Страница 121 из 156
— Вы, малютка! — сказал толстый сержант Беренс, снизу вверх, но свысока оглядывая двухметрового Эриксена. Сержант Беренс — рост сто шестьдесят два, вес девяносто четыре, карьеризм семьдесят восемь процентов, лживость в границах нормы, свирепость несколько повышенная, ум не выше ноль сорока семи, тупость в пределах среднего экстремума, общая оценка — исполнительный до дубинности оптимист — держался с подчиненными высокомерно. Он умел ставить на место даже тех, кто был на своем месте.
— Не понял: из какого сумасшедшего дома вы бежали?
Эриксен почтительно отозвался:
— С вашего разрешения, сержант, я в сумасшедшем доме не бывал.
Беренс с сомнением раскручивал ленту магнитного паспорта.
— Но где-то вы жили до того, как вас призвали в армию?
— Я жил в городе номер пятнадцать, восемнадцатый район, сорок пятая улица, второй тупик.
— С ума слезть, — проговорил сержант. — На всех линиях, где у нормальных людей раковые опухоли нездоровых влечений, у этого недотепы сплошные нули и бледные черточки. По-моему, он ненадежен. Что вы сказали, Эриксен? Город номер пятнадцать? Знаю. Сороковой градус широты, сто двадцать восьмой меридиан, островок на пересечении пустого восемнадцатого канала с двадцать четвертой высохшей рекой. Двести двенадцать тысяч жителей, половина стандартные глупцы, около сорока процентов глупцов нестандартных — остальные не имеют социального значения.
— Так точно, сержант.
— Мы одиннадцать раз уничтожали этот город, — мечтательно сообщил сержант. — В последней атаке полковнику Флиту удалось разложить на молекулы всех людей и животных. Лишь в одном из подвалов, от флуктуационного непопадания, чудом, так сказал генерал Бреде, уцелел младенец, мы с полчаса слышали его плач. Флит ударил по нему из сверхквантовой пушки — Суперядерная-3, мегатонный усилитель взгляда. Боже мои, как сверкали глаза полковника, когда он погружал взгляд в творило орудия. Проклятый младенец обошелся нам в два миллиона восемнадцать тысяч двести двенадцать золотых марсов… Вообразить только — два миллиона!.. — Беренс посмотрел на Эриксена и добавил: — Это были кибернетические маневры. Атаки разыгрывались на стереоэкране.
— Так точно, — сказал Эриксен.
— Постойте! — воскликнул сержант, пораженный. — Вы сказали — второй тупик? Я сотни раз наблюдал его в стерео, четыре раза сам уничтожал… Вы знаете, как он называется по-другому?
Эриксен опустил голову.
— Уверяю вас, сержант, все правила марсианской гигиены…
— Он называется Вшивым, вот как он называется, — строго сказал сержант. — И не смейте мне врать! Место вашего обитания названо по людям, а не по насекомым. Там у вас наблюдались чудовищные выпадения из стандартности, разве не так? Это было гнездовье последних эмигрантов с Земли, самый скверный закоулок на Марсе!
Эриксен молчал, подавленный неотразимостью обвинения. Беренс поднялся. Он был протяженней в ширину, чем в высоту. И так как шагал он быстро, то казалось, что он не бежит, а катится. Он бросил Эриксену:
— Следуйте за мной. Первые занятия просты: нейроно-волновая промывка психики на ракетных полигонах.
По равнинам Марса грохотал ветер. Утром он налетал с востока, в полдень дул с севера, ночью рвался с юга.
В первые годы колонизации Марса направления воздушных потоков были упорядоченной, но пятьдесят лет назад Властитель номер Тринадцать, сразу же по вступлении на Пульт-Престол, повелел ветрам дуть лишь на юг, заваливая пылью города Нижней Демократии Истинного Капитализма. Коварная Нижняя Демократия мобилизовала для отпора электрическую мощность почти в пятьдесят альбертов, то есть пятьдесят миллиардов киловатт, по терминологии того времени. Результатом разгоревшейся пылевой войны было то, что прежняя упорядоченность ураганов пропала, ярость их увеличилась, а пыли стало больше. Нынешний Властитель-19, четвертый год со славой диспетчеризнровавший северную половину планеты, надумал добиться перелома в затянувшейся борьбе и призвал под aнтенны своих полков около трети населения государства. Была успешно проведена широкая облачная диверсия. Назревала большая война — уже не пылью, а водой и кровью.
