Страница 18 из 24
Когда система управления, основанная на самоконтроле, сменяется системой управления, основанной на том, что называется самосознанием, а на языке романтизма, на котором, надеюсь к твоей великой радости, мы сегодня разговариваем, гораздо лучше взять романтический термин, трактуя его абсолютно реалистически. И этот термин существует. Дух!
Два огромных, гармоничных в роскошной листве дуба образовывали Врата, одновременно охраняя вход. Высокая сочная трава, которой разная высота и многообразные оттенки стеблей предавали вид живого, ручной работы ковра, который безжалостные персидские мастера выбрасывают на дорогу, под колеса повозок и копыта ослов и лошадей, чтобы сошел с него глянец и блеск новодела и пролежав так некоторое время, потом, вымытый и высушенный, он приобрел бы мягкую нежность и благородство цвета, за которые ценители во всем мире готовы вот уже сколько веков платить огромные деньги.
– Вера живая – это войти в Дух! В пространство, обозначенное этим словом. А Любовь живая – это впустить пространство Духа в себя! В свою субъективность. Если это произойдет, произойдет Преображение Господне или просто Преображение, которое на скучном языке называется трансформация. И тогда человек обретает Бытие…
Это был уже не тот интеллигентный голос профессионального актера, который доброжелательно беседует с приятной ему публикой. Это была вибрация, ограниченная словами, как ограничен чашей огонь, чтобы его живая и опасная сила не разрушила то, что была предназначена породить.
И тогда, превратности и несовершенство устройства под названием «совместная жизнь людей» не смогут разрушить вашу субъектность, и вы никогда не станете «консервой» или «живым трупом». Вы обретете бессмертие не как некую бесконечную протяженность конвенционального времени, а как бессмертие при жизни: пока живу – я бессмертен!
Манящий свет Врат вспыхнул с невыносимой яркостью, и Свет этот не изливался, а как сверкающая дорога, указывал Путь. Он был плотен и прозрачен одновременно, он был так невероятен и так вымечтан, так знаком. Души рванулись, но люди замерли.
– Мастер, а мы жизнью жить будем?!
Тысячи раз описанный восточный базар. Фрукты, овощи, переливы красок, ароматы, изобилие. И все-таки – это только фон. Люди. Люди восточного базара. Старухи с огромными плетеными корзинами, полными винограда и лепешек на головах, увлеченные перемыванием косточек всех родственников и знакомых. Дети и старики, сидящие на ковриках в ожидании покупателей, в позах, которым позавидует опытный йог, а уж бедный европейский подражатель просто умрет от зависти. Загадочные и важные продавцы каких-то загадочных и очень полезных снадобий и окруженные мешками с разноцветным и разнообразно пахнущим содержимым степенные как алхимики, продавцы специй.
– Что ты идешь, как ни в чем не бывало? Ты, что не представляешь, сколько женщин сейчас тебе завидуют? Я, между прочим, здесь очень известен.
Великий послал ее на базар, и велел Бойцу сопровождать ее, чтобы не украли. Почтение, с которым тот принял поручение, было столь демонстративным, что наводило на мысль о том, что же ему стоило сопровождать эту нелепую, совершенно не в его вкусе, не повышающую своим видом его статус не только Бойца, но и красавца-мужчины, женщину.
– Что вы все таскаетесь сюда? Приключений на свою голову ищите. Это Азия, здесь правильное отношение к женщине. Сиди дома, живи тихо, слушайся мужа. Великий слишком добр, да и стареет.
Она молча протянула ему тяжелую сетку с покупками.
Чертов каратюга, он даже не пошелохнулся. Она оставила сетку на тротуаре и, не оборачиваясь, пошла к автобусной остановке.
– Прячься, побьет, я старый, он сильный. – Великий оттолкнул ее в угол комнаты и демонстративно прикрыл собой, когда дрожащий, как струна от бешенства, с характерной страшноватой улыбкой на губах и совершенно черными пустыми глазами Боец, наконец, вернулся.
