Страница 98 из 99
Одна деталь, впрочем, действовала успокаивающе – от расстрелов малайцы отказались. Видимо, их переговоры все же двигались в нужном направлении. Однажды нам даже выдали хлеб и копченую колбасу, явно полученную из армейских запасов.
– Как там в Амстердаме? – спросил я Йоопа, когда он вновь появился в вагоне.
Я спрашивал не столько ради самих новостей, сколько ради Шеббса, которого опять привязали к взрывному устройству. Я боялся случайностей. Мне не хотелось, чтобы случайности вмешивались в это дело. Я усмехнулся, слушая Йоопа. О да, в Амстердаме хорошо. Патриоты Южных Молукк близки к успеху. Главное сделано – мир узнал, наконец, о судьбе молуккских патриотов и с волнением следит за их действиями. Близко время, когда Южными Молукками начнут управлять не чиновники, присланные из Индонезии, а сами молуккцы.
Свобода!
Я усмехнулся.
Во всей этой истории больше всего меня забавлял один достаточно неловкий, на мой взгляд, момент. Чтобы добиться своей свободы, коричневым братцам пришлось почему-то расстреливать жителей далекого бобрового штата, никогда не интересовавшихся их островами.
«Ну да, – усмехнулся я. – Мыло для нечистой совести еще не изобретено. Не все ли равно, на чьей крови и костях строится свобода? Лишь бы была крепкой!.. Разве, убивая Цезаря, Брут и Кассий думали не о той же свободе? Правда, Цезаря убили сами римляне, им видней… Однако, тот же Юлий Цезарь, не задумываясь, умертвил вождя готов Верцингетерикса. Чего не сделаешь во имя свободы?»
– «И вот – все это тщета и ловля ветра…»
Ловля ветра.
Я прислушался.
– «Что было, то и будет, и что творилось, то творится, и нет ничего нового под солнцем…»
Я смотрел на человека в долгополом пальто, привязанного к взрывному устройству.
Я мучительно искал.
Походил ли он на Шеббса? Несомненно.
Был ли он Шеббсом? Я не мог этого утверждать.
Вот уж: поистине, «узнать одного в другом вовсе не значит сделать из двоих одного…»
А человек в долгополом пальто, перехватив мой взгляд, медлительно улыбнулся.
– Учитесь терпеть, – сказал он негромко и как бы нехотя. – Нет на свете ничего такого, что бы со временем не заканчивалось.
Мог бы так сказать Шеббс?
– Обратите внимание на малайцев, – все так же медленно выговорил мой сосед. – Мне кажется, там что-то произошло. Малайцы явно к чему-то готовятся.
– Вы понимаете по-малайски?
– Нет, но я чувствую.
Чувствую…
Он произнес это как-то странно.
Ни улыбки, ни усмешки не было на его длинном невыразительном лице. И с пронзительной ясностью я вдруг представил его не в душном тесном вагоне, а под закопченными сводами тайной алхимической лаборатории. Дымящиеся колбы, клокочущие реторты, кубки и тазы, стеклянные сосуды, черный вытяжной шкаф, пугающий своей глубиной. Вытянув длинные руки над колеблющимся огнем, мой сосед медленно бормотал слова магических заклинаний.
Почему нет?
Глупец становится безумцем, богач – бедняком, философ – болтуном, приличный человек напрочь теряет приличие…
Может быть.
Но не мой сосед.
Он великолепно вписывался в тайную закопченную лабораторию. Я даже видел в его вытянутых руках венец вещей, вырванный у небес.
Великий магистерий… Философский камень… Уроборос… Красная и зеленая змеи…
Может, никогда в жизни я не стоял так близко к столь великой тайне.
Философский камень…
Метеорит ли это, вынесенный на нашу планету вечными космическими течениями, искусственно ли созданное вещество со столь невероятными характеристиками, мне сейчас было все равно. Я просто хотел добраться до чуда.
