Это футбол! (сборник)

В ту весну Игорь учился во вторую смену и с утра до школы проводил время на поляне. Иногда он появлялся первый, чаще там уже ожидали трое или четверо. Потом подходили еще, и уже можно было сыграть в двое ворот.

Нет, он учился вполне прилично, упрекнуть его было трудно. Но его обуяла страсть – играть, играть и играть. Вдвоем, втроем, одному, но только играть, чувствовать ногами, да что ногами – каждой порой и нервом, всем собой, – чувствовать этот мяч, это поле. Лишь зимой он немного отдыхал от своей страсти.

Как же он играл? У него были недостатки и слабости. Многого он не умел. Придет время – ему скажут об этом. Кое о чем знал он и сам. Он не любил играть головой, особенно сильно пробитый мяч или идущий с дальнего высокого навеса.

Однажды, он учился во втором или третьем, в доме были гости, и зашла речь о футболе. И один старинный приятель отца, который, правда, бывал у них очень редко, сказал:

– Самое совершенное и тонкое устройство на земле – это человеческий мозг. Природа спрятала его, поместила в удобную и довольно прочную шкатулку. Это сделано не просто так и не затем, чтобы ее трясти без надобности.

Вероятно, эти слова произвели на мальчика впечатление. Мать тут же стала высказывать опасения, что Игорь слишком увлекается футболом. Но другой друг отца, частенько бывавший у них, сказал слова, тоже запомнившиеся крепко:

– Футбол воспитывает настоящего мужчину. Он прививает смелость, силу, сметливость.

– Стойкость, – вставил отец, – благородство.

– Правильно. И нет лучше игры для мужчины. Так что ты за него не бойся…

Что же еще?

У него не было сильного удара. Может быть, оттого, что он был такой легкий, худой, стесняющийся своих тонких ног. А с левой он хотя и бил, но гораздо хуже, чем с правой. «Одноногий», – скажут ему потом.

Но у него были и достоинства. Скорость! Никто не мог с такой резвостью рвануться с места, да еще не теряя мяча, и столь же неожиданно затормозить, – противник в первом случае отставал, во втором пролетал мимо. У него было умение обыграть, обмануть, качнуться в одну сторону, а пойти в другую, и еще одно редкостное качество – чутье, футбольный инстинкт: он, и не глядя, чувствовал, где свои, где чужие и как следует поступать. А сильного удара у него не было. Но у него был точный удар. И почти каждый его пас был как подсказка, как шпаргалка. По голу издали он не бил, но когда уж выходил на ворота, вратарю бывало трудно угадать, в какой угол влетит мяч.

Он уже не раз слыхал за спиной: «Здорово играет Алтын!» – и чуть не подпрыгивал, но кровь не приливала к щекам, и не сиял, а, как отец, сохранял спокойствие. Так было еще приятней. Да он и играл-то не для похвалы, а для себя – для удовольствия, для радости, для счастья.

За час до школы он бросал играть и шел к дому. Шел именно он – ноги не шли, при каждом шаге приходилось преодолевать их упрямое сопротивление. Все свои силенки он оставлял на поляне. Усталость в ногах сидела такая, что можно было думать лишь об одном: дотащиться до дому и рухнуть, – пропуск занятий подразумевался. Правда, глядя на него, никто об этом не догадывался.

В пустой квартире он разувался прямо в коридоре, бережно ступая, входил в кухню и, поочередно стоя на одной ноге, задирал другую в раковину. Смывая руками въевшуюся в кожу, но легко сходящую грязь, он затыкал пяткой выливное отверстие, а потом отворачивал ногу и смотрел, как, закручиваясь, проваливается в трубу ледяная артезианская вода.

Потом он, чаще всего не разогревая, съедал оставленный матерью обед и вскоре, размахивая портфелишком и пиная по дороге камешки, вышагивал в школу.

По вечерам, если задавали не слишком много, он еще успевал поиграть во дворе. День заметно удлинялся, но все равно между домами сумерки сгущались быстро, нужно было спешить. Вот уже посторонние не видят мяча, а они, как кошки, видят и все играют, но вот и они уже замечают мяч в последний миг, когда он, пугая и заставляя невольно отшатнуться, вылетает из мрака, а потом совсем ничего не видно, и нужно кончать. Ах, еще бы немножко, какая обида!

