Страница 12 из 13
История эта насторожила и озаботила Рассохина, однако Бурнашев стал просить за него, дескать, пропадает мужик, мается, не знает куда себя деть, ведь друзья растерялись, как только уволился из органов. Кроме того, вот-вот должна прийти из заключения жена, с которой он заочно развелся, и можно представить, какая у него начнется жизнь. И так уже пишет из лагеря угрожающие письма, мол, дачу отниму и вышвырну на улицу, за все ответишь. Выпивший полковник иногда становился откровенным и жаловался Бурнашеву, грозил застрелиться из наградного пистолета, ибо смысл жизни утратился вместе с потерей имущества и полковничьего положения – и во всем виновата жена-стерва, а Кирилл как многоженец его оправдывал.
Стас не соглашался брать Галицына и стоял до конца, но оригинально мыслящий Бурнашев был еще тот хитрован. Он отдал решение на откуп третейскому судье, коим сам назначил молодого участника экспедиции, и, главное, финансирующего Колюжного. Рассохин Славке доверял и согласился, а тот выслушал обе стороны и рассудил, что Галицын – самая подходящая кандидатура, и его качества пройдохи, оперативный нюх, умение быстро находить контакт как нельзя кстати.
Колюжный, получивший второе высшее образование в Англии, вообще не усматривал в истории полковника чего-либо предосудительного, ссылаясь на время, обстоятельства и смену нравов. В общем, Рассохина убедили, и Галицын, усвоив подробный инструктаж, что искать в архивах, вылетел в дальнюю точку – Красноярск, чтобы оттуда уже передвигаться на поездах по сибирским областным городам. Через несколько дней от него пошла положительная информация по верховьям Карагача. Самое интересное он сначала пересылал по факсу, но скоро материалов у полковника накопилось столько, что в этом потерялся смысл. Пронырливый опер спокойно попадал и в закрытые архивы, причем умудрялся выносить и копировать подлинники – без разбора, все подряд, следуя инструкции брать все, где есть упоминание о сибирских старообрядцах, местах их расселения и образе жизни. Вникать в смысл документов у него не было времени, да и специальных знаний явно не хватало. За двухнедельный вояж по городам полковник раздобыл полпуда всевозможных копий материалов – от дознаний жандармского управления до периода коллективизации в тридцатых годах прошлого века и, вернувшись, чувствовал себя героем.
Рассохину потребовался месяц, чтобы бегло прочитать все эти документы и на основе их составить карту со всеми скитами, поселениями и монастырями на Карагаче по состоянию на тридцатый год – далее их судьба резко обрывалась. Но сразу же встал вопрос разведки на местности, которую провести можно быстро и без особых затрат только весной, по высокой воде. За тридцать прошедших лет на реке могло многое что измениться, начиная от растительности, новых заломов и сор до направления русла и образования островов и прорв. Самое главное, что требовалось выяснить на месте, – какое, где и сколько населения обитает нынче по Карагачу, есть ли магазины и бензин, как относятся местные к пришлым, тем более к таким, кто что-то копает, достает и отправляет.
У Рассохина с Бурнашевым еще не закончился учебный процесс, в начале июня надо было принимать экзамены, Колюжный положил необходимые на экспедицию деньги на пластиковую карточку Рассохина и укатил в Бразилию до конца мая. И опять, как ни крути, вольным и подходящим оставался лишь Галицын. Вдохновленный первой успешной командировкой, он не только возгордился, можно сказать, вполне заслуженно, а стал замучивать советами, как следует организовать поиски и раскопки кладов, где в первую очередь искать и, судя по напору присущей ему безапелляционности, пытался поставить себя если не на первую, то уж точно на вторую роль, подминая под себя Бурнашева. А бизнесмена Колюжного он и вовсе сразу невзлюбил и даже попытался убедить Рассохина отказаться от его участия. Мол, этот денежный мешок нам не нужен, я готов продать дачу, все равно бывшая жена отнимет, или можно взять кредит, чтоб финансировать экспедицию. Сам же, отчитываясь за первую командировку, предъявил к оплате даже билеты для проезда на городском транспорте, все до единого, хотя хвастал, что как пенсионер МВД ездит бесплатно.