Первое занятие пoказалось Эриксену невыносимо тяжелым. «Болван, отдавайтесь полностью и безраздельно! — гремел в его мозгу голос сержанта Беренса. — Аккуратней и повеселей!» Он уже не чувствовал ни рук, ни ног, ни туловища, все члены слились с органами машины в одно грохочущее, ползущее, бегущее, крадущееся целое: живой автомат, в котором сам Эриксен был не больше, чем его малой частью, маневрировал в пылевом полусумраке рядом с сотней таких же одушевленных боевых машин. «Яростней взгляд, пентюх! — надрывался Беренс в мозгу. — Сосредоточивайте взгляд, чтобы вас не опрокидывали, тупица!» Эриксен сосредоточивал взгляд и придавал взгляду ярость, но Эриксена легко опрокидывал презрительным оком каждый мчавшийся навстречу солдат. Глаза их вспыхивали неотразимо и, попадая в фокус удара, Эриксен мгновенно терял самообладание. За первый час занятий он раз десять валился в пыль, задирая двигатели вверх, и только исступленная ругань сержанта заставляла его с усилием переворачиваться.
Беренс скомандовал отдых.
— Если бы вы находились не в учебной, а в боевой оболочке, слюнтяй, вас дюжину раз разложили бы сегодня на атомы, — объявил он.
Эриксен молчал, убитый.
— Здесь усиление взгляда всего в пятьдесят тысяч раз и крепче, чем оплеуху, вам не заработать! — бушевал Беренс. — А в бою усиления дойдут до ста миллионов — что тогда будет, я хочу знать? Отвечайте, олух, когда вас спрашивает начальник!
— Я стараюсь, — пробормотал Эриксен.
— Стараетесь? — прорычал Беренс. — Вы издеваетесь, а не стараетесь, пустомеля. Вы должны мне отдаться, а вы увиливаете от отдачи, вот что вы делаете. Я не ощущаю вашего мозга, шизоик! Где ваши мозговые извилины, гнилой пень? Ваш мозг гладок, как арбуз, остолоп вы этакий!
Эриксен сам понимал, что мозгом его Беренс не овладел. Эриксен был плохим солдатом. В лучшем случае его мозг безучастно замирал, когда руки, ноги и сердце послушно исполняли команды сержанта. Для высокоинтеллектуальной войны безмозглые солдаты так же негодны, как и зараженные болезнью своемыслия, Впрочем, своемыслия давно уже не было.
— Что будет с армией, если расплодятся такие обормоты? — орал сержант, размахивая кулаком перед носом Эриксена. — Наша непобедимость основана на совершеннейшей духовной синхронизации сверху донизу. Подумали ли вы об этом, балбес? И подумали ли вы, дегенерат, что одного такого перерыва интеллектуальной непрерывности, какую устраиваете вы, вполне достаточно, чтобы сделать нас добычей наших врагов! Я вас спрашиваю, головешка с мозгами, вы собираетесь мне отвечать или нет?
— Так точно! — сказал Эриксен. — Слушаюсь. Будет сделано.
Беренс метнул в него негодующий взгляд. Взгляд сержанта не был усилен механизмами, и Эриксен снес его не пошатнувшись. Снова начались маневры.
Эриксен скоро почувствовал, что мозг его понемногу настраивается на волну сержанта. Команды уже не гремели голосом Беренса, они стали приглушенней, превращались из внешних толчков во внутренние импульсы. Эриксен знал, что полная синхронизация его мозга с верховным мозгом, командующим армией, наступит в момент, когда приказы извне примут образ собственного его влечения, внезапно возникающей своей страсти. И тогда он, как и другие однополчане, будет рваться вперед, чтобы немедленно осуществить запылавшее в нем желание…
Однако до такой синхронизации было далеко. В голове Эриксена не хватало каких-то клепок. В висках застучало, жаркий пот заструился по телу. Выкатив от напряжения глаза, он схватился руками за грудь. Рычащие негромко двигатели вдруг завопили и стали разворачивать его на месте. Эриксен судорожно завращался по кругу, и все, на кого падал взгляд его смятенных глаз, взлетали, как пушинки, перекувыркиваясь в воздухе, или уносились по неровному грунту, с грохотом ударяясь о препятствия и надрывно ревя двигателями.
— Стоп! — заорал Беренс. — Стоп, дьявол вас побери!