А кругом покой, где-то вдалеке поют, уютно светятся окна, кто-то курит возле крыльца, и голос матери зовет наугад:

– И-и-горь!..

А самое скверное, когда, проснувшись, видишь за окном низкое серое небо, уныло стучит дождь, мокро, холодно, и чувствуешь себя обманутым, брошенным, никому не нужным.

Сладостное воспоминание. Играли во дворе, а мимо шли два футболиста из взрослой заводской команды – вратарь Платов, знаменитый на весь городок, и один нападающий – Игорь не знал его по фамилии, но видел на поле много раз. Они остановились, посмотрели, и нападающий сказал:

– Ну, давайте сыграем по-быстрому. Вас сколько, пятеро?

В воротах стоял щучка, но он испугался, и его заменил Паша Сухов, – и вправду, они били сильно, не церемонясь. Платов тоже водил и бил по воротам, но успевал вернуться и около своих ворот брал мяч руками. Они забили очередной гол и отошли, а Игорь, начав с центра, тут же обыграл нападающего. У него был такой фокус: приближаясь к противнику, он отпускал мяч, и когда тот, уверенный, что завладеет им, расслаблялся и терял бдительность, Игорь резким рывком доставал мяч, бросал себе на выход и на скорости обходил опешившего противника. И сейчас, догнав отпущенный мяч, он еще чуть изменил направление, заставив нападающего сделать шаг в сторону, и безжалостно оставил его за спиной. У того на лице задержалось выражение снисходительности, будто он нарочно пропустил мальчишку, а может быть, ему показалось, что все произошло случайно. Игорь выскочил на ворота. Платов стоял, чуть пригнувшись, большой, загорелый. Игорь замахнулся изо всех сил, весь нацеленный на левый угол, где вместо штанги лежала чья-то кепка. Он сделал это как только мог правдоподобно, но Платов не двинулся с места. И тогда в отчаянье Игорь решился ударить туда же, в левый угол, рядом с кепочкой, низом, носком правой ноги. И он так и сделал, но в самый последний миг, неожиданно для себя, глядя только влево, ударил по мячу внешней стороной подъема. Мяч пошел точно в правый угол. Хорошо, что правая штанга была настоящая – столб, – а то гол можно было и оспорить. Но мяч, слабо чиркнув по столбу, вошел в ворота. Футболисты посмотрели друг на друга, засмеялись и, больше не обращая на пацанов внимания, удалились, но все слышали, как Платов сказал нападающему:

– А шустрый парень…

Да, была взрослая команда. Команда завода имени Чапаева. Она и называлась «Чапаевец». В маленьком подмосковном городке ей не с кем было играть. Не было никакого чемпионата, первенства. От случая к случаю наезжали команды из других райцентров и поселков, иногда даже из Москвы. И еще был основной, постоянный соперник из соседнего городка, команда паровозоремонтного завода – ПРЗ, потом она стала называться «Локомотив». Это была сильная, уверенная в себе команда, каждый выигрыш у нее воспринимался особенно радостно, каждое поражение – настолько же горько.

Всякий раз нежданным счастьем было увидеть у ворот стадиона афишу. Футбол! Потом несколько дней мучительного ожидания – вдруг отменят? Но нет, как будто все хорошо, – народ к стадиону валит густо. И еще издали изощренный, футбольный слух ловит непередаваемо прекрасные звуки, заставляющие бледнеть от волнения и прибавлять шагу, – тяжелые, как отдаленный гром, гулкие удары мяча. На ворота уже навешены сетки, и команда только что вышла размяться, и вот уже форварды бьют по воротам, а Платов в удивительных прыжках, горизонтально лежа в воздухе, отбивает или ловит их мячи.

А где же противник? Еще не прибыл, запаздывает, но стадион ждет терпеливо, долго, и вдруг удовлетворенный шум: «Приехали!» – и видишь в сторонке, за трибуной, чужих игроков, прыгающих из кузова грузовика. Но случалось, что соперник так и не появлялся, и публика разочарованно расходилась.

А однажды не пришел судья. Замену ему нашли, конечно, сразу, но теперь не оказалось свистка. Команда уже стояла за воротами, мальчишки, напирая, толпились вокруг, и Паша Сухов, кивая на Игоря, сказал Платову: