Сикарио

Думал, преодолел это, но, похоже, что нет.

Полагал, что все пережитое в те годы уже умерло для меня и надежно похоронено где-то в самом отдаленном уголке души, но стоило начать вспоминать, как отец Абигаила Анайя появился у нас, так словно проваливаюсь во времени, возвращаюсь туда и опять все это переживаю.

Это похоже на то, когда шаришь где-нибудь на чердаке и вдруг в одном из ящиков находишь старые часы, что положил туда когда-то, когда и сам не помнишь. Повернешь у них ключик и они пойдут, прижмешь их к уху, слушаешь как тикает механизм и удивляешься. Смотришь, как маленькими скачками перемещается секундная стрелка, точно так же равномерно и монотонно, как и много лет назад, и возникает странное желание положить часы в карман и начать использовать их снова, но подержишь их на ладони немного и понимаешь, что они тяжелые, что вид у них неказистый, старый и в них не встроен автоматический подзавод, и вернешь обратно, в тот же ящик, где они пролежат еще лет семь, до того момента пока о них не вспомнишь снова, но в течение всего дня, пока завода хватит, они будут идти также точно, как и мои новые.

Прошло столько времени с тех пор, но и сейчас мысленно возвращаясь к тому дню, когда Абигаил Анайя ушел со своим отцом, те воспоминания и чувства также живы и важны для меня, будто все произошло не позже прошлого месяца. А может быть это потому, что с высоты прожитых лет я могу теперь совершенно точно сказать, что их уход особенным образом повлияло на всю мою жизнь, тогда как события прошлого месяца не стоят того, чтобы тратить время, вспоминая их.

И когда Абигаила Анайя не стало с нами, мы… как бы, перестали существовать.

Точнее сказать, мы не перестали существовать, но превратились в настоящую неуправляемую банду «гаминов», и это было самое худшее, что могло с нами произойти.

Воровать и попрошайничать стало нормой.

Дисциплина расшаталась уже через неделю, и хотя мы продолжали ночевать в маленьком подвале, но днем все разбредались по городу по своим делам, и никого не заботило, какие последствия это могло повлечь за собой и какие несчастья навлечь на остальных членов «банды».

Рамиро настаивал на том, чтобы мы продолжали действовать также, как когда с нами был Абигаил, я и Аманда поддерживали его, остальные отказались даже слушать нас, а вскоре мы узнали, что Рикардито и Панчо пристрастились к «боксеру», Патакорта подсел на «басуко».

Редкая мерзость эта «басуко»! Особенно когда тебе всего девять лет! Или как в случае с Патакорта, когда не исполнилось и одиннадцати лет. Однажды он порезал одного наркоторговца и увел у него триста грамм этой дряни, оторвался по-полной, и спустя месяц его нашли в подворотне с перерезанным от уха до уха горлом, а одно ухо ему отсекли и вложили в руку.

Что такое «боксер»? Разновидность клея, вдыхаешь его пары и начинаешь балдеть, впадаешь в дремотное состояние, расслабляешься и получается, что на какое-то время забываешь о голоде.

Конечно, вредная вещица, но, по крайней мере, к ней не привыкаешь как к кокаину, «травке» или к «басуко», и не она сжигает твои легкие, как это происходит с теми ненормальными, что ложатся под машины и вдыхают выхлопные газы.

Простите, не понял, что вы спросили? Зачем все это?

Чтобы хоть как-то уйти от окружающей реальности, а когда по-другому никак не получается это сделать, то подойдет и дым из выхлопной трубы.

Я? Само собой разумеется, что перепробовал всё. И единственная причина, почему могу вам сейчас рассказывать про это, так потому что не позволил себе, чтобы ни «боксер», ни какая-нибудь другая мерзость захватили меня окончательно.

Как-то услышал по радио, что только двое из десяти «гаминов» преодолевают рубеж в пятнадцать лет. И единственная причина, почему у меня получилось дожить до моих лет, заключается в том, что по какой-то непонятной физической особенности тело моё не принимает и отчаянно сопротивляется тому убаюкивающему ощущению, что как раз и наносит самый сильный вред.

