Апач (ЛП)

Мы также держали шестидюймовый фонарик "Маглайт" на вытяжной стропе с черным карабином в другом маленьком кармане, рядом с молнией. В большом подсумке в задней части жилета хранилась водонепромокаемая, стойкая к истиранию нейлоновая эвакуационная карта, размером в квадратный метр, которую также можно было использовать как защиту от солнца или дождя. Рядом мы держали два литровых пакета из фольги, для очистки воды.

Вернувшись в ОВО, мы составили план эвакуации для миссии. Мы сделали один для каждой локации, над который мы должны были пройти и для каждой предварительно запланированной задачи, на которую мы летели. Если бы нас действительно сбили над Коштай, то мы все знали бы точно, что делать.

Пилоты "Апачей" подвергались самым интенсивным тренировкам по уклонению и побегу в британских вооруженных силах, как и пилоты штурмовиков и личный состав спецназа. Все три группы работали за или над линией фронта, сталкиваясь таким образом, с максимальным риском. Это был изнурительный шестнадцатинедельный курс и офицер эскадрильи по выживанию, уклонению, сопротивлению и побегу, давал нам регулярные тренировки.

Первое правило при аварии было одним и тем же - связаться с ведомым и сказать ему, где вы. Он бы знал, что вы сбиты и будет делать все возможное и невозможное, что бы поддержать вас. Если угроза на земле позволила бы это, он бы сел рядом с вашим вертолетом и у вас было бы приблизительно три секунды, что бы привязать себя к рукояти перед воздухозаборниками двигателей вашим собственным ремнем с карабином.

Мы занимались тренировкой время от времени, но никакой пилот "Апача" в мире никогда не делал это на операциях; это было чревато опасностью для всех участников. Приземление вертолета на землю во время боя делало его невероятно уязвимым, поэтому канцелярские крысы из Министерства обороны вписали в Правила эксплуатации, что это можно использовать только в страшных чрезвычайных ситуациях. Если бы у них была лазейка, это было бы вне Правил эксплуатации вообще.

Первое, конечно, мы должны были пережить падение. В "Апаче" не было катапультирующихся кресел; была велика опасность попасть под вращающиеся лопасти винта. Если наш вертолет падал, мы падали вместе с ним. Это концентрировало ум. Так что опытные пилоты всегда подсознательно высматривали область для безопасной аварийной посадки.

Если худшее произойдет, и мы окажемся на земле, было очевидно, что Спуск и Билли попытаются нас подобрать в Коштай. Если это окажется невозможным - а это было наиболее вероятно - мы попытаемся убраться так далеко от вертолета, как только сможем. "Апач" бы притягивал врага как магнит, так что мы даже не будем тратить время, на то, что бы уничтожить секретное оборудование; кто-нибудь с большой бомбой позаботиться об этом.

Если будет темно, это будет большим преимуществом. Возможно, лишь горстка талибов увидит, что мы сбиты. Пять спустя, слух об этом разойдется по округе. С рассветом мы будем целью массированной и скоординированной охоты.

Оставив вертолет, мы должны будем двигаться на север или юг, а затем на запад, так далеко, как только мы могли. Лучшей надеждой на спасение было выйти к пустыне ВАП, предпочтительнее на рассвете. Это было только в четырех кликах, но надо было пересечь неистовую реку Гильменд и возможно, канал, на своем пути.

Мы двинулись бы ночью и прятались бы в дневном свете. Мы держали бы радио включенным, что бы переговорить с любым, которого мы бы увидели или услышали над нами. Они были бы там, ожидая нашего вызова. И лучше всего, если мы будем держаться вместе - две пары глаз и ушей всегда лучше одной и один из нас мог быть ранен.

После брифинга в 20.00 мы попытались поспать несколько часов. Босс занял раскладушку рядом с моей, так что бы не будить никого в своей палатке.

- Это странно, не так ли - сказал он, забираясь в свой спальный мешок - Я ложусь спать сейчас, зная, что когда я проснусь, я осознанно выйду и пойду убивать людей.

