Страница 5 из 21
Я неопределённо пожал плечами. Это меня один мой товарищ в школе так научил: если, говорит, не хочешь сказать ни да ни нет, то пожми плечами – все подумают, что хотел сказать «да», но только поскромничал. Липучка, и точно, приняла мой жест за утверждение.
– Ой! – обрадовалась она. – Значит, наперегонки плавать будем! До того берега и обратно. Идёт?
Я опять неопределённо пожал плечами, потому что умел плавать только по-собачьи, а всякие там брассы и кроли ещё не изучил: давно собирался, да всё откладывал из года в год.
Река называлась Белогоркой потому, что в ней отражались и зелёный холм, и белые домики. Липучка даже говорила, что она свой домик в воде различает.
Но Саша не верил и подшучивал над ней:
– А раскладушку свою случайно не разглядела? Или ты её днём за шкаф прячешь?
Белогорка была довольно широкой и на вид очень безобидной рекой; она петляла между зелёными холмами, точно, убегая от кого-то, хотела замести свои следы. Над берегом нависла песчаная глыба ржавого цвета, словно огромная собака тянула к реке свою лохматую морду. А под глыбой (чтобы дождь не замочил) были аккуратно сложены причудливые ветвистые коряги, балки, доски и брёвна разных цветов: белые – берёзовые, рыжие – сосновые, зеленовато-серые – осиновые. Тут же валялась старая калитка неопределённого цвета со сломанными перекладинами.
– Наш строительный материал! – гордо сообщил Саша. – Будем флот строить.
– Значит, у нас будет не флот, а плот? – уточнил я.
Липучка снова захохотала:
– Опять в рифму сказал! Опять в рифму!
И стала приговаривать: «Не флот, а плот!
Не плот, а флот!..»
Чуть поодаль стоял зелёный шалаш, сложенный из хвойных и берёзовых ветвей.
– А это склад инструмента и сторожевая будка, – объяснил Саша.
Он осторожно, на цыпочках, подошёл к шалашу, вытащил оттуда пилу, топор, молоток, баночку с гвоздями. Потом выволок из шалаша за передние лапы белого пушистого пса и стал всерьёз упрекать его:
– Целый день дрыхнешь, да? Эх, Берген, Берген! Да в военное время тебя расстреляли бы на месте. Сразу бы к стенке приставили: заснул на посту! Хорош сторож! Я все инструменты вытащил, а тебе – хоть бы хны!
Выслушав всё это, пёс сладко, с завываньицем зевнул, фыркнул, стряхнул с морды песок, а потом вскочил на лапы и принялся отважно лаять.
– Лучше поздно, чем никогда, – усмехнулся Саша. – Эх, Берген, только за старость тебя прощаю! Да артист ты уж больно талантливый. – Повернувшись ко мне, Саша объяснил: – Он у нас в «Каштанке» главную роль исполнял. Да ещё как! Три раза раскланиваться выходил.
– Как зовут собаку? – с удивлением спросил я. – Берген?
– Ой, правда, хорошее имя? Это Саша придумал. Оригинальное имя, правда? – затараторила Липучка.
– А что это значит – Берген? – спросил я. – Уж лучше бы назвали просто Бобиком или Тузиком. А то Берген какой-то… Чуть ли не «гут морген»!
– Сам ты «гут морген»! – рассердился Саша. – Мы со смыслом назвали.
– С каким же смыслом?
– Не понимаешь, да? Эх, и медленно у тебя котелок варит! Какой породы собака?
– Шпиц, – уверенно ответил я, потому что эту породу нельзя было спутать ни с какой другой.
– Ясное дело, шпиц. А теперь произнеси в один приём название породы и имя. Что получится?
– Шпиц Берген…
Шпиц Берген… Да, видно, Саша, как и я, бредил путешествиями и дальними землями, если даже собаку в остров перекрестил.
Саша вытащил из шалаша большой фанерный ящик,
– А это что? – спросил я.
Он опять нахмурился:
– Не видишь, что ли? Ящик из-под сахара. Мы его к плоту прибьём – и получится капитанский мостик, с которого я буду вами командовать. Понял?
– Понял.
– Мог бы сам догадаться.
После этого мне, конечно, не очень-то хотелось задавать Саше новые вопросы. Но я всё-таки не удержался и спросил:
– А куда мы поплывём? Куда-нибудь далеко-далеко? Я давно хотел…
И эти слова почему-то очень не понравились Саше.
