессимист. Как это там… «Преступники возвысятся над героями, мудрецы будут молчать, а глупцы будут говорить, ничто из того, что люди думают, не осуществится».
— Ну что ж, — сказал Ливингтон. — Я, конечно, пессимист. С чего это мне быть оптимистом?
— Время нищих духом прошло, — сказал Бэла. — Оно давно миновало, как сказано в том же Апокалипсисе.
Дверь распахнулась, и на пороге остановился высокий человек с залысым лбом и бледным, слегка обрюзгшим лицом. Человек шагнул в комнату.
— Я генеральный инспектор МУКСа, — сказал он. — Моя фамилия Юрковский.
Бэла встал. Инженер тоже почтительно встал. За Юрковским в комнату вошел громадный загорелый человек в мешковатом синем комбинезоне. Он скользнул взглядом по Бэле и стал смотреть на инженера.
— Прошу меня извинить, — сказал инженер и вышел. Дверь за ним закрылась. Пройдя несколько шагов по коридору, инженер остановился и задумчиво засвистел. Затем он достал сигарету и закурил. «Так, — подумал он. — Идеологическая борьба на Бамберге входит в новую фазу. Надо срочно принять меры».
Размышляя, он пошел по коридору, все ускоряя шаг. В лифт он уже почти вбежал. Поднявшись на самый верхний этаж, он направился в радиорубку. Дежурный радист посмотрел на него с удивлением.
— Что случилось, мистер Ливингтон? — спросил он.
Ливингтон провел ладонью по мокрому лбу.
— Я получил плохие вести из дому, — сказал он отрывисто. — Когда ближайший сеанс с Землей?
— Через полчаса, — сказал радист.
Ливингтон присел к столику, вырвал из блокнота лист бумаги и быстро написал радиограмму.
— Отправьте срочно, Майкл, — сказал он, протягивая листок радисту. — Это очень важно.
Радист взглянул на листок и удивленно свистнул.
— Зачем это вам понадобилось? — спросил он. — Кто же продает «Спэйс Перл» в конце года?
— Мне срочно нужны наличные, — сказал инженер и вышел.
Радист положил листок перед собой и задумался.
Юрковский сел и отодвинул локтем шахматную доску. Жилин сел в стороне.
— Осрамились, товарищ Барабаш, — сказал Юрковский негромко.
— Да, — сказал Бэла. — Эта работа не по мне.
— Откуда на Бамбергу попадает спирт, вы выяснили?
— Нет. Скорее всего, спирт гонят прямо здесь.
— За последний год компания отправила на Бамбергу четыре транспорта с прессованной клетчаткой. Для каких работ на Бамберге нужно столько клетчатки?
— Не знаю, — сказал Бэла. — Не знаю таких работ.
— Из клетчатки гонят спирт. Кто на Бамберге имеет оружие? — спросил Юрковский.
— Я не мог выяснить, — сказал Бэла.
— Но оружие все-таки есть?
— Да.
— Кто санкционирует сверхурочные работы?
— Их никто не запрещает.
Бэла сжал руки.
— К этой сволочи я обращался двадцать раз. Он ни о чем не желает слушать. Он ничего не видит, не слышит и не понимает. Он очень сожалеет, что у меня плохие источники информации. Знаете что, Владимир Сергеевич, либо вы меня отсюда немедленно снимайте, либо дайте мне полномочия хватать за шиворот гадов. Я ничего не могу сделать. Я вразумлял. Я просил. Я угрожал. Это стена. Для всех рабочих комиссар МУКСа — «красное пугало». Разговаривать со мной никто не желает. Плевать они хотели на международное трудовое законодательство. Я больше так не могу. Видели плакаты на стенах?
Юрксвский задумчиво вертел в пальцах белого ферзя.
— Здесь не на кого опереться, — продолжал Бэла. — Это либо бандиты, либо тихая дрянь, которая мечтает только о том, чтобы набить свой карман, и ей наплевать, сдохнет она после этого или нет. Ведь настоящие люди сюда не идут. Отбросы, неудачники. Люмпены. У меня руки трясутся по вечерам от всего этого. Я не могу спать. Позавчера меня пригласили подписать протокол о несчастном случае. Я отказался: совершенно ясно, что человеку вспороли скафандр автогеном. Тогда эта сволочь, секретарь профсоюза, сказал, что будет на меня жаловаться. Месяц назад на Бамберге появляются и в то же утро исчезают три девицы. Я иду к управляющему, и этот стервец смеется мне в лицо: «У вас галлюцинации, мистер комиссар, вам пора вернуться к вашей жене, вам уже мерещатся девки». В конце концов в меня трижды стреляли. Да, да, я знаю, что ни один дурак не старался в меня попасть. Но мне от этого не легче. И подумать только, меня посадили сюда, чтобы охранять жизнь и здоровье этих обормотов! Да провались они все…