Записки промышленного шпиона

– Хрьдо шлавцми… – произнес я вслух.

Маргет не нашла в этом ничего дурного.

– Ты все равно пропускаешь эти слова, значит, они необязательны. – Ее логика была проста. – А цифры есть цифры. Они остаются точными.

Похоже, новая жизнь вполне удовлетворяла Маргет. Ее слезы могли касаться вывихнутой ноги, моего пристрастия к обандо, но уж никак не новой жизни. Она считала, что впервые за много лет, а может быть, впервые за всю историю в Альтамире воцарились спокойствие и уверенность. Каждый (почему-то она забывала про меня) знает, чем будет занят его завтрашний день, и каждый уверен, что этот день не будет хуже вчерашнего. А если кому-то уготована судьба похуже, что ж… не злоупотребляй обандо… разве нас не предупреждают?

Я сам слышал, как кто-то на улице спросил: хохрз сшвыб? – и ему ответили: пять семнадцать.

Хохрз сшвыб… Я перестал чему-либо удивляться.

Лишь одно не могло меня не трогать. По страницам «Газетт» прошли все жители Альтамиры, не упоминалось ни разу только мое имя. Мне ничего не пророчили, ничего не обещали. Почему?

Правда, никто и не мешал мне жить так, как я живу.

Теперь я каждый день ходил на мельницу старого Фернандо Кассаде. Я не пытался больше уйти от патруля, ведь солдаты и офицер просто шли за мною, никогда и ни в чем не препятствуя. Наверное, в их постоянном присутствии был какой-то темный смысл, но (святая Мария!) я никак не мог его уловить. Однажды я даже сказал устроившемуся выше по ручью под тенью пальмы офицеру:

– Я прихожу сюда пить обандо.

– Нехорошее дело, – ответил тот убежденно.

– Наверное. Но я прихожу сюда пить обандо. Вы когда-нибудь пробовали обандо?

– Конечно, – сказал офицер.

– А сейчас вы пьете обандо?

– Нет. Нехорошее дело, – опять убежденно ответил он.

– Наверное, вас интересует спорт?

– Да. Это полезное дело.

– Это так, но ведь оно возбуждает, лишает покоя. Ведь всегда интересно знать, какая лошадь придет в гонке первой.

– Вы, наверное, не видели сегодняшней «Газетт», – с достоинством заметил офицер. – Сегодня первой придет «Гроза». Она принадлежит Хесусу Эли.

– Вот как? А какая лошадь будет второй?

Офицер перечислил всех лошадей по порядку достижения ими финиша. Я расстроился:

– А как же с прелестью неожиданного?

– О чем вы? Не понимаю.

– Вот и хорошо, – вовремя спохватился я. – А зачем вы за мной ходите? Ведь об этом ничего не говорится в «Газетт».

– Обандо, – поцокал языком офицер. – Есть нарушения. Это временные меры.

Тем не менее патруль ходил за мной повсюду. Я привык к нему, как постепенно начал привыкать в «вырхз спранди» и «хрьдо шлавцми», как постепенно привык к «Газетт» и к телевизору, на экране которого не было ничего, кроме пресловутого «Пожалуйста, соблюдайте спокойствие». Я научился соблюдать спокойствие и мог часами сидеть перед мелко подрагивающей картинкой. Я начал понимать, что свобода это вовсе не выбор. Свобода – это когда у тебя нет выбора.

Ожидание, впрочем, оказалось слишком долгим. Я, видимо, перегорел. И не почувствовал ничего необычного, когда однажды утром Маргет воскликнула:

– Кей, ты с нами!

Я взял «Газетт» из ее рук.

Бурхх молд… Шромп фулхзы… Шрхх жуулд… Ну да, высота солнца, сообщения синоптиков, прогноз… Мне ничего не надо было объяснять. Я понимал новую речь без каких-либо комментариев. Это действительно был новый язык, но одновременно он был вечным. Я, кстати, ничуть не удивился, найдя короткое сообщение о некоем Альписаро Посседе. В три часа дня, выпив плохого обандо и скинув с себя всю одежду, этот Посседа появился перед башнями Келлета, громко крича, что ему не нравятся эти исторические строения. Он, видите ли, помнит, как французы сносили с лица земли такие же башни, только они их называли Бастилией. После этого Альписаро Посседа принес мотыгу и попытался разрушить башни Келлета. Это у него не получилось, и он пал в неравной борьбе с вызванными кем-то из прохожих полицейскими.