– Ишь какой Христофор Колумб объявился! «Поплывём! Далеко-далеко»! Будем здесь, возле холма, курсировать – и всё.
– У-у!.. – разочарованно протянул я. – Это неинтересно. Я думал, будем путешествовать…
– Мало что неинтересно! Не могу я уехать. Понял?
– Почему не можешь?
– Не могу – и всё. Тайна!
– Тайна? – шёпотом переспросил я. Это слово я всегда произносил шёпотом. – Здесь, в Белогорске, тайна?
– Да вот, представь себе. Здесь, в Белогорске.
– И ты из-за неё не можешь уехать?
– Не могу.
Я позавидовал Саше: у него была тайна! И, наверное, очень важная, если из-за неё он отказывался от дальнего путешествия. Чтобы я больше ничего не выведывал, Саша тут же заговорил о другом.
– Ты, Олимпиада, кормила Бергена? – с напускной строгостью спросил он.
Я помимо воли улыбнулся:
– Олимпиада!..
– Чего зубы скалишь? – разозлился Саша. – Ничего нет смешного. Пьесы Островского никогда не читал? У него там Олимпиады на каждом шагу.
– Я читал Островского. И даже в театре смотрел.
– Ой, ты небось каждый день в театр ходишь? – воскликнула Липучка, которая совсем не обиделась на меня.
– Не каждый день. Но часто…
– Ты и в Большом был?
– Был.
– Ой, какой счастливый! Ты небось и книжки все на свете перечитал? У вас ведь там прямо на каждой улице библиотека!
– Да… читаю, конечно…
Только-только я стал приходить в хорошее настроение, как Липучка всё испортила:
– Ой, ты небось отличник, да?
И почему ей пришёл в голову этот дурацкий вопрос? Я только и мог неопределённо пожать плечами, как научил меня товарищ в Москве.
– Я так и думала, что ты отличник!
А Саша всё хмурился. «Наверное, хвастунишкой меня считает, – подумал я. – Но ведь я ничего определённого не сказал.
Я только пожал плечами – и всё. Это же Липучка раскричалась: „Отличник, отличник!“ А почему я, в самом деле, должен срамиться и всем про свою двойку докладывать?»
– Ясное дело, у них там отличником быть ничего не стоит, – мрачно сказал Саша. – Все книжки перечитаешь, пьесы пересмотришь – и сразу всё знать будешь. Даже в учебники лазить необязательно.
От Сашиных слов мне почему-то захотелось нагнуться и получше разглядеть камешки под ногами.
– Ну ладно, – сказал Саша. – Давайте плот строить.
Он объяснил, что мы скрепим все балки и брёвна поперечными досками, перевьём их проволокой, приколотим ящик, из которого он, Саша, будет нами командовать, и спустим плот на воду.
– Ты работать умеешь? – сердито, будто заранее сомневаясь, спросил Саша.
– А чего тут уметь? Подумаешь, дело какое!
Тогда Саша приказал мне укоротить два берёзовых бревна, которые были гораздо длиннее других.
– Чтобы не выпирали, – объяснил он и принялся доламывать старую калитку.
Я взял топор, закинул его обеими руками за правое плечо и что было силы хватил по краю бревна. Но бревно от этого не укоротилось, а треснуло где-то посередине и раскололось.
– Эх ты! – с презрением произнес Саша. – Разве это топором делают? А пила зачем? Целое бревно испортил!
Даже Липучка смотрела на меня так, что я понял: она не только восторгаться умеет – и своё знаменитое «ой» по-разному произносит.
– Ой! – насмешливо сказала она. – Топор держать не умеет! Дрова, что ли, никогда не колол?
– А зачем ему колоть? – за меня ответил Саша. – У них там в квартирах и газ, и паровое отопление… Что угодно для души! А ещё кричал: «Путешествовать, путешествовать»! На экскурсии тебе ездить, а не путешествовать!
«Я приехал! Приехал!»
Когда мы возвращались с реки, холм уже не был зелёным. Да и весь городок можно было назвать скорее не Белогорском, а Темногорском. Дорога показалась мне гораздо длиннее и круче, чем утром. Я подумал, что летние дни очень долгие и, раз уже успело стемнеть – значит, совсем поздно. Вдобавок ко всему у меня что-то перекатывалось в животе и неприятно посасывало под ложечкой.