Страница 11 из 14
– Тс-с-с!..
А я не сплю. Я думаю о словах мамы: «Она боялась омрачить ее жизнь…» Это о тете Варе и Юльке. Нет, человек должен знать правду! Почему-то считается, если отец герой – это воспитывает, а если он подлец – это только омрачает жизнь. Нет, это тоже воспитывает! И закаляет против подлости… Только надо знать правду!…
Они втроем пьют чай, и до меня доносятся смех и голоса. Наверное, опять вспоминают что-нибудь из тех лет… Когда-нибудь и я буду вспоминать студенческие годы. Наши рисовальные классы, Сурка и Вальку Тарасова, комсомольские собрания, «капустники» и зачеты…
Снег шел всю ночь и все утро. Движение транспорта было нарушено, и многие опоздали на первый час. А Валька Тарасов не пришел совсем.
И тогда меня осенило. Я нарисовала высотный дом, засыпанный снегом по самый шпиль, торчащую из-под снега лопату и полсапога. И под этим – воззвание: «Все на помощь Тарасову!» Это воззвание я пустила по столам, и все начали ставить под ним свои подписи. Их набралось много, и были совсем неожиданные. Всех очень развеселило это мероприятие, и на переменах мы разрабатывали план, как построимся и будем рапортовать. Командиром мы выбрали Гранда. А может, он сам себя выбрал, потому что любит командовать. Перемешались Компания, Общага и Протоплазма. Был один дружный курс, как в те дни, летом, когда мы ездили на сенокос в Пеструшково…
Ах, это Пеструшково, зеленый рай! Деревня в глубинке, пятьдесят домов – и все на одной улице. Мы жили в дощатом бараке, построенном для сезонников вроде нас. Над входом красовалась карандашная надпись: «Здесь жарили (сь) на одной сковороде шестнадцать мучеников из МАИ». Эту сковороду они завещали нам, мы с трудом отчистили ее от копоти…
Мы копнили сено с девяти до двенадцати, а потом с двух до шести. Зато после ужина – свобода! И мы кипятили чай на костре и гуляли под луной от деревни к деревне…
Стояла дикая жара, кожа с нас слезала лоскутами, по выражению колхозного бригадира Вити, «как портянки». Однажды я проснулась оттого, что болели облезлые руки, плечи и спина, как ни повернись. Со всех сторон неслись стоны: это стонали, ворочаясь во сне, девчонки, наверное, все это было похоже на палату раненых, а потом начались холода, дожди, и нас перебросили на сурепку. Мы пололи ее на дальнем картофельном поле. Нас отвозили туда на двух грузовиках. Мы ехали, держась друг за друга, чтобы не вывалиться на ухабах. Ехали и пели…
Тогда мне казалось, что мы подружились навек, но начались занятия, и наш курс опять распался на Компанию, Общагу и Протоплазму…
И сейчас, когда мы набились в автобус и Гранд, шокируя публику своей испанской бородкой, затеял перекличку, повеяло тем, летним. А снег все валил, и окна в автобусе были залеплены снегом. Все давно забыли, что это моя затея, и я была этому рада. И еще я была рада, что увижу Вальку Тарасова. Если его не засыпало снегом, как на моем рисунке… Издалека, с другого конца автобуса, сквозь шум и смех я слышу реплику Гранда: «Для любви, мадам, я слишком стар, а для дружбы слишком молод!..» Он терпеть не может, когда его воспитывают.
Высотный дом мы нашли легко, чего нельзя сказать о Тарасове. Нам сказали, что он на участке. Но участок был так велик, что Валька совсем затерялся. Горы снега высились во дворе высотного дома и вокруг него, хотя до шпиля было еще далеко… Среди снежных гор были прорыты тропинки к подъездам, словно кротовые ходы. Одна из таких тропинок привела нас к Вальке Тарасову. Он орудовал большой деревянной лопатой. Пальто на нем не было, только свитер и ушанка на затылке. Ему было жарко. И тогда мы построились, и Гранд гаркнул:
– Взво-од! Смирно!..
Валька поднял глаза и увидел нас. И, по-моему, он сразу увидел меня.
– Товарищ командующий! Подкрепление прибыло! – гаркнул Гранд.
– Вольно! – сказал Валька и засмеялся. Чувствовалось, что он рад и удивлен. – Работенка для вас найдется. Снегу у меня много, хватит на всех. Вот с лопатами дело хуже...
