Страница 8 из 13
– Пакеты есть? Неси.
Фельдсвязь он не задерживал. Я заранее надрезал пакеты, он вставит палец – раз, быстро по шву разрывал, тут же расписывал резолюции и адреса и отправлял обратно в Москву. Иногда оставлял бумаги до утра и забирал на работу. Если раздавались звонки от Андропова или Громыко с просьбой «срочно», я разыскивал Брежнева где-нибудь на прогулке. Он просил: «Соедини меня с ним». Или звонил сам. Тех, кто мог просить Генерального «срочно», было немного, человек пять-шесть. Остальные просили: «Не срочно, по возможности доложить».
Кто-то из врачей внушил Брежневу, что ему нужно спать не меньше девяти часов – таков якобы его организм. Он поэтому укладывался довольно рано, засыпал всегда с трудом, его часто мучила бессонница.
Бывало, фельдъегерь привозил почту, когда Генеральный уже спал. Просил, как обычно:
– Срочно.
– Он спит. Будить?
– Нет-нет.
Иногда звонили поздно от министра обороны Устинова, тот работал до полуночи.
– Срочно.
– Будить?
– Да.
– Хорошо, но вы отвечаете, если я разбужу.
На том конце провода молчание, видимо – совет, потом ответ:
– Не нужно. До завтра.
В обычные дни он к вечеру уставал и в Заречье работал только по выходным дням с обязательным сном после обеда.
Далеко не каждую неделю, приезжали на субботу и воскресенье дети, внуки. Кажется, для стариков это радость. Но они проводили время как-то врозь. Молодые гуляют, старые сидя, кино смотрят, или наоборот, – молодые придут в кинозал, смотрят там фильм «про любовь». Он заглянет: «Тьфу!» – и уходит.
Чувствовалась какая-то скованность, даже напряженность между отцом и детьми. Иногда дети доставляли его в любимое Завидово и тогда чувствовали себя беззаботно, весело.
Однажды Леонид Ильич сказал довольно грустно:
– Если они приезжают, значит, чего-то им нужно, чего-то будут просить…
Галина, дочь, конечно, попортила много крови и отцу, и матери. Управы на нее практически не было, она делала все, что хотела, об этом уже написано много. Причина в том, что характером она была в отца, а воспитывать ее пыталась мать, так как Леонид Ильич был занят. Что могла мягкая Виктория Петровна против державной, иногда крутой дочери? В КГБ знали обо всех ее кутежах, закидонах и с мужьями, и с не мужьями, но докладывать Леониду Ильичу не решались.
Сын, Юрий Леонидович, занимал высокий пост первого заместителя министра внешней торговли – спокойный, выдержанный, к родителям относился с уважением, но, как мне кажется, на дачу он приезжал довольно часто «навеселе».
С внуками отношения были естественнее и проще. И Леонид Ильич, и Виктория Петровна больше всего любили дочь Галины – Викторию (Витусю), практически она была у стариков на воспитании и безвыездно жила на даче. Дети Юрия Леонидовича – Леонид и Андрей – жили с родителями и бывали в Заречье не так часто.
С особой любовью и уважением Леонид Ильич относился к двум женщинам – к матери и жене. Мать, маленькая, сухонькая старушка, подолгу жила на даче в Заречье. Сидела обычно у подъезда. Он утром уезжает – сидит, вечером приезжает – сидит, как будто и не уходила. Так она его провожала и встречала каждый день. А он иногда, в выходной, среди дня подойдет:
– Мама, смотри, солнце печет, уйди в тенечек.
Сын он был ласковый и о матери очень заботился.
Когда она умерла, он очень плакал. Это было в середине семидесятых годов, он уже принимал вовсю снотворное, психика была расшатана. На похороны съехалось много родни, у одной только Виктории Петровны были две многосемейные сестры. Похоронили на Новодевичьем кладбище, недалеко от центральной аллеи. И когда несли гроб, и когда закапывали – тоже плакал.
Отношения Леонида Ильича и Виктории Петровны друг к другу можно без преувеличения назвать старомодными. Однако, когда дело касалось работы, он был жестким, неумолимым. Однажды комендант сказал Виктории Петровне, что появилась ставка помощника коменданта, который должен заниматься хозяйственными делами, и посоветовал ей взять кого-нибудь из охраны: ребята свои, все знают – и хозяйство, и обстановку. Виктория Петровна предложила эту идею Леониду Ильичу без ссылки на коменданта. Разговор был как бы мимоходом, они шли по коридору.
