Страница 24 из 25
"Где, мамочка?"- спросил сквозь сон Арончик.
"Дома, сыночек, дома!" - ответила мама и прижала к себе голову сына.
"Мама, отец не сердится на меня?"
"За что, мальчик мой, он должен на тебя сердиться?"
"За то, что я живу, а вас нет".
"Нет, конечно! Разве он может на тебя сердиться! И потом, почему это ты решил, что нас нет? Мы есть! Человек не может исчезнуть просто так, как буд-то его и не было!"
" Но если вы есть, то почему я вас не вижу? Почему не могу обнять вас?"
"Мы здесь, дорогой, в твоём сердце!" - и мама положила свою прозрачную руку туда, где стучало, билось, болело сердце еврейского маленького мальчика по имени Арончик.
26.06.2017 г.
ЭПИЛОГ
Передо мной лежат тетради деда Изи, Идла Айзмана. Их немного: всего четыре. Обёрнутые в газеты, исписанные до последнего листка аккуратным почерком, причём писал Изя только на одной странице, лежат они на моём столе.
Прочитав последнюю тетрадь я поняла вдруг поняла: всё, что Идл писал в течении последних лет жизни в Израиле - это памятник, воздвигнутый этим удивительным человеком не только погибшим евреям маленького еврейского местечка Черняхов. Это памятник шести миллионам уничтоженных людей еврейской национальности во время Второй Мировой войны. Шесть ли миллионов их было или больше -= теперь уже никто вам точно не скажет, ибо многие имена так и остались неизвестными, а тела были сброшены в братские могилы без всяких записей, как хлам.
Их убивали зав то, что они были евреями. В иудаизме этот период времени имеет своё название - ШОА, что в переводе на русский означает КАТАСТРОФА. Ёмкое слово, не правда ли? Но и это слово не описывает всех ужасов, всыпавших на долю моего народа.
Дневники Ида Айзмана это своего рода "Чёрная книга-2", но при всех ужасах, описанных на страницах этих тетрадей, в них много света. Так много, что становится нестерпимо больно глазам и хочется надеть солнцезащитные очки. Хотя, скорее всего, больно от солёных слёз, что текут ручьём и режут глаза, а очки нужны для того, чтобы спрятаться, зачем кому-то видеть эти слёзы? Душе очки не нужны - душа плачет невидимыми слезами.
Перечитывая тетради, я поняла, что повесть "Арончик" автобиографическая - в ней Идл Айзман рассказывал о себе и своей семье. Видимо, так было удобнее, ибо когда рассказываешь от третьего лица, боль притупляется и все события рассматриваешь под другим ракурсом, менее болезненным, что ли...
Так же я поняла, что из переданных мне дневников, более чем я написала, ничего больше написать не получится: Идл крутился в своих очерках вокруг одних и тех же фактов, фамилий, событий. И даже описывал так же. Он всё время возвращался и возвращался к прошлому, боясь упустить какие-то мелкие детали.
После написания пяти первых рассказов я попала в больницу. Давление зашкаливало, как только я погружалась в эти истории. Такое чувство, что я не со стороны смотрела на происходящие в далёком прошлом события, а как бы изнутри: настолько отчётливо видела предметы быта, улочки и даже людей, что мне становилось страшно: неужели эти дневники и есть та самая МАШИНА ВРЕМЕНИ, о которой столько написано, сказано и даже показано в фантастических фильмах?
Мне иногда казалось, что я чувствовала даже запахи, что неслись из раскрытых окон домишек, видела красоту весеннего местечка, слышала голоса, выстрелы, крики о помощи... Всё было настолько образно и правдоподобно, особенно ужасы сорок первого года, что сердце моё не выдержало и я попала на больничную койку. И, лёжа на этой койке, я вдруг подумала: если мне так тяжело при прочтении, каково было им там, в том маленьком местечке, которое перестало существовать, поскольку 99% его жителей было уничтожено? Каково было евреям всех маленьких местечек, включая мой родной Изяслав, где в одной общей могиле похоронена вся семья моего отца?
Как жил, например, последние минуты своей жизни полный тёзка моего деда, простой трудяга, сапожник, богомольный и честный Моше Фельдман, на глазах которого убили пять красавиц дочерей? Правда, потом палачи смилостивились и разрешили несчастному старику помолиться за души невинно убиенных девушек, прежде чем убили самого Мойшу...