Босс возился с этой идеей некоторое время, пока на его ноутбуке шли титры "24 часа" - но только несколько минут. Когда я посмотрел на него в следующий раз, он уже крепко спал, положив голову на сложенные руки.

Я не мог сомкнуть глаз. Я лежал на спине в темноте, пробегая снова и снова каждую возможность, пытаясь визуализировать, как бы я имел дело с ними. Как я буду выходить из Зеленой зоны, если меня собьют, было проблемой, которая занимала меня больше всего. Не было никаких шансов спастись. Как быстро течет вода в реке Гильменд? Сможем ли мы достичь пустыни ВАП к рассвету? Если нет, где мы сможем залечь и укрыться? Надо помнить держаться подальше от домашних животных, особенно собак, они немедленно выдадут нас. Что, если я выйду из строя и Карл будет в порядке? Карл должен был бы бежать. Я бы сковал его. Он не должен будет пытаться тащить меня. Что если он будет ранен? Мне будет нелегко поднять его и все эти земляничные чизкейки. Но я него оставить его - я никогда не буду в состоянии жить с этим. Нет; я останусь и буду драться до конца - и приберегу последнюю пару патронов для нас обоих.

Как бы я не пытался, я не мог выкинуть из головы картину: меня, стоящего рядом с горящей машиной, с Карлом без сознания у моих ног и талибов, рвущихся к нам... Это был не просто закон подлости, что я получил это сегодня вечером? Эмили была на четвертом с половиной месяце беременности... я видел взгляд на лицах моих детей, когда им скажут, что их отец не вернется назад... И я знал наверняка, что это должно быть моим последним туром.

Но сбежал бы я оттуда, если бы кто-то предложил мне выбор? Да ни за весь чай Китая.

В 01.00 сработали будильник. Мы оделись в тишине, пробежались наперегонки и пошли в ОВО, что бы забрать наши Черные Мозги и проверить любые изменения в планах. Ничего не было. Мы пошли вниз к взлетной линии в холодном ночном воздухе и включили зажигание вертолета в 01.55.

Были несколько дополнительных процедур при запуске в кабине, перед ночным полетом. Звук часто было трудно обнаружить, так что вертолет должен был быть темным насколько это возможно. Мы знали, что у талибов были приборы ночного видения - возможно поставляемые из Ирана - так что мы не хотели облегчать им задачу.

Экраны, подобные крыльям летучей мыши, были размещены в футлярах под правым и левым окном кабины, что бы закрыть отсвет наших дисплеев - единственный слабый источник света в кабине.

Карлу требовалось еще несколько минут, что бы настроить его монокль. Ночью, он должен был на 100 процентов уверен в этом - это был его единственное окно в мир. Другие пилоты использовали приборы ночного видения, которые усиливали источники света в 40 000 раз. Мы вместо этого использовали ночной прицел пилота.

Нормальные полетные символы проецировались в монокль пилота, но это было в основе с картинкой со второго инфракрасного объектива, размещенного выше комплекса TADS.

Через тепловую картину тепловизора мы могли видеть пейзаж в полной темноте, так же и все, что двигалось ниже нас. "Если это светится, это идет" говорили инструктора - хотя этого не было в руководстве.

Как и пушка, объектив тепловизора был привязан к вашему глазу. Он следовал по направлению за вашим правым глазом, но движение было более медленным чем пушка, так что были мгновения ошибок, между пожеланием и действием. Он был смонтирован выше TADS в носу вертолета, так что перспектива была слегка искажется, как будто ваше глазное яблоко было вытянуто на двенадцать футов из его гнезда.

Полет с тепловизором на низкой высоте на 140 узлах был труднейшей вещью, с которой надо было справиться при обучении на "Апаче"; это было похоже на мотогонку по черной как смоль автостраде без огней, с закрытым рукой одним глазом и двенадцатифутовой трубой с зеленой линзой на конце, привязанной ко второму, и иглой спидометра пляшущей у отметки 161 мили в час...

Мы изучали как это делать при "полете в сумке". Наша кабина вокруг заднего пилота была закрыта черными панелями, пока инструктор сидел на переднем месте, которое было открыто. Не лучшее место для страдающих клаутрофобией.