Он вспылил:
– Это не твое дело! Ребят не трожь! Охрана выделена для меня, а не для тебя.
Ты – жена, домашняя хозяйка, мать семейства, в этом весь круг твоих обязанностей. Такую линию он проводил беспрекословно. Его предшественник – Хрущев – любил ездить за границу с женой, а иногда и всей семьей (знаменитая поездка на теплоходе), и особенно увлекался зарубежными поездками с женой пришедший на смену Горбачев. У Брежнева же в этом смысле были свои принципы – Виктория Петровна сопровождала мужа в заграничных командировках крайне редко. Брежнев справедливо считал, что служебные командировки – не прогулки, он утверждал списки пофамильно. Бывало, что помощники Генерального пропихивали своих друзей – «прокатиться», а Брежнев собственноручно вычеркивал их. Но Виктория Петровна ни на что не претендовала.
Так и жили: она не вмешивалась в политику и государственные дела, он – в домашние. Весь быт, уклад дома был на ней.
Она очень тяжело болела диабетом. Он переживал:
– Как бы Витю поднять на ноги…
После ужина и совместных теле- или кинопросмотров он поднимался к себе в спальню, а я уходил в дежурку. Там у меня было две комнаты. В первой, небольшой, стояли телефоны, телевизор, вторая – спальная комната, здесь рядом с кроватью был установлен домофон – прямая связь с Леонидом Ильичом.
Сижу, никуда не выхожу, пока где-то в двенадцать – полпервого ночи с поста напротив окон Генерального не поступает информация: «Товарищ полковник, свет в спальне погас». Я тут же вызываю дежурного: «Срочно ко мне», сажаю его на телефоны и обхожу посты. Проверяю все службы охраны, заполняю суточный наряд. Возвращаюсь.
Ложусь, закрываю глаза, но не сплю. Нам на дежурстве спать нельзя по инструкции, кроме того, я знаю, что Леонид Ильич спит очень плохо и за ночь пару раз мне позвонит:
– Володь, ты спишь? Сколько сейчас времени?
Но чаще звонил по другому поводу:
– Приходи покурить.
«Покурить» – можно взять в кавычки. Курил я, обкуривал его среди ночи, а он жадно вдыхал дым.
Раньше он был заядлым курильщиком. Мы чистили ему мундштук. Сигареты менялись, он мог накануне спросить у своего секретаря, помощника, члена Политбюро:
– Ты что куришь?
Тот показывает:
– Да вот…
Брежнев затянется:
– Хорошо!
И мы уже утром по смене передаем: достать такие-то и такие-то сигареты.
Где-то в первой половине семидесятых годов врачи категорически запретили ему курить, и он стал это делать тайком. Курил даже в ложе Дворца спорта. Придем – сидит, смотрит. Достанет сигарету, а в это время диктор по радио громко объявляет: «Уважаемые товарищи! В нашем Дворце спорта не курят».
Я говорю:
– Слышите, Леонид Ильич?
– Это не для нас, – и украдкой, в кулак, затягивается.
Прежний доктор – Родионов – умер, новый личный врач Михаил Титович Косарев оказался хоть и молодым, но тверже, принципиальнее прежнего.
В Завидове на отдыхе Брежнев иногда вынет сигарету и не без опаски спрашивает – ему кажется, тихо, но голос-то у него громкий:
– Закурю, пожалуй. А доктора здесь нет?
Врач из другой комнаты отвечает:
– Нет, нет…
То же повторялось в Заречье. Подойдет ко мне:
– Сигареты есть? Закурим.
– Давайте.
– А Виктория Петровна не увидит?
Она из беседки отвечает:
– Нет, нет, не увижу. – И смеялась.
Иногда она просила меня:
– Смотри, как он закашливается. Скажи ему, чтоб не курил, он только тебя слушает.
Иногда я говорил ему:
– Может, правда, не надо?
Он покорно соглашался:
– Ну не надо, так не надо.
В конце концов врачи запугали худыми последствиями, и в 1975 году курить он бросил. Однако нам, охране, в связи с этим добавилось заботы.