Что чувствовал в последние минуты жизни самый богомольный еврей местечка Эрл Цейтлис, когда на его глазах убили его любимую жену Рейзл, а его самого утопили в деревянном уличном туалете вместе с кантором Эсей?
Как описать ужас уважаемой семьи Грузинских, на глазах у которых беременную молодую женщину Геню убивали медленно, срезая с неё, ещё живой, куски мяса?
Или, как провели последние минуты жизни Вевел Кипер и Мойша Коган, когда их привязали к хвостам лошадей и тянули от Черняхова до Житомера, а потом всё же одарили милостью и повесили, чтобы больше не мучались?
Идл несколько раз написал такую фразу в своих дневниках: "Звери о четырёх ногах это не могли бы сделать. Но звери о двух ногах это сделали, да будут они прокляты..."
Поэтому, заканчивая писать эту книгу, я решила ещё раз внимательно прочитать дневники и выписать все имена и фамилии тех, кого уже давно нет на этой Земле и кого помнил при жизни Идл Айзман. Об умерших принято говорить: они ушли. Люди из дневников не ушли - их убили. Бесчеловечно. Страшно. Навсегда. Мне кажется, что я слышу, как Идл Айзман оттуда, сверху просит меня это сделать, чтобы мир смог прочитать ставшие святыми имена и склонить голову в немом почтении к памяти безвинно убиенных.
Память им вечная:
АЙЗМАН РЕЙЗЛ БЕНЦИОНОВНА - Мать Идла Айзмана. 1900-1941
АЙЗМАН СЁМА ШУЛЕВИЧ - брат. 1929-1941
АЙЗМАН ФИРА ШУЛЕВНА - сестра. 1932 - 1941
АЙЗМАН РАЯ ШУЛЕВНА - сестра. 1938 - 1941.
Уехали в эвакуацию но вернулись, не доехав до Житомира и были убиты.
КАНТОР ЭСЯ
АРЛ ЦЕЙТЛИС И ЕГО ЖЕНА РЕЙЗЛ
МОШЕ ФЕЛЬДМАН, сапожник, и его пять дочерей
МОЙШЕ КОГАН - секретарь местечкового совета
ВЕВЕЛ КИПЕР И ЕГО БРАТ ПИНЯ КИПЕР с семьёй, их МАТЬ МИНДЛ, которой перед смертью дпли молоток и предложили разбить памятник Ленину. Молотком она ударила полицая и была убита на месте. Об этой женщине написано, что в 1918 году она прятала евреев во время погромов, так как жила не на еврейской улице. Помогала всем, кому могла и не могла помочь.
МОЙШЕ КОГАН
СЕМЬЯ ГРУЗИНСКИХ - возчики, владельцы самых лучших лошадей в районе.
НОХУМ АЛТЕР, прятался вместе с Грузинскими, вышел, чтобы посмотреть, что стало с квартирой, был пойман, сдал Грузинских в обмен на жизнь, но был убит.
ФИШБЕЙН (имя не известно), часовых дел мастер. Пробовал с семьёй эвакуироваться, но вынужден был вернуться. Убиты все члены его семьи.
ХАЯ И ХАНА ШИРМАН и их семья, а также семья жениха Хаи МОТЛА ШТЕЙНБЕРГА. Сам Мотл погиб на фронте.
ИТА БУДИЛОВСКАЯ - приехала со своим мужем и дочерью Броней перед самым началом войны из Биробиджана. Муж остался жив, воевал.
ДАВИД МИЛЛЕР - хлебопёк, его жена РЕЙЗЛ. Их дочь Рива осталась жива.
Семья ФАЛЬКОВИЧ.
Семья ШТЕЙНМАН. Отец работал советником у немцев, которые жили в Черрняхове и в деревнях. Немцы пообещалли ему, что спасут, но убили всю семью: жену ЙОХУ и дочь. Остались в живых воевавшие сыновья Льон и Давид.
Семья ШИМЛ и ГИТЛ ВЕКСЛЕР.
Семья МЕЙЕРА ВАКСА: умалишённый сын МЕНАША ВАКС, убит в первый день, когда фашисты вступили в Черняхов. Сын ФИВЛ ВАКС, семья сына БЕРЛА ВАКСА. Сам Берл Вакс погиб на фронте.
ИЦИК ИГДАЛ, самый лучший портной и артист самодеятельного коллектива Черняхова, его жена БЛЮМА и дочь. Остались живы сыновья Лейбл и Аарон.