Он повел нас в подсобку и выдал орудия труда. Лопат действительно не хватило, и тогда мы решили, что будем меняться. Участок мы поделили, и работа закипела. Нам с красивой Ритой достался большой деревянный скребок с двумя рукоятками по концам. Это роскошное изобретение двадцатого века чем-то похоже на плуг. Может быть, тем, что у плуга тоже имеются рукоятки. На этом плуге мы пахали часа три или даже больше. И хотя нас иногда сменяли, мы вскоре поняли, почему Валька Тарасов был без пальто. Всем было жарко. И хотелось пить, как тогда, на сенокосе…
И наконец Гранд скомандовал отбой. Снегопад продолжался, но двор высотного дома выглядел теперь совсем иначе. Белые копны снега снова напомнили мне Пеструшково. Валька Тарасов сказал, что ночью придет техника и вывезет снег. Он затребовал три комбайна, но ему обещают только два…
Все стали расходиться. Но тут кто-то вспомнил про Валькину хату. И он повел нас к себе. Когда мы стали спускаться по ступенькам вниз, я вспомнила Валькину частушку: «Я живу в высотном доме, но в подвальном этаже…» Мы вошли и ахнули. Это была настоящая мастерская. По стенам висели Валькины работы, знакомые нам и совсем новые. Я знала, что Тарасов увлекается чеканкой, но только тут увидела, как здорово это выглядит на стене. И не просто на стене, а еще на черном, обугленном дереве, которое служит фоном. Здесь стояла раскладушка, застеленная тонким одеялом как-то по-солдатски, стол и два стула. А на двери были нарисованы две скрещенные лопаты, перевитые похожим на змею шлангом.
– Это мой герб, – сказал Валька.
Он очень устал, но все же пошел нас проводить. Я сама не заметила, как все рассосались и мы остались с ним вдвоем.
– Слушай, а ты кумекаешь, – сказал он.
– Ты о чем? – Я сделала вид, что не поняла.
– В общем, ты молодец… Я не умею благодарить, но я все оценил… И не вздумай меня разуверять, Детка…
Мы дошли до угла и остановились. Так мы стояли и смотрели друг на друга, и снежинки пролетали между нами. Вдруг он сказал:
– Слушай, я все хочу спросить… – и он глянул на мои ноги, – ты какой носишь?..
– Тридцать пятый, – сказала я.
– Годится… Слушай, ты мне поможешь купить туфли?.. Завтра после лекции, лады?..
Я чуть не спросила: «Для кого?» – но вспомнила уроки Гранда и сдержалась. Я даже виду не подала, но настроение у меня испортилось. И я впервые подумала: «Хорошо, что Валька не в моем вкусе».
Дома никого не было. На столике в передней лежала записка от тети Вари. Она писала: «Конфликты сняты, улетаю вечерним рейсом, ключи где всегда. Целую всех. Варя». И внизу приписка для мамы: «Юлька мне все сказала…»
«Тем лучше», – подумала я. Все же мне было неприятно, что я открыла маме Юлькину тайну. Значит, это больше не тайна… Тем лучше…
Только теперь я почувствовала, как устала. У меня болели руки, ноги и почему-то шея. И щеки горели. Будь дома мама, она бы уже заставила меня измерить температуру. Но я знаю, что просто устала… Просто устала… «Я не умею благодарить!..» Все же интересно, для кого эти туфли?..
Я вытаскиваю свой проигрыватель и ставлю «Романс» Шостаковича в исполнении ансамбля скрипачей. Музыкальная запись сделана в Риге, в Домском соборе, и на конверте пластинки изображен этот собор, знаменитый своим большим органом и акустикой. И еще там замечательные витражи!..
Эту музыку я могу слушать без конца. Она успокаивает и в то же время волнует. Да, именно в ней чувствуется сдержанное волнение. Я достаю с полки книгу и открываю страницу, которую знаю на память. Вот он, мой Юноша с перчаткой!.. Как мне нравится его лицо.
Он чем-то огорчен, но пытается это скрыть из гордости. Один известный искусствовед сказал, что это Ромео, в котором уже угадывается Гамлет… А Юлька сказала, что мы разминулись в веках!..
Поют скрипки, снег идет за окном, и мы оба молчим. Нам обоим грустно. Так грустно, как будто мы любили друг друга, а теперь расстаемся… Видел ли он когда-нибудь снег? Ведь он венецианец!..