Страница 12 из 25
Однажды, совершенно случайно, в завязавшемся бою был убит какой-то важный немецкий чин, везший в штаб важные бумаги. Прорвавшись к своим, окруженцы отдали эти бумаги, которые на самом деле оказались ценными и сделали своё дело. И пусть никого не представили к награде, зато Этю устроили работать в госпиталь, где умная, толковая женщина получила вторую специальность. Так она и проработала медсестрой всю свою оставшуюся жизнь.
ГЛАВА IV
ЭТО НАШ БРАТ!
Дорогие мои, я надеюсь вы все смотрели фильмы, в которых показывали, как прятали еврейских детей. Это и "Корчак" , и "Храброе сердце Ирены Сэндлер", и "Список Шиндлера" и многие другие. Низко в ноги хочется поклониться тем, кто жертвуя собой, своей семьёй, своими детьми не потерял человеческий облик. Этим люди и отличаются от животных. Мир природы суров, но иногда случаются чудеса и одни животные берут себе на воспитание совершенно другой вид животных. Делается это не потому, что у одного вида возникают чувства к другому виду. Это вопрос выживания. И в этом вопросе животные оказываются человечнее людей.
Вернёмся к Горпине и её детям. Всё было бы не так плохо, даже несмотря на то, что еды было мало и дети ходили полуголодные и полураздетые. С этим можно было бы смириться, но как смириться с тем, что сосед Горпины, увидев женщину с очередным младенцем на руках, желая получить обещанный немцами паёк, пошёл в комендатуру и рассказал о своих подозрениях старшему полицаю Стёпке.
Староста и полицаи явились к Горпине и забрали её с собой, чтобы узнать, правда ли то, что она прячет у себя еврейского ребёнка. Горпина стояла на своём, говоря, что только что родила, а молока нет потому, что голодно и потому что шесть ртов накормить нужно. Тогда полицаи пошли к детям. Дети, завидя старосту с командой, попрятались в доме. Но поскольку дверь то ли была, то ли её не было, до того она была ветхая, что выбить её ногой не представляло никакого труда для сильного, упитанного мужика, каким был Стёпка.
Детей вывели во двор. Старшая дочка Горпины держала на руках свёрток.
- Чей ребёнок? - брезгливо спросил Стёпка у девочки.
- Наш, дядя Степан. Мамка недавно народила.
- Врёшь, маленькая паскуда. А ну говори правду!
- Правда, наш. Виталик это.
- А ну, разверни!
Девочка трясущимися руками развернула ребёнка. Полицай и староста подошли и посмотрели на малыша. Мальчик лежал и сучил ножками.
- Посмотри, Степан, чёрненький?
- Да нет, белёсый.
- Глянь на писюн, Стёпка.
- Нормальный писюн. Необрезанный.
- Я же говорю, дядя, что это наш. Евреи - они такие противные: чёрные, обрезанные, - зацепилась за слова девочка, которой было всего 14 лет.
- Ишь ты, понимает! А ты что скажешь? - староста обратился к мальчишке, лет восьми.
- Что?
- Ты мен ещё почтокай, засранец! Это ваш брат?
- Наш, дядя.
- Кто вам его принёс?
- У мамки народился.
- Мамка титькой кормит?
- У мамки молока нет. А так бы кормила.
Полицай взял мальчика за ухо. Мальчишка заплакал.
- Правду говори, скотина!
Полицай скрутил ребёнку ухо. Один из старших мальчиков набросился на Стёпку- полицая.
- Оставьте его! Сказали, наш он. Виталиком зовут! Евреи так детёнышей не называют!
- Ах ты щенок! - сбросил с себя пацана полицай и стеганул его, лежащего в пыли, плетью. Мальчишка взвыл от боли.
- Наш он! Наш он! - кричал парень, а садист Стёпка хлестал его, извивающегося, кнутом.
Малыши заплакали, старшая девочка бросилась защищать брата, но удар кнута сбил её с ног и она упала на землю. Все дети заголосили хором:
- Наш он! Мамка народила! Виталькой зовут. Беленький! Писюн нормальный...
