Юдора Уэлти: Рассказы

Леота обмотала ей голову полотенцем.

— А промеж уродов бродячих сидел, вот где. Я его там своими глазами видела, не хуже миссис Клоп. Он тот самый окаменелый человек и есть.

— Ну кто бы мог подумать! — посочувствовала миссис Флетчер.

— А мистер Клоп ей и говорит: «А тебе-то это откуда известно?» И тут вгляделся он в снимок да как присвистнет. А сама-то прямо в пляс пустилась — надо думать, такое счастье привалило. Им счастье, а нам несчастье! Я как в другой раз к гадалке пошла, я ей все выложила. Я ей так сказала: «Слушайте, — говорю, — журнал этот цельный месяц у меня в доме валялся, а в нем пятьсот долларов для такого умника, кто его раскрыть догадается. И уродов этих и днем и ночью показывали — смотри не хочу — рядом с салоном моим, и мистер Камни промеж них сидел, дожидался, чтобы его опознали. И надо же, чтоб эти деньги достались Клопам — а я их и знаю-то без году неделя».

— Бывают же люди без стыда и совести! — сказала миссис Флетчер. Она довольно давно сидела, замотанная полотенцем, но никаких признаков недовольства не выказывала.

— Гадалкам, им что, с них взятки гладки. А миссис Клоп, она теперь не знаю как нос дерет, — сказала Леота. — Так что завтра Клопы съезжают. И еще имеют нахальство подсовывать ко мне своего пащенка, и он цельный день путается у меня под ногами и еще огрызается.

— Ну а вознаграждение она получила? — спросила миссис Флетчер.

— А то! — сказала Леота. — Правда, поначалу мистер Клоп и слышать ни о чем таком не хотел. Ну, что вы на это скажете? «Я, — говорит, — старикана, можно сказать, полюбил, мы, — говорит, — от старикана ничего плохого не видели». Деньги он им вроде одолжил. А только миссис Клоп его и слушать не стала, послала куда подальше, и я так считаю, она права. «Ты, — говорит, — полгода груши околачиваешь, а когда я ни за что ни про что могу такие деньги огрести, тебе бы мне в ножки поклониться, а ты что? Катись-ка ты, Кэнфилд, куда подальше», — говорит. Так что они позвонили в полицию, — продолжала Леота хмуро, — и его, голубчика, схватили прямехонько там, где он промеж уродов сидел и где я его и видела, ну все равно как вас сейчас вижу. А я еще, дура, думала, что он окаменелый. Так вот, это мистер Камни, он самый и оказался. Под своим именем и орудовал. Слыханное ли дело — за один август четырех в Калифорнии изнасиловал! Так что деньги как пить дать миссис Клоп достанутся. А журнал-то мой, и уродов этих дверь в дверь с моим салоном показывали. Я всю ночь ревела, а Фред говорит: «Чего зря реветь, — говорит, — давай-ка спать, это, — говорит, — как кому повезет, против судьбы не попрешь. И раз уж так получилось, — говорит, я погожу с Виксбергом, сперва надо комнату сдать, а потом ехать, как знать, что за жильцы попадутся».

— У меня просто в голове не укладывается, как можно водить знакомство с человеком, который изнасиловал четырех женщин, а у вас? — сказала миссис Флетчер, театрально вздрогнув. Она гнула свою линию. — А когда вы ходили смотреть на уродов, миссис Клоп с ним говорила?

Леота принялась расчесывать волосы миссис Флетчер.

— Вот я ей и говорю: «Что-то, — говорю, — я не заметила, чтобы ты ему кидалась на шею, когда его там увидела, так что не вкручивай мне, будто ты своего дружка не признала». А она мне: «А я его и не могла признать, у него ведь лицо-то было засыпано пудрой. Личность его, правда, мне знакомой показалась, но это, — говорит, — часто бывает». Только, она говорит, у нее все из головы не шло, на кого бы этот старикан был похож. И стала она гадать, кто бы это мог быть. Ночи не спит, все вспоминает. Ну, а как увидела она тот снимок в журнале, враз смекнула на кого — на мистера Камни. Тот точь-в-точь так голову поворачивал, когда она ему завтрак приносила.

— Приносила завтрак! — взвизгнула миссис Флетчер. — Постойте. Я бы поняла: тут что-то не так.

— Да, четырех. Они, поди, и не думали, что миссис Клоп за каждую из них по 125 долларов огребет. Мы ее спросили, а как тогда старикан выглядел, а она говорит: «Из него и тогда песок сыпался». Это как же надо понимать?

— Ну конечно же, он вовсе не был окаменелый, — заключила миссис Флетчер, приосанившись. — Но меня ему бы не провести. Я бы сразу поняла: тут что-то не так, — гордо сказала она.