Он не решился оставить продукты.
Двор дома местного знахаря, скорее похожий на Ноев ковчег, где нашли себе пристанище каждой твари по паре, благостный и ленивый, как все на юге в середине дня. Резкий холодящий душу вопль, летящее, как из лука выпущенное тело. Бедный, ни в чем не повинный, старый забор, он мог еще долго давать тень прохожим.
Свет ровный и сильный, так похожий на сияние глаз Великого. Или наоборот было бы правильнее? Свет не здешний возник в пространстве, казалось, ниоткуда. Он мгновенно раскрылся, как цветок, и черная убийственная волна растворилась в нем без остатка.
Боец так много и часто играл в смерть, что когда подпустил ее слишком близко, она сразу узнала его и уже не отпустила.
Тень Великого Мастера метался по квартире, стараясь спасти ситуацию. Правда, метания в его исполнении скорее были похожи на плавное перетекание ртути. Незнакомая женщина взахлеб рыдала в углу дивана, как рыдают при последнем прощании.
– Помогай! Ох, уж эти женщины, пока сами не вляпаетесь, все равно не поверите. Сколько можно говорить – это мужские игры. Ты же сама женщина, скажи на милость, вас, что уже ни что другое не возбуждает.
Тень был прекрасный Воин, и был готов при необходимости хранить и защищать, но принять в товарищи?
– Отойди от автобуса, пожалуйста, я на самолет опоздаю, мне нельзя не лететь.
Она с трудом процарапала окошечко в замерзшем стекле автобуса и умоляющее смотрела на этого невзрачного, какого-то кособокого, в смешной шапке с покрасневшим на морозе не раз перебитым носом человека, который в действительности был великолепным Воином, а сейчас с удовольствием подростка, из симпатии, таскающего девчонку за косички, играл с пространством.
И автобус стоял. Стоял в нарушение всех правил и графиков, пассажиры подпрыгивали на местах, самые нетерпеливые выбегали к диспетчеру в поисках водителя.
– Не проверяй, я все равно не останусь. Мое время в этом городе кончилось.
– Какие мы праведные!
Словно ветер пробежал по салону. Ничего не понимающий водитель, что-то бормоча про неисправные часы и внезапно расстроившийся желудок, влетел в автобус, клянясь всеми святыми, что наверстает график. На тротуаре никого не было.
– Да, что же это такое?
– Мужчины. Даже лучшие из них с трудом преодолевают свои три убогие, заложенные биологией и социумом программы в отношении женщин: или дари наслаждение, или рожай детей, а если не делаешь ни того, ни другого, то помой, хотя бы посуду, вытри пыль, в конце, концов.
– Мне всегда были интересны, те места, где человек избегает ясности.
Беседа у костра, как всегда затянулась. Ночь подступила к самому кругу, освещенному неровными всплесками пламени и искр, треск дров, плеск рыбы в королевском пруду, неясные звуки ночи и тяжелые свинцовые, волнистые как смятая пуховая перина облака создавали иллюзию странной защищенности, закрытости ситуации, как будто, сидящие у костра находились в каком-то необыкновенном доме, созданном гением компьютерного дизайна.
– Мне всегда хотелось понять, почему же именно в этом месте люди так избегают ясности.
Он обвел всех пристальным взглядом, и каждый ощутил себя как пойманый с поличным преступник. И засуетились, и понадевали безразличные лица, и состроили виноватые физиономии. И самые дерзкие попытались изобразить, что уж к ним-то это никакого отношения не имеет.
– Отношения – это очень важно, очень значимо, собственно говоря, внешняя жизнь человека в основном из этого и состоит. А человеки избегают ясности, и конкретности восприятия своего пространства отношений, извините, как черт ладана. Чего они так боятся? Почему на это жалко потратить время и некоторое количество умственных усилий?