Ничего не добившись от детей, Стёпка и староста убрались со двора. Дети встали, помогли встать избитому брату, взяли малыша и пошли в дом. Через час домой пришла, вернее, приползла Горпина. На ней не было живого места, вся в кровоподтёках и синяках, в зубах зияла дыра, а изо рта тоненькой струйкой стекала кровь. Превозмогая боль, она кинулась к малышу, схватила его на руки и крепко прижала к себе...
ГЛАВА V
ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Хана Коломиец со своей дочерью, с Танькой, к счастью, не погибли. В первые же дни войны они успели эвакуироваться и после освобождения Украины от фашистов одними из первых вернулись в родной городок. То, что они увидели, когда вернулись, ввергло их в шок: некогда цветущий городок был превращён в руины. Все евреи колхоза, не успевшие эвакуироваться, были убиты: одни сожжены заживо, другие расстреляны в близлежащем лесочке, третьих просто закопали живыми в ямы. Всем имуществом, оставшимся после убийства евреев, пользовались местные жители. Того местечка и того колхоза уже, практически, не было на карте Земли. То есть, его и так не было - слишком уж он был мал, а тут его ещё не стало и в реальности.
Что такое эти еврейские местечки? Разве это дома? Разве это сады? Прежде всего, местечко - это люди, которые его населяют, а поскольку не стало людей, пропали с лица Земли и эти местечки.
С огромными трудностями Хана с дочерью заняли квартиру, некогда принадлежащую дяде Ханы. Как и все остальные, он навсегда остался в лесу и когда после войны стали раскапывать могилы, а все жители городка присутствовали при раскопках, бедная Хана в одной из могил увидела своего дядю и всю его семью. Все они стояли рядышком, череп к черепу. Жена брата держала на руках маленькую внучку в некогда голубой шапочке в белый горошек. По этой шапочке Хана и узнала своих родных.
Хана до сих пор ничего не знала о судьбе дочери и это очень мучило её. Чтобы узнать хоть что-то об Эте, она поехала в село к родителям Алексея, к сватам. Дом был закрыт на замок, окна заколочены. Она постучалась к соседям и те сказали, что сваты съехали в неизвестном направлении перед самым приходом красной армии, как активно помогавшие полиции. Сколько их, затерявшихся "помощников" осталось после войны - одному Б-гу известно. И поныне живут эти нелюди, сохранившие каким-то непостижимым образом человеческий облик. Казалось бы, ушли они от наказания - ан нет. Есть такая невидимая штука и зовётся она совесть. А ещё есть память. Вот они-то как раз и не дают спать спокойно, призывая в свидетели убиенных и истерзанных. И дело здесь совсем даже не в национальности, и не в вероисповедании: сволочь не имеет ни того, ни другого...
- Вы ничего не слышали о моей Этл? - Хана ходила по дворам и спрашивала людей о дочери.
- Нет, ничего. Здесь её точно не было. А то б мы знали. Так отвечали все соседи и бедной женщине ничего не оставалось, как вернуться домой и жить дальше, хотя бы ради Таньки. Одна мысль не давала ей покоя: так не может быть, чтобы от человека и следа не осталось! Должен же хоть кто-то знать о судьбе её дочери и внука! Надежды было мало, к тому же война ещё не закончилась, и Хана продолжала верить. Портрета Изи давно не было, но была маленькая старая фотокарточка, которую Хана забрала с собой, когда бежала из Черняхова. И сейчас, глядя на карточку, она спрашивала мужа, не встречал ли где он там, на небе, их Этеле с младенцем. Но Изя по-прежнему молчал и лишь иногда покачивал головой. Так, по крайней мере, казалось Хане.
Жизнь продолжалась, но это была совсем другая жизнь: без близких, почти родных соседей, без дочери, без внука... Часто Хана садилась на стул и смотрела в окно и ждала. Чего ждала - она и сама не знала. Но ей всё время казалось, что всё должно быть как в кино с хорошим концом: по дорожке, ведущей из леса, появляются две фигуры - женщина, держащая за руку мальчика. Женщина вглядывалась вдаль, но видение исчезало так же, как и появлялось, и тогда она начинала плакать. Тихо плакала, не навзрыд. Когда домой приходила с работы Танька, Хана старалась выдавить из себя хоть какое-то подобие улыбки, но Таньку не так-то просто было обмануть: она видела заплаканные глаза матери. Дочь подходила к матери и крепко-крепко обнимала её. Так они и стояли, обнявшись, одни на всём белом свете...