Все это сильно смущало Рассохина, ибо столь рьяное поведение могло вызвать раздор еще «на берегу» или еще хуже – посеять семя, которое прорастет на Карагаче. Плюс ко всему никто из участников даже не догадывался, что будет в экспедиции еще один участник – женщина, которая сейчас обрабатывала профессора Дворецкого и вела розыски в питерских архивах. Только по этой причине Стас не хотел отправлять полковника в разведку и давать ему возможность зарабатывать дополнительные очки, опасаясь, что он этим впоследствии непременно воспользуется. В любой экспедиции, как в тоталитарной партии, прежде всего должен быть единственный и непререкаемый вождь. Все остальное от лукавого.
Однако время поджимало, на Карагаче начиналась пора ледохода, соваться же без разведки – потерять время, деньги и надежду на успех. Рассохин стоял до последнего, ставя на кон даже свою работу в институте, но когда получил решительный отказ ректора дать отпуск за свой счет, вынужден был опять согласиться и послать Галицына. Самым весомым аргументом послужило то, что Галицын умел читать карты, хорошо по ним ориентировался, имел все прививки от клещевого энцефалита и наградной пистолет. А соваться весной в карагачскую тайгу, когда из берлог только что встали медведи, злые еще от бескормицы, неопытному и безоружному человеку довольно опасно.
В общем, Галицын вылетел в Сибирь еще в конце апреля, получив все рекомендации, инструкции, наставления и космический телефон Колюжного. Провожая его в аэропорту, Стас разглядел сквозь стенку рюкзака, откуда торчали телескопические удилища, очертания рамки металлоискателя – а был уговор, что все поисковое оборудование отправят машиной вместе с резиновыми лодками, моторами и прочим снаряжением.
– Это тебе зачем? – спросил Рассохин и постучал по рамке.
– Я с ним теперь не расстаюсь, – заявил полковник и полез доставать прибор, желая похвастаться. – Это моя самая клевая удочка!.. Сейчас, погоди… Полторы штуки баксов отдал!
– Оставь, я в них все равно ничего не понимаю, – махнул рукой Рассохин. – Но ничего не копай.
– Да я в разведку! Ну и аппарат испытаю. А то Кирюха напаял какую-то хрень, не утащить.
Галицын благополучно добрался до Усть-Карагача, где еще была мобильная связь, сообщил, что Юрку Зауэрвайна не нашел – где-то в Кемерово живет, но зато познакомился с его земляком, участковым, и совсем недорого арендовал лодку с мотористом по фамилии Скуратенко, закупил бензин, продукты и теперь ждет окончания ледохода и половодья. Кроме того, провел некие разведмероприятия в местной милицейской среде и выяснил, что по всей реке вплоть до Гнилой Прорвы – а это километров сто двадцать если по прямой (по кривой чуть ли не в три раза больше) – нет ни единого живого человека, впрочем, как и мало-мальски обжитого места. Все охотничьи избушки пожгли еще лет пятнадцать назад с ведома администрации лесной зоны, бывшей тогда в районе Кривозаломского урочища, дабы лишить беглых зеков пристанища во время побегов. Потом обе зоны, в том числе и женскую, ликвидировали, и будто бы от таежного пожара сгорел лагерь вместе с мертвым покинутым людьми поселком золотодобытчиков в урочище Гнилая Прорва. Авиалесоохрану разогнали, парашютистов уволили, и теперь лесные пожары никто не тушил. Но этой зимой некая китайская фирма готовила березу, поэтому выше урочища по зимнику завезла два вагончика для отдыха лесорубов, где сейчас оставлен сторож при валочной и трелевочной технике. Там есть запасы продуктов, бензин и даже радиосвязь. А еще выше, в предгорной части Карагача, на Сухом Заломе, и в самом деле живут две семьи, но промышляют теперь не охотой, ибо пушнина очень дешевая и никому не нужна, а сбором дикорастущих трав и пчеловодством, для чего в горах с альпийскими лугами поставили свою основательную базу – пасеку, омшаник[11] и две зимние хозяйственные постройки.
11
Омшаник (зимовник) – утепленное помещение для зимовки пчел.