Страница 10 из 24
– И это все на что ты способен? Назло кондуктору «благородно» умереть в этом поганом лесу? Стоило, конечно, ради этого рождаться. Да уж, жить-то потяжелей будет, чем помереть здесь под корягой.
Выныривать из подступившего блаженства не хотелось, но голос был настойчив и раздражал. От него было не спрятаться, и он вдруг разозлился. Разозлился на себя.
Жить, сохраняя свою уникальность и свое достоинство, – это задача, решение которой стоит любых усилий. А он с детства отличался любовью к неординарным задачам и нестандартным решениям.
Когда через два часа он тихо вернулся туда, где еще не успели заметить его исчезновения, и в умывальне, глянув на себя в зеркало, он не узнал себя. Обмороженное лицо могло принадлежать и двадцатилетнему юноше и старцу, но это было не главное. Глаза человека, смотревшего на него из зазеркалья, были ему совершенно не знакомы.
Через много лет, уже взрослым человеком, пройдя немалую дорогу по однажды выбранному пути, он услышит, как Великий Мастер скажет, как бы невзначай: «Жить надо!» – и узнает голос.
– Как жаль, что тебя не было. По четвергам Мастер рассказывает устный роман.
– Сегодняшняя история – это что-то совершенно необыкновенное!
– Кроме всего он просто прекрасный рассказчик.
Они были так взволнованны, так полны только что услышанным, что даже пытались что-то пересказывать.
– Да, действительно, жаль, но мне кажется, я все слышала.
– Он вас давно сдал. Вы совершенно зря отпираетесь. Мы знаем совершенно точно, что вы нарушили наш уговор и рассказываете ему все.
Сквозь задернутые шторы служебного номера интуристовской гостиницы в самом центре благополучного ухоженного и такого безопасного города доносился размеренный гул уличной толпы, шум машин и музыка.
Музыка в самом популярном в городе кафе, которое, вот ирония судьбы, считалось центром и оплотом свободомыслия, начиналась в восемь. Надо же, четвертый час беседуем!
Дым коромыслом, полные пепельницы, бесконечные чашки кофе.
«Их хорошо учили. Меня учили для другого. Кто мог подумать, что духовные практики так пригодятся во время перекрестного допроса.
И зачем я вчера столько валялась на солнце? Дорвалась, дура! Теперь они уверенны, что это нервная дрожь»
– Мне все равно, хотя я знаю, что вы меня обманываете. Вы же читали те же книжки, что и я. Отношения с Мастером не имеют ничего общего с тем, что вы мне пытаетесь навязать. Чем вам мешает желание людей разобраться в своей жизни и найти ее смысл? При чем тут вы?
– Да нет в его действиях никакой корысти!
– А что такое нормальный мужчина? Меня еще мама учила, что совать свой нос в чужую спальню не прилично. Ты ведь ее должен хорошо помнить. – Пикантность ситуации заключалась еще и в том, что один из «собеседников» был ей прекрасно известен. Они двадцать лет жили в одном дворе. Он старательно делал вид, что они не знакомы, она всячески игнорировала его старания.
– Вы хотите меня убедить, что весь этот бред он вам сам рассказал?
– Нет, разоблачение перед родителями и ребенком меня не пугают. Они прекрасно знают, как мы действительно живем.
– Господи! Как же у нас в стране все хорошо, если у вас есть столько времени на все эти глупости!
– Будь внимательна! Ситуация движется к завершению. А правило последних шагов никто не отменял!
– Я стараюсь.
– Будьте осторожны! Скандальная известность человека, которому вы так доверяете без всяких на то оснований, растет. Почему вы не хотите признать, что так может жить только человек распущенный и безответственный? Он задуривает вам всем головы и пользуется вашей наивностью и доверчивостью для достижения своих корыстных и нечистоплотных целей. Да он попросту пользуется вашими деньгами и жилплощадью.
– Не надо было лишать его возможности работать.