— А то я не поняла, — сказала Леота. — Я как вернулась домой, чувствую, что-то здесь не так. Я и говорю Фреду: «Фред, — говорю, — что-то мне этот окаменелый старикан чудным показался». А он и говорит: «Чýдным-славным или чудным-не того?» А я ему: «Чудным-не того». — И она многозначительно потрясла расческой в воздухе.

— Так я и думала, — сказала миссис Флетчер.

Послышался треск.

— Билли! — взвизгнула Леота. — Чего тебе нужно в моей сумке?

— Да вот грызу эти трухлявые орешки, что у вас там завалялись, — сказал Билли.

— Сейчас же иди сюда! — взвизгнула Леота и в сердцах шваркнула расческу, расческа при падении перевернула подносик с заколками, тот в свою очередь обрушил батарею бутылок из-под кока-колы. — Нет, с меня хватит!

— Поймала! Поймала! — хихикала миссис Флетчер. — А ну садись ко мне на колени, гадкий мальчуган. Пожалуй, мне пора привыкать управляться с такими гадкими мальчишками, — сказала она.

Когда клиентка, назначенная на одиннадцать часов, распахнула двери кабинки, ее глазам предстала такая сцена: Леота азартно дубасила мальчишку щеткой, мальчишка яростно поносил ее, его крики проникали сквозь стены кабинки в замерший от любопытства зал. Со всех сторон стекались дамы посмотреть на расправу. Билли что было мочи отбивался от Леоты и миссис Флетчер, на лице которой застыло непривычно умильное выражение.

— Получай, паршивец! — шипела Леота. — Ты у меня теперь неделю сидеть не сможешь.

Билли прошелся вприпрыжку сквозь кучу растрепанных дам, выскочил в дверь и на пороге бросил через плечо:

— Раз вы такие умные, чего ж у вас денег нет?

Перевод Л. Беспаловой

Ключ

В зале ожидания маленькой станции было тихо, слышался только ночной шорох насекомых снаружи. Они плели свои узоры в траве, и казалось, тихий голос что-то нашептывает в ночи. Да еще стукались о дощатый потолок и колотили большими крыльями ночные бабочки. Они упорно липли к желтому шару абажура, будто какие-то дуры пчелы, слетевшиеся на запах, который никто, кроме них, не чувствует.

Под резким светом по одному и по двое, молча, в полудреме сидели и ждали поезда люди с усталыми лицами, в неловких, неудобных позах. Никто не проявлял нетерпения, хотя поезд опаздывал. На коленях у матери, раскинув руки, лежала маленькая девочка — сон сразил ее, как удар.

Элли и Альберт Морган тоже сидели на скамье в ожидании поезда и молчали. Их имена очень аккуратно, крупными буквами были выведены на большом рыжем чемодане, перетянутом ремнем: один замок у него сломался, и крышка приоткрылась, как рот идиота. «Альберт Морган, Элли Морган, Йеллоу-Лиф, Миссисипи». Видно, приехали они на станцию в фургоне — одежда и чемодан в разводах желтой пыли, будто захватаны грязными пальцами.

Элли Морган — крупная женщина, лицо у нее румяное, точно распустившаяся роза. Ей лет сорок, если не больше. На широком крепком запястье повешена черная сумочка. Конечно, только благодаря сбережениям Элли эта поездка вообще оказалась возможной. И куда же вы едете? — хотелось спросить ее, так напряженно и неподвижно она сидела; казалось, она пытается побороть неизъяснимую тревогу, растущую и переполняющую ее от мыслей о поездке. Лицо ее то подергивалось, то застывало напряженно и мрачно, точно на похоронах, — как видно, ей мучительно хотелось высказаться.

Альберт казался более вялым и мягким. Он неподвижно сидел рядом с Элли, придерживая обеими руками на коленях шляпу, которую наверняка никогда прежде не носил. На вид он странный, словно бы самодельный, будто в долгие одинокие вечера Элли, смущаясь и робея, сама связала себе мужа или как-то иначе его сотворила. На голове копна выгоревших белокурых волос. Он слишком застенчив для этого мира, это сразу чувствуется. Руки его как будто картонные — так неловко и неподвижно держит он шляпу; однако как мягко смотрят на тулью его глаза, с какой мечтательностью и вместе с тем с каким страхом оглядывают они ее коричневую поверхность! Он меньше жены. Костюм на нем тоже коричневый и такой аккуратный, такой чистенький, словно его обладатель всем своим видом говорит: «Не смотрите на меня — зачем вам? — я ведь такой незаметный». Подобное выражение лица бывает у молчаливых детей, которые, однако, во внезапной, даже какой-то веселой вспышке откровенности вдруг расскажут вам, что приснилось им минувшей ночью.