Страница 11 из 13
Со временем, при Брежневе, охотничье хозяйство разрослось, обустроилось и стало самым мощным в стране – и по территории, и по организации. Здесь создали приличное подсобное хозяйство: стали содержать лошадей, коров, овец, разводить уток, куропаток – мясо птиц сдавали. Развели рыбопитомник, создали даже питомник норок – шкурки тоже продавали. То есть существовал какой-то вид самоокупаемости. Коллектив подобрался солидный, не меньше полусотни человек, не считая охраны.
Стрелял Леонид Ильич блестяще – мастер пулевой стрельбы, без преувеличения, и в ружьях толк знал. Товарищи, соратники – и наши, и зарубежные, – зная его слабость, дарили ему в дни рождения и в любые другие подходящие дни самые роскошные ружья. На ближней даче, в Заречье, в специальной комнате у него хранилось в трех больших сейфах примерно девяносто стволов! Любимых ружей было три-четыре гладкоствольных, все импортные, для охоты на уток, гусей, других пернатых и небольших зверюшек – зайцев, лисиц и т. д.; и столько же, три-четыре, нарезных ружей, импортные и тульское, для серьезной живности – кабана, лося, оленя.
Но мы, охрана, содержали в боевой готовности абсолютно все стволы, мало ли – он мог выбрать любое ружье. Несколько раз в году мы их все чистили, протирали насухо, заново смазывали. Возни было очень много: для четверых членов охраны работы каждый раз на полнедели.
Мне лично он дал итальянское восьмизарядное гладкоствольное ружье фирмы «Косми». Восемь патронов – как автомат! Прекрасная вещь, но капризная. Чуть гильза намокнет – все, отказывает, патроны очень строгие – по весу, по габаритам.
Охотился он на лося, на марала. Водились в хозяйстве и пятнистые олени, но они были такие красивые, грациозные, что рука на них не поднималась. Мы часто останавливались на опушке леса, где их было особенно много, и засматривались: красавцы олени, как будто чувствуя, что ими любуются, подпускали нас довольно близко и элегантно вышагивали перед нами. Однажды Леонид Ильич поинтересовался у егеря:
– Можно их стрелять?
– Можно, – ответил егерь. – Их у нас много расплодилось.
– Нет, такую красоту убивать нельзя.
Больше всего Брежнев любил охотиться на кабана. Этого зверя развелось много, охота на него была просто праздником, тут сходилось все – и огромный спортивный азарт, и риск, и наслаждение удачей.
Зимой зверь выходит к подкормке после четырех часов дня, осенью – в восемь-девять вечера. В район, где находится зверь, заранее подъезжаем на машине. Каждый раз егерь предупреждает, чтобы из машины выходили аккуратно, без шума, дверцей не хлопать. Двигаемся осторожно, чтобы не зацепить корень дерева, не хрустнуть веткой. Так крадемся километра полтора; где-то рядом кормятся кабаны, тут же, неподалеку, пасутся пятнистые олени. Вожак стада, почувствовав наше приближение, издает пронзительный свист, невольно останавливаешься, слышишь топот и треск веток – это разбегаются кабаны. Общий вздох разочарования, иногда смех, у кого-то вырвется крепкое словцо. Вызываем по рации машину, садимся, едем на другое место, все начинается сначала.
Когда удавалось подобраться незамеченным, пути наши дальше расходились – Леонид Ильич шел к вышке с егерем без охраны. Мы нервничали, это было грубым нарушением с нашей стороны: вышку мы обязаны заранее проверять и сопровождать до нее шефа. Но дело в том, что несколько наших проверок закончились тем, что при всей осторожности мы спугивали кабанов. Мы же не профессиональные охотники. Леонид Ильич с егерем притаятся на вышке, ждут – час, два, три…
– Почему нет кабанов? – спрашивает у егеря.
– Откуда им взяться, ваши ребята тут побывали…
Он накидывался на нас, всякие проверки запретил. Так продолжалось довольно долгое время.
Как это часто бывает, помог случай. Секретарь ЦК КПСС Борис Николаевич Пономарев вот так же вдвоем с егерем приближались к вышке и… их из-под вышки обстреляли. Они залегли… Оказалось – браконьеры. Их даже не нашли потом. Искали – не нашли. Деревень вокруг много. Территория огромная, не огороженная. Охрана – спецбатальон солдат, человек двести – триста. Браконьеры сквозь них, как сквозь сито, – и внутрь, и обратно. Они, местные жители, знают все тропинки.