– Но, самое главное, его идеи вредны для государства. Мы сделаем все, чтобы помочь вам это увидеть, и надеемся, что и вы ответите нам доверием и помощью.
Наверное, именно так смотрят служащие этого гостиничного филиала серьезнейшей в стране организации на проституток, выходящих из номеров после работы.
«Ну и видок! Точно уж после работы».
– Все. Я еду.
– Давай.
– Они пытались меня уговорить, что ты меня им сдал.
– Да, именно так все и было.
«Да будет Воля Твоя!
Да будет Воля…
Да будет…»
– Я дорасту до момента, когда смогу увидеть, зачем?
– Надеюсь.
Море все также переливалось всеми оттенками изумруда. Солнце все также нещадно палило над этой странной, выжженно-зеленой землей. Она давно уже поняла, что тогда он фактически спас ее, так жестоко и неожиданно подставив. Кто будет всерьез иметь дело с болтливой, недалекой и безответственной дамочкой?
Размеренно текла праздно-курортная жизнь, за которой не видны были радости заботы и хлопоты местных жителей. И то, что на одной из уютных, в розах и бугенвилиях, вил уже который год происходили события смысл, значение и последствия которых будут еще очень долго прорастать и раскрываться, источая головокружительный аромат истины, подобно тому, как раскрываются розы, источая свой ни с чем не сравнимый аромат.
– Давно вы тут не были.
– Три года.
Монах сидел на лавке напротив входа ко Гробу Господню в удивительно пустом в это время Храме, и она сразу узнала его. Он приветливо улыбнулся, но поверить, что и он действительно узнал ее, после стольких лет и среди стольких лиц, было просто невозможно. Это она помнила его все эти три года, его, который по причинам ей неизвестным выделил тогда из толпы, остановил в потоке зевак и паломников и благословил, коротко прикоснувшись легкой и необыкновенно горячей рукой ко лбу.
Показалось.
Но когда через довольно долгое время она вернулась в главный зал, он по-прежнему сидел на лавке и улыбался, и уже невозможно было не поверить и не подойти.
Осмелев, она расспрашивала его о том, как протекает его жизнь, о ее правилах и порядках.
– По воле настоятеля моего монастыря, что в Афинах, служу я здесь уже двадцать три года и молю Господа, чтобы позволено было мне оставаться здесь до смертного моего часа.
Эти люди съехались из разных городов и стран и вели себя так, как обычно ведут себя люди, совершившие что-то непривычное для себя, большее, чем их обыденная жизнь. Они волновались и нервничали. Одни были подчеркнуто собранны и молчаливы, демонстрируя понимание значимости момента, другие подчеркнуто говорливы и нервно-веселы, демонстрируя несуществующую уверенность в себе.
– А как все будет?
– Говорят, будет экзамен.
– Ну, еще скажи, что он и оценки ставить будет!
– Да нет, говорят, просто будет отсылать.
– Ну, вам-то чего бояться.
Молодые и в возрасте, победнее и побогаче – все они были равны перед лицом неизвестности, которая поманила их и привела сюда.
Юноша в нерешительности топтался у входа, думая, что путь ему заказан, но надеясь на что-то… Он был молод, странен на вид и мало с кем знаком, и они не обращали на него внимания, да его, собственно, это совершенно и не волновало. Мастер шел быстро, собранный и, казалось, совершенно отрешенный, он уже почти прошел мимо…
– Пойдем, что стоишь?
– Но я… у меня…
– Заходи быстрее, пора начинать.
И он вошел.
Рыбак в просоленной одежде выгружал улов, надвигающийся шторм торопил и без того споро работающих артельщиков. Серебристые рыбины бились на берегу, предвещая большой заработок и благополучие. Пот заливал глаза рыбака, он отвел, подавшие на лоб волосы, утер рукавом пот. Мастер, возникший ниоткуда, незамеченный за рабочими хлопотами, казалось, уже прошел мимо, но глаза их встретились, ветер рванул с новой силой, напоминая о том, что нужно торопиться.