Выживать на улицах становилось все труднее и труднее, а уж выжить одурманенному так и совсем не возможно, это почти что подвиг.

Как говорится, беда не приходит одна. Потом опять начались дожди. И этот дождь стал последней «каплей», после чего наша банда разбежалась.

Рита исчезла без следа.

Была очень привлекательная, хоть и маленького росточка и всегда грязная, но с милым личиком, с огромными черными глазами и длинными волосами.

Швейцар из «Такендама» сказал нам, что её видели садящейся в какой-то элегантный автомобиль на той стороне улицы у входа в библиотеку.

Мы собрались было как-то отреагировать на это, но было уже поздно. Скорее всего, на следующий день она превратилась в неопознанный труп с ярлыком «NN».

Да и кто бы стал слушать трех грязных и вшивых карликов, расспрашивающих о девчонке еще более грязной и еще более вшивой? Мы постарались как-то утешить Рекардито и Аманду, рассказывая им всякие небылицы про то, что сеньор из автомобиля удочерил её и сейчас она счастлива и живет в богатом доме, но они не поверили…

Да и кто бы поверил в такую чушь? Хорошо отмытая и надушенная эта девочка, которая не весила и сорока килограммов, могла бы доставить удовольствие какому-нибудь садисту, а эти люди не привыкли оставлять свидетелей в живых.

В районе «Кантри» обитает один «гринго», на самом-то деле он европеец, просто у нас всех иностранцев со светлыми волосами зовут «гринго», у него большой дом, и поговаривают, что через него «прошло» столько малолеток, сколько не проходит через школу.

Ходит себе, посверкивая изумрудами и дорогими французскими украшениями, и судя по тому, что про него рассказывают… хотя, кто его знает, может это лишь байки завистников…, он отправил на тот свет больше младенцев, чем пресловутый Ирод.

И какое значение имеет то, что подобные события происходили много веков назад? Судя по всему, тот Ирод был сущая бестия.

Возможно Риту убили, возможно она закончила свои дни в «Кантри», а может быть её переправили в одно из тех поместий, где таких как она превращают в услужливых горничных, готовых на всё, или в проституток для дорогих борделей.

Знавал я и таких. Какой смысл отпираться? Но это уже другая история, об этом я расскажу чуть позже.

Сейчас я рассказываю о тех далеких днях, когда «Банда из цемента» распалась, словно кусок хлеба под зимним дождем. И мы вынуждены были вернуться в прежнее наше голодное и холодное состояние, но то, что нас ожидало впереди, было еще хуже и страшнее.

Спросите, что может быть хуже? Так вы ничего, тогда, не знаете.

То, о чем я до сих пор вам говорил – это всего лишь прелюдия к моей главной истории. Если хотите, то мы можем здесь и остановиться.

Понимаю, что на человека, кто не привык к такой жизни, которую я вёл, неподготовленному, так сказать, всё произошедшее со мной после может произвести сильное впечатление, но… в конце концов, это ведь вы хотели послушать меня, а у меня нет желания обманывать вас.

И так, жизнь стала очень тяжелой. Очень, очень тяжелой.

Мы с Рамиро вынуждены были уйти из подвала.

По какой причине? Не имеет значения. Ушли, и всё.

Вместе мы провели пять или шесть лет и не собирались расставаться, а потому собрали наши скромные пожитки и перебрались в старый брошенный фургончик в углу парковки на противоположной стороне площади.

Ничего себе местечко, хотя и сыроватое, и достаточно прохладное, но по ночам нас освещали два фонаря, стоящие напротив, в парке.

Картонными листами мы выложили фургон изнутри, закрыли окна, так что внутри царила полная темнота, но когда мы забирались внутрь, то листы снимали, потому что предпочитали свет темноте, и до сих пор я считаю, что нет ничего хуже кромешного мрака.

По ночам мы запирались изнутри на огромный железный засов и могли спать спокойно. Правда, когда шел дождь, крыша в нескольких местах протекала, и шум от падающих капель был настолько сильный, что мы с трудом могли заснуть.