Страница 11 из 151
В особняке под Аугсбургом горел свет. В первый день Вильгельм специально не стал встречаться с назначенным для разработки объектом 'Люфткоммет'. Для начала он провел серию встреч с местными коллегами ответственными за режим и снабжение будущего секретного объекта. Потом настал черед предварительных бесед со свидетелями. Как раз сейчас гауптштурмфюрер внимательно прокручивал запись одной из бесед. Перед встречей с объектом, ему хотелось еще раз составить о нем представление...
-- Фрау Гальван, я прошу вас, постарайтесь как можно точнее вспомнить, чем похож, и чем непохож, ваш старый знакомый Пол Коулн на вашего нового знакомого Адама Пешке, которого в Польше звали Моровский.
-- Бессмысленное занятие, искать сходства и отличия между двумя такими разными людьми! Они во всем разные. Во всем, понимаете?!
-- Но, вы же, сами говорили, что они похожи как два брата близнеца. Ведь говорили?
-- Говорила. Ну и что?! Два внешне похожих человека, во всем остальном отличаются, как небо и земля! Хотите знать, что их отличает?!
-- Именно это, я и прошу вас рассказать, дорогая фрау Гальван ...
-- Улыбка! Коулн улыбается, как нашкодивший мальчишка-школяр пытающийся очаровать недовольную его поведением учительницу. А Моровский улыбается, как старик, уже прощающийся с семьей и друзьями перед смертью. Пфф!!! Меня бесила эта его манера! И ведь он делает это на полном серьезе. Сначала я тоже думала, что он придуривается, и только корчит из себя бывалого мужчину, но вскоре поняла, что это совсем не поза...
-- Возможно, он просто хороший актер...
-- Вы не понимаете! Он действительно живет через силу! Словно он все это уже видел, и жить ему теперь просто не интересно. С чего я это взяла?! Я брала интервью у дяди его матери Вацлава Залесского. Старик сказал, что парень сильно изменился после смерти матери в 34-м. В тот год он узнал о предательстве своего покойного отца. И вот с тех пор он перестал верить людям. Теперь в его сердце лед, он ищет утешения у женщин, которые ему не нравятся, и постоянно рискует, как будто бы сам ищет смерти. А тот русский радовался жизни, словно студент первокурсник, торопящийся попробовать все в этом мире. Он наслаждался любовью и вечеринками. И даже свои опасные военные приключения, он воспринимал как азартную прогулку. А для Моровского война это ступень к чему-то недостижимому. Азарт ему чужд... А вот чего он хочет не знают даже его близкие приятели! Может быть, убивая других людей, он наивно пытается отомстить за смерть своей матери. А может, стремится поскорей попасть к ней на небеса.
-- Однако, несмотря на эти его рискованные поступки, покончить с собой Пешке не торопится.
-- Жаль вы не видели его последний бой с вашими агентами на Львовском аэродроме. Он бросался под выстрел, и кричал о своем бессмертии! Вы меня спрашивали, не влюблена ли я в него?
-- В тот раз вы это отрицали...
-- Я и сейчас скажу, что не влюблена в него. Да, вначале я ревновала его к той польской соплячке! Это было. Тогда я еще видела в нем, двойника красавчика Коулна. Я еще не понимала, что Моровский болен, и болезнь его, по-видимому, не лечится. Три львовских красавицы не смогли этого изменить. А когда его раненного запихивали в люк самолета, мне вдруг стало стыдно за свою ревность. Он сумасшедший. Он достоин сострадания, но жить с ним не сможет, ни одна нормальная женщина!
-- Успокойтесь, фрау Гальван. Выпейте воды. Не нужно так волноваться. Мы не хотим причинить Пешке вреда. Когда он ответит на все наши вопросы, мы просто отпустим его домой. Но если он окажется слишком упрямым, вы ведь поможете нам, его уговорить?
-- Я постараюсь, но он вряд ли меня послушает. Я для него чужая. Это милашка-Пол мной восхищался, а Моровский за что-то презирает. Как будто винит меня в чем-то...
-- Вы не спрашивали его о причинах этого неприятия?
-- Вот еще! Я слишком горда для этого...
-- Ну, что ж. Благодарю вас за приятную беседу.
-- Да уж. 'Приятная' беседа. Вы не сказали, когда меня отпустят.
-- Уже скоро, фрау Гальван. Но до вашего отъезда мы еще побеседуем с вами. Идите, пока отдохните, фрау Марта проводит вас...
Вильгельм оторвался от прослушивания магнитофонной записи, и ответил на телефонный звонок.
-- Слушаю вас. Что?
-- Прогулка закончилась? Отлично!
-- Да-да, прямо сейчас приведите ко мне заключенного. Я жду его.
-- Нет, оставьте нас одних. И пусть разговор пока не записывается. Я сам подам сигнал на начало записи.
Через пять минут дверь без скрипа открылась, и через порог переступил молодой парень в американском капитанском мундире. Взгляды гостя и хозяина кабинета встретились. Павла не отвела глаз. Чуть полноватый мужчина в эсесовской форме поднялся из-за стола навстречу гостю.
-- Проходите герр Пешке. Хотите чаю с печеньем?
-- Благодарю вас, я уже поужинал. Много есть вредно.
-- Вы правы, чревоугодие, грех. Тогда просто присаживайтесь, где вам удобно.
-- Вот здесь у окна с вашего разрешения... Герр...?
-- Пожалуйста-пожалуйста. И зовите меня герр Лемке.
-- Как вам будет угодно, герр Лемке...
В душе Павла хмыкнула созвучию фамилии следователя гестапо и одного персонажа из культового советского приключенческого фильма. Павла оглядела кабинет. На допросную камеру, помещение явно не тянуло. Больше всего оно напоминало ей библиотеку. Вдоль стен было несколько книжных шкафов, а на широком столе лежали какие-то бумаги. Цепкий взгляд летчика моментально выделил набранную русским шрифтом газету. На первой странице газеты была не очень четкая фотография, которую Павла неожиданно для себя сразу же узнала. Это был тот самый снимок, который сделала та 'сушеная мымра' в Харьковской школе во время стихийно прошедшего митинга. Тот момент уже почти забылся, но сейчас Павла все вспомнила. В голове Павлы была спокойная пустота. Когда она оторвалась от разглядывания своей фотографии, и подняла глаза на офицера, то увидела на его лице ироничную улыбку...
На единственной в своем роде французской зарубежной авиабазе 'Мурмелон', раскинувшейся среди украинских полей и лесов, царила скука. В трех построенных своими силами кабачках 'Париж', 'Прага' и 'Нью-Йорк' чаще всего подавали водку с пельменями или борщом. Иногда остающиеся среди местного населения энтузиасты чешской, французской и американской кухни радовали своих товарищей по вынужденному отдыху какой-нибудь поварской экзотикой. Но, как правило, еда была простой и незамысловатой в полном соответствии с местными традициями. Слова 'блины' и 'вареники' уже давно выучили все, и коверкали каждый на свой лад. Поляки, вступившие в 'Сражающуюся Европу' в кулинарных соревнованиях не участвовали, и своего бара не имели. Да и настроение после падения Варшавы у них было совсем не творческое...
В этот раз в отдельном кабинете штабного барака Добровольческой армии собрался почти полный состав командования. Несмотря на относительную свободу (любой из офицеров мог съездить прокатиться на поезде до Москвы), вынужденное безделье угнетало. К тому же прилетевший на русском дальнем самолете из Шербура полковник Амбруш принес не слишком утешительные новости...