Однажды начальник охотничьего хозяйства сам увидел на вышке браконьера, с трудом забрал у него ружье.
В общем, мы сказали Брежневу: «Раз нельзя проверять вышки заранее, значит, кто-то из охраны будет сопровождать вас».
Усаживаемся на вышке втроем – Леонид Ильич, егерь и я. Довольно тесно. Начинается долгое выжидание. Час, два, три. Где-то хрустнула сухая ветка – молча показываешь соседям направление. Напряжение нарастает, иногда хочется кашлянуть – нельзя, даже слюну нельзя сглотнуть, приспичит – хватаешь шапку, в нее выдохнешь. Наконец появляется осторожное стадо. Впереди – мелочь, небольшие подсвинки, потом – самки, и только после них замыкают шествие – матерые кабаны, хозяева стада. Матерые не торопятся, ждут, когда молодняк начнет хватать подкормку. Те пошумят немножко, убегут, испугавшись своего же шума, потом вернутся снова, начнут уже спокойнее хватать зерно. Потихоньку на площадку выйдут самки, прислушаются, успокоятся и тоже примутся за подкормку. И уже затем выходит самец-хряк – очень осторожно, с поднятой головой, принюхиваясь и сопя. Подбирается осмотрительно, с края на середину не спешит, двигается всегда рылом в сторону охотника…
Спугнул нечаянным вздохом или легким движением – все. Сиди и жди еще часа два.
Удивительно все же чувство самосохранения этого зверя. Ведь он идет вперед головой, не подставляя бок под пули, даже еще не чуя охотников, не подозревая об опасности. Если подраненный кабан убегает в лес, он, умирая, обязательно разворачивается головой в сторону погони.
Раненый кабан очень опасен, было немало случаев, когда он разворачивался и набрасывался на преследователя. Говорят, он плохо видит, и, когда мчится на тебя по прямой, как торпеда, нужно резко отскочить в сторону, тогда зверь промчится мимо. Но для этого надо иметь самообладание и хорошую реакцию.
Леонид Ильич любил, спустившись с вышки, подходить к убитому кабану, чтобы самому найти место поражения, насладиться результатом. Однажды он повалил огромного зверя, по привычке спустился, направился к нему. Когда оставалось метров двадцать, кабан вдруг вскочил и двинулся на Брежнева. Оказалось – не убит, ранен, лежал в шоке. У егеря был в руках карабин, он мгновенно, навскидку, дважды выстрелил и… не попал. Зверь отпрянул, изменил направление и помчался по кругу. «Прикрепленным» в тот день был Геннадий Федотов. Стоит рядом, в левой руке карабин, в правой – длинный нож. Он быстро воткнул нож в землю, перекинул карабин в правую руку, но выстрелить не успел: кабан бросился на него, ударил рылом в нож, согнув его, и помчался дальше. Заместитель начальника личной охраны Борис Давыдов попятился и, зацепившись ногой за кочку, упал в болото. Кабан перепрыгнул через него и ушел в лес. Леонид Ильич стоял рядом, все это видел и, надо отдать должное, даже в лице не изменился.
Борис с маузером в руке поднялся из болотной жижи, грязная вода стекала с него, весь в водорослях. Леонид Ильич подошел и с юмором спросил:
– А что ты там делал, Борис?
– Вас защищал, Леонид Ильич.
Вышло так непосредственно, что оба рассмеялись.
Раненого кабана сколько ни искали по всей округе, так и не нашли.
Нечто подобное произошло с министром обороны СССР, маршалом Гречко. Раненый кабан кинулся на него, а он вместе с охранником бросился к смотровой вышке. Картина – замечательная: маршал еще бежит, а его охранник уже на вышке.
– А ты как здесь впереди меня оказался? – спросил Гречко.
– А я вам дорогу показывал, товарищ маршал.
Тот рассмеялся, охранника не уволил, даже, кажется, не наказал.
Со мной был случай неприятнее. Мне пришлось добивать кабана, можно сказать, в рукопашной схватке.
Как обычно, Леонид Ильич выстрелил. С вышки не видно: убит кабан – не убит. Тем более уже сумерки. Упал, и все. Брежнев попросил меня спуститься и дорезать зверя, как мы говорим, «спустить ему кровь».