Страница 4 из 4
"Может, под сиденье? - немного поостыв, принялся он рассуждать. Нет, не пойдет! А может быть, под капот? Нет, наверняка водитель будет проверять масло или воду. Не годится".
Вот ведь задача! Велика машина, а маленькую мину упрятать негде.
"Может, прилепить ее к днищу - она ведь магнитная?" Но тут же он представил себе, как при первом же толчке на ухабах мина отвалится, останется на дороге.
А время идет. До установленного "часа" остаются считанные минуты, это хорошо видно на светящемся циферблате его трофейных часов. Так надо же что-то придумать! Мобилизовав всю свою волю, Езовитов еще раз заставляет себя успокоиться, не суетиться понапрасну.
Он еще раз мысленно представляет себе всю машину, ощупывает радиатор, передние и задние дверцы, и наконец, багажник.
Багажник! Ну как же просто, оказывается, можно решить задачу! Где еще, как не в багажнике, можно упрятать мину?
Крышка, к счастью, приподнялась легко. На ключ багажник не был закрыт. Володя наклонился и прилепил мину в самый дальний угол - туда, где рукой не схватишь и глазом не достанешь. А если в пути на ухабе машину и тряхнет, то мина пусть и отвалится, но никуда не денется.
Теперь, когда самое главное сделано, пора уходить. Осторожно, чтобы не свалить какую-нибудь деталь со стеллажей и не оставить следов от своего "визита", Володя снова взбирается на верхнее бревно сруба. Прислушивается. Все так же шумит дождь, все так же хлюпает вода под ногами часового. Гремят раскаты грома.
А за забором его ждет Зина. Она вконец закоченела, ее бьет сильная дрожь. И от холода, и от томительного, напряженного ожидания, и, конечно, от страха. Нет, не только за себя. За Володю. И потому она сразу прижимается щекой к его плечу, обнимает, приглушенно всхлипывая от радости. А он еще никак не отойдет от пережитого - по-прежнему собран, сосредоточен, нервы натянуты.
- Все в порядке... Пошли...
Крепко сжав ее холодную, точно ледышка, ладонь, он уводит ее подальше от забора. Вот уж и окраина станции осталась далеко позади, давно перевалило за полночь, а дороги конца-края не видно.
- Пора расходиться, - проговорил наконец Володя. - Вот твой дом, а мне еще шагать и шагать. Устал маленько.
- Так, может, у нас переночуешь? - предложила Зина. - Бабуся у меня, сам знаешь, хорошая. Обогреет, чаю поставит.
- Знаю, знаю твою бабусю. Но собираться нам вместе нельзя. И не обижайся. Давай беги, а то простудишься.
Ефросинью Ивановну местная молодежь действительно любила. Она догадывалась, чем они занимаются, в том числе и ее внучка. Однако не досаждала Зине постоянными попреками. Лишнего не расспрашивала, не наводила справок, как это делали некоторые мамы. Чем могла, помогала своей внучке и ее товарищам. Но лучше было не заходить. Ведь поздний гость может вызвать подозрение у соседей, если ненароком его заметят.
* * *
Простившись с Зиной, Езовитов окраинными переулками добрался до своего дома и только там почувствовал, что вымотался вконец. Переодевшись в сухое, прилег на топчан, потеплее укрылся. Думал, что уснет сразу, но сон никак не шел. В мыслях своих Володя вновь и вновь возвращался к гаражу, мине. Перебирал в памяти действия свои. Все ли сделал как надо? Не допустил ли какой промашки?
А что же Зина? Бабушка, увидев ее, промокшую, посиневшую от холода, на этот раз не выдержала и запричитала: "Где же ты, внучка, была? Побереглась бы... Тебе бы еще в куклы играть, а ты вон чем занялась!"
Однако за причитаниями этими бабуся о деле своем не забыла. Достала из печи чугунок с горячей водой, налила ее в тазик, велела Зине отогревать ноги. Потом укутала внучку платком, напоила ее чаем с липовым цветом. И все приговаривала: "Заболеть теперь враз можно. А кто лечить будет? Докторов нету, лекарств нету..."
Зина потянулась к кровати. Но ее сон был беспокойным. Она еще не раз вставала, подходила к окну, прислушивалась, не возникла ли у гитлеровцев какая суматоха? Думала о Володе.
В тревоге провела эту ночь и Фруза. Она даже пожалела, что запретила ребятам явиться к ней сразу после выполнения задания. Но решить по-иному она, понятно, не могла - не позволяли этого правила конспирации. И Фрузе оставалось только одно: запастись терпением и ждать.
Не зря говорится, что ждать и догонять - хуже всего. Володя, вздремнув часок, больше заснуть не смог. После восьми утра до слуха донеслось приглушенное расстоянием урчание автомашины и стрекот мотоциклов. "Никак, генерал едет", - отметил про себя Володя.
И снова томительно потянулись часы и минуты ожидания. По улице протарахтели порожние подводы - то гитлеровцы из сельскохозяйственной комендатуры опять выехали на грабеж окрестных деревень. Потом где-то совсем близко послышались шаги. Слегка отогнув край занавески, Володя увидел полицаев. Не проспавшиеся от вчерашней попойки, с небритыми физиономиями, пошатываясь, прошли на край деревни.
Опять все стихло. На улице - ни единого прохожего. Любая встреча с фашистами могла обернуться бедой.
Наконец стрелки часов показали десять тридцать. Сердце у Володи вновь громко забилось, почти как тогда, в гараже. Сработала ли мина, с таким трудом добытая? Или, может, какая случайность помешала?
А спустя полчаса Иван Гаврилович Езовитов - отец Володи - сказал, заходя в хату: "Слышал, генерала какого-то взорвали..." А вскоре мимо Володиной хаты рысцой возвращались полицаи. К вечеру уже весь поселок знал, что машина с важным немецким генералом взлетела на воздух. Взорвавшейся миной, которую, наверное, "подложили на дорогу партизаны", убило и генерала, и всех, кто сопровождал его. Уцелели лишь два мотоциклиста - те, что ехали впереди...
Обсуждая меж собой такую новость, жители Оболи вспоминали партизан, дивились их смелости и находчивости, радовались их успехам. Никому и в голову не пришло, что "партизанам" этим в самый раз еще играть в партизан. Трем девочкам и одному хлопчику.
* * *
Партизанские разведчики докладывали: по уточненным данным, особоуполномоченный чиновник действительно являлся представителем так называемого "министра по делам восточных земель" Альфреда Розенберга Хаусфахера, который занимается угоном скота, увозом людей, хлеба и других ценностей из Белоруссии в фашистскую Германию.
Приговор, вынесенный советским народом душегубу, фашистскому сатрапу Розенберга, был приведен в исполнение Обольским подпольным комитетом комсомола 16 августа 1942 года.