«В моем досье, – рассказал мне однажды доктор Хэссоп, – есть данные о странных взрывах, сносивших с лица земли целые кварталы. Вспышка света, и – все! И никаких пороховых погребов или артиллерийских складов там в принципе не могло быть… Ослепительная вспышка света, и – все! Но этого мало. Я знал человека, которому посчастливилось держать в руках некое странное вещество. Оно походило на кусок прозрачного красноватого стекла и имело раковинистый излом. Человек, владевший этим веществом, должен был прийти ко мне поздним вечером осенью пятьдесят седьмого года, но не пришел. Его труп нашли через несколько дней в реке… Я знал и другого человека, который своими глазами видел „олово с зеленым свечением“. Может, это был таллий? Но ведь таллий испускает зеленоватое свечение лишь будучи сильно нагретым, а тот человек держал свое „олово“ голыми руками. Он тоже исчез, в этом случае не нашли даже трупа…»
Я задумчиво разглядывал своего медлительного соседа, он же, казалось, меня и не замечал.
Впрочем, он действительно меня не замечал. Я был ему открыт. Не знаю, что он видел во мне, но я явно был ему неинтересен. Наверное, он знал обо мне больше, чем я мог думать, зато я за пять дней ни на шаг не приблизился к его тайне, если, конечно, за ним стояла какая-то тайна.
Стояла ли? Не знаю… Но я был уверен: никто, кроме него, не мог оставить на светлой коже кресла изображение двух пожирающих друг друга змей.
Сделал ли он это сознательно?..
Но что бы ни произошло, сказал я себе, я обязан вытащить его из этой дыры живым. Что бы ни произошло, он должен побывать в Консультации.
– Будьте осторожны, – негромко сказал я. – Что бы ни задумали коричневые братцы, я постараюсь вам помочь. Если начнется свалка, держитесь рядом со мной.
Он как-то странно взглянул на меня. Он видел меня насквозь. Он вдруг сказал:
– «Туун»… Вы ведь сказали так?.. «Туун»… Нет, я никогда не смогу побывать на вашей вилле…
– Но почему? – быстро возразил я.
Он медленно улыбнулся. Я понял, что говорить ничего не надо. Просто я еще раз убедился: я обязан вытащить его из этой дыры. Он никому не должен достаться. Он – моя добыча.
В вагон вновь вернулся Йооп. И он, и его незаметный напарник, не глядя на нас, разрядили автоматы. Патроны падали прямо на пол и катились по нему. Фермеры с надеждой повернули головы. Кто-то из заложников приподнялся.
– Сидеть! – крикнул Йооп. – Всем сидеть на своих местах. Вас могут неверно понять. – И объяснил: – Мы выйдем первыми. Только после нас вы можете оставить вагон.
– Йооп, – сказал я. – Снимите взрывное устройство.
Йооп быстро сказал что-то напарнику, и они обидно расхохотались.
– Там нет никакой взрывчатки, – объяснил Йооп. – Чистый камуфляж. Мы пошли на это, чтобы поддержать дисциплину.
– "Всему свой час, и время всякому делу под небесами: время родиться и время умирать… Время убивать и время исцелять… Время разбрасывать камни и время складывать камни…
И приблизятся годы, о которых ты скажешь: «Я их не хочу…»
Кем бы ни был мой медлительный сосед, для него эти годы, несомненно, приблизились. Он был мой. Он мог подойти ко мне в Спрингз-6, мог и не подойти, это не имело значения. Он мог быть Шеббсом, а мог им не быть, это не имело значения – он был мой. И кажется, он тоже это понял, потому что сидел молча, нахохлившись, как птица.
В окно, с которого, наконец, сорвали газету, я увидел поляну и солдат, выстроившихся перед вагонами. Из-за деревьев торчал орудийный ствол, тут же стояли автобусы. Малайцы – я узнал Йоопа, Роджера – (все же их было только одиннадцать человек) выходили один за другим, прикрывали глаза ладонью, будто их слепил дневной свет, и страшно однообразным, заученным движением бросали автоматы под ноги солдатам. Малайцев тут же обыскивали и вталкивали в автобус.
Потом пошли заложники. Храбреца Дэшила вели под руки. Фермеры дружно несли свои пустые корзины. По-моему, они прикидывали, кому следует подать счет за их съеденные яблоки.
Наконец, в вагоне остались я, привязанный к взрывному устройству, Шеббс да копошащийся у выхода и оглядывающийся на нас коротышка Триммер.
– Я отвяжу вас, – предложил я.
– Оставьте. Это может быть опасно. Я не тороплюсь, – Шеббс не потерял ни медлительности, ни достоинства. – Помогите спуститься Триммеру. Мы еще успеем поговорить.