– Ты не там смотришь, – мягко объяснила Маргет. – Совсем не там. Перелистни три страницы.

Я перелистнул. Думая, правда, об Альписаро Посседе. Интересно, что бы он там кричал, не объясни я ему, что такое Бастилия?

– Ниже. Еще ниже.

«В три часа дня, – прочел я напечатанное мелким шрифтом сообщение. – Кей Санчес, физик без работы, встретится с президентом Кристофером Колондом».

Тут же был напечатан небольшой, но четкий портрет президента. Видимо, чтобы я узнал его при встрече.

– Почему он решил, что эта встреча состоится?

Маргет взглянула на меня с испугом:

– Кей!

– Насилие… – пробормотал я.

Маргет возразила:

– Ты счастливчик… Увидишь Кристофера Колонда… Мы часами глядим на окно его кабинета, а ты увидишь самого Кристофера Колонда…

– Ну уж нет! – не знаю, почему я был так разъярен. – Весь этот день я проведу на мельнице старого Фернандо Кассаде. И не вздумай меня искать. На этот раз я сам вывихну тебе ногу.

Маргет плакала.

Я не стал ее утешать. Мне нравилась живая Маргет, а не эта самоорганизующаяся система. Как система она не вызывала во мне отклика. Я вдруг понял, что все эти годы я жил рядом с ней ожиданием чуда. Ну, знаете, нищий старик приходит на берег и находит горшок с золотом… А мне пытаются подсунуть горшок с дерьмом. Все во мне восставало. Я не хотел сидеть на ипподроме, зная, что первой придет «Гроза». Наверное, это превосходная лошадь, но я не хотел на нее ставить. Мир не хочет меняться? Пожалуйста. Пусть остается неизменным, при чем здесь я?

Короче, я не желал встречаться с Колондом.

С утра я ушел на старую мельницу. Мне что-то мешало. Я не сразу понял, что. А-а-а! Меня не сопровождали патрульные. Они исчезли. Испарились. Впервые за долгое время я был один. Это меня обрадовало. Я решил весь день лежать в траве и смотреть на плывущие облака. «Газетт» обещала облачную погоду.

К старой мельнице я шел кружным путем, не хотел, чтобы меня перехватили где-нибудь по дороге. Я шел мимо башен Келлета по улицам, знакомым с детства, и не узнавал их. Не было автомобилей, зато по обочинам бродили козы. Они щипали листья с живых изгородей, и никто их не гнал. Кое-где на скамеечках покуривали мужчины. Их лица были спокойны. Это были лица людей, твердо уверенных в завтрашнем дне. Они просто покуривали, а воздух на улицах Альтамиры был чист. Кто хотел, тот кивал мне, кто не хотел, тот этого не делал. Я мог подойти к любому и с любым заговорить. Скажем, о вчерашней погоде.

Я не торопился.

Шел по городу, рассматривая витрины. Кристофер Колонд ждет меня во дворце, а я буду бродить по улицам, потом двинусь к мельнице. После трех. Я шел, заглядывая во дворики брошенных домов – таких много на окраине Альтамиры. Иногда заглядывал в лавки. Я спрашивал: у вас есть обандо? Мне вежливо отвечали: нет, но готовы были дать чашку. Разумеется, не пустую. Я спрашивал: можно ли найти обандо в соседней лавочке? Мне вежливо отвечали: нет. И добавляли: почему бы вам не попробовать обандо у нас? Похоже, национального напитка в Альтамире просто не существовало. Правда, он был везде.

«Обандо – это нечто вроде электрона, – усмехнулся я про себя. – Он есть и его нет». По уравнению Шредингера, электрон всегда как бы размазан, размыт по пространству. Нельзя сказать определенно, где он находится в настоящий момент и где окажется в следующий.

Кристофер Колонд тоже учился физике. Он не мог не знать уравнений Шредингера. Меня подмывало позвонить по телефону и спросить: «Кристофер, что ты думаешь об отсутствии обандо в стране?».

Боясь, что Маргет не сможет скрыть моего местопребывания, и меня все же разыщут, я забрел в один из заброшенных двориков, каких много на старой восточной окраине Альтамиры. «Здесь я и отлежусь до трех часов, – решил я и спросил себя: – Шхрзыл змум?». И взглянул на часы. Было без четверти три. Я радовался. Я не попал под власть Колонда и оставался самим собой.

Я нашел в глухой каменной стене калитку и потянул за медное, давно позеленевшее кольцо.