Четырёхгорка

– Одной моей родственнице всегда 25 лет, но я уже даже не помню, сколько ей точно. И новенькой её не назовёшь. Моей бабушке 75. Но ей на 12 лет меньше. Она почему-то прибавляет себе всегда только двенадцать лет, – говорит одна.

Другая знакомая убавила своей маме пять лет, чтобы на кресте стояла дата, удостоверяющая, что она была не старше, а моложе лежащего рядом мужа.

Вислоухое утро радостно повизгивало и посвистывало. Лаковые листья еще не шелестели, но уже распоряжались ветром. Майский тренинг напрягал чувства, проверяя их на свежесть, а на тропинках партизанили в засадах необыкновенно размножившиеся в этом сезоне клещи-националисты. Они казались таковыми, они были неприятны, как скачущие на площадях люди, забывшие своё достоинство, стянутые ниточкой бьющего в синей жилке пульса.

Они, клещи, эти маленькие и черные создания, стали даже проникать в дома и даже дважды спрыгнули на Марину Васильевну с потолка, подобно родственным им кровососущим – клопам, но оба раза с криками и воплями были раздавлены и отправлены в печь. Но третья попытка оказалась удачной, и очередной злодей был обнаружен ранним утром уже впившимся в заднюю поверхность бедра пострадавшей.

Все были разбужены, все были возбуждены и переполнены сочувствием Марине Васильевне, хотя и желали ещё спать. Хоть положение было и комичным, но надо было действовать. Тут же привычно обнаружилось подсолнечное масло, валерьянка, сделан ватный тампончик, пропитан обильно маслом и наложен на клеща. Вскоре тот, как и положено, почувствовал дискомфорт, стал задыхаться и вынужден был в поисках воздуха высунуть свою маленькую, глупую, но упрямоклещевую головку. Для страховки подлили ещё масла. Затем капнули пару капель валерианы. Говорят, лучше бы волокардина, но за неимением оного можно валерьянку. Это вообще, говорят, приводит злодея к параличу. Он расслабляется, и тут надо хватать его за лапки и голову – и выдёргивать из страдающего тела.

Из Марины Васильевны данного паразита извлекли хирургическим пинцетом. Все вздохнули с облегчением.

Между тем, надо заметить, что в те дальние времена, когда всё было дёшево, а маме казалось, что дорого, советские авиаторы с замечательных самолётов-кукурузников регулярно опрыскивали каким-то зельем поля и леса и все мы ходили по лугам-лесам в одних рубашках. Конечно, так ходили только те, кто не боялся комарья, слепней и других таких же непоседливых крылатых. Тогда этот вопрос был практически решён. Но опыт тоталитарного строя нам не указ, поэтому есть сеть определённых бизнесменов, накинутая на страну, якобы решительно и безусловно решающая вопросы обработки тел дозами малых медицинских препаратов. Малых, но злобных.

Уж и не знаю, кого напоминает этот юноша. То он покажется молодым подосиновиком, еще не распустившим свою шляпку, то явится вялоподобным фаллосом. А то вдруг предстанет героем сказки, крошкой Цахес или просто маленьким, светлым старичком.

Все ждут от него мировых рекордов. И он их устанавливает. Но устанавливает всегда только за рубежами родины… Особенно велики его успехи в Европе. Там он, встречаясь с элитой мирового спорта, раскатывает её по всем параметрам.

Он выбегает на дорожку бодрый и энергичный, с боевым наклоном вперед. И только взгляд исподлобья и подчеркнутая решимость выдают его волнение.

Страшная метаморфоза происходит с ним на родной земле. Как будто его подменяют, как будто он становится здесь маленьким робким мальчиком, желающим отличиться, но не знающим как.

Он говорит решительные слова, делает энергичные телодвижения, старается дышать глубоко и привольно. Но слова его звучат неубедительно, движения не имеют полной амплитуды, а воздух доходит только до середины легких. Что делать! Он нравится болельщицам, они скандируют его имя, они ждут от него домашних побед. Но победы остаются за рубежами родины, а на родной земле он проигрывает малоодарённым атлетам, робок на дорожке, и тренерам за него стыдно. Хотя тренеры знают, что всё равно основное дело он выполнит – «сделает» этих самоуверенных европейцев и побежит рядом с сильными американцами. Он и американцы, а на финише он их накатывает! Красотища!

Но приходит Олимпиада, он накатывает. Он выигрывает. Но медали отдают американцам, потому что в крови его какое-то лишнее лекарство, которое они назвали допингом, а у него нет справки о том, что он норвежский астматик и лекарства ему, как норвежцам, необходимы, так как иначе ему нечем будет дышать.

В этих мучениях проходит его карьера, уходит драгоценное время. Светит лишь одно – остаться в памяти соотечественников красивой легендой о варяжском госте.

Но чудеса на свете бывают. Он смог. Сумел однажды преодолеть себя, вырвать этот молочный зуб, прикрутив его проволокой и привязав её к двери исторической справедливости, и стал победителем. Никто точно не знает, как это произошло. Кто открыл дверь? А зря. Ведь всем хочется кем-нибудь стать. Все и стали. Наблюдателями.

Боты

Колодец

– Лес рубят – птицы летят, – сказал я и плюнул в окно. Окно оказалось Интернетом.

– Зачем плюёшь на головы людей? – гордо отозвался аноним.

– Какие головы? Там люди не ходят.

Налетели птицы, закидали ботами.

Сижу теперь, примеряю. Пытаюсь найти парные.

Пара первая

Чтение Платонова закончилось для него катастрофой. Сначала казалось, что он в восторге. Шелушки страничек снимались с книги, как с луковицы. Он с радостью доходил до сути. Сути творчества. Сути жизни. Шелушки снимались, но не кончались и как будто превращались в яйцо Кощея. Жизнь уходила и становилась душной. Он желал достигнуть сердцевины яйца-луковицы, постигнуть жизнь Кощея. Он хотел лишить Кощея жизни, но получалось как-то тухло. Не то чтобы яйцо было тухлым. Не хватало света и воздуха. Он подумал, что ничто никогда не кончается. Только жизнь. И захотелось наконец свежего ветра. Он распахнул окно и выкинул книгу. Она летела прерывисто и быстро, то захлопываясь, то расправляя крылья. Вздохнулось легко. Оказывается, чудо доступно.

В небе парили чайки.

Почему его раздражает Набоков? Он не может смотреть на его фотографии, где тот в коротких штанишках в упоении бегает за бабочками. Вот Набоков умными, проницательными глазами смотрит в объектив и очень гордится собой. Этим взглядом он кого-то вышаривает в будущем. Наверное, понимает, что на него будут смотреть ТАК. Он хочет презирать смотрящего ТАК, но не может выделить его в мареве будущего, в пейзажах Иловайска, Смоленска, Триполи. Хотя Триполи и Смоленск ни при чём. А в Иловайске у кого-то живёт любимая девушка. Набокову девушка не видна тоже. И ему обидно. Мёртвые бабочки напоминают арматуру. Она залита бетоном времени вместе с пылью и пыльцой.

Музей арматуры и фотографии бегающего за арматурой человечка – вот что такое музей Набокова.

Боты непарные

Когда произошла расфукусимировка, все ждали конца света. Глобы распоясались, астрологи заняли места звёзд, деньги окончательно стали гнать составами на Кипр, который был похож на пловца с пузырями долларов и евро на ногах. Именно тогда Никите вдруг вспомнилась песенка, которую любил напевать его дядя. В песне речь велась об Уверлее: «…и взял с собой-ой-ой он пузыри-ри-ри, сам плавать не умея». А заканчивалась она так: «А голова-ва-ва тяжельше ног-ног-ног осталась по-од водою».

Но вообще-то деньги гниют быстро. Вскоре эти слова получили подтверждение.

Прошло чуть-чуть времени. И на Кипре стали конфисковывать деньги. Зажали банкоматы в тиски. Кому-то Кипр отрыгивается до сих пор. И ничего. Подсунули теперь Грецию. Все смотрят на Грецию. Жить интересно. Будем ждать, когда деньги и цены окоченеют. Безнал, что ли? – спросите. – А что это? Да имя нового человека – Безнал.