Страница 2 из 9
И самоочищения...
Сергей Алексеев
1
Два ромейских легиона, пришедших из Середины Земли, вспомогательная конница и три центурии наемников стояли парадным строем на берегу весеннего, полноводного Рейна уже четвертый час. От долгого ожидания, а более от студеного полунощного ветра, ровные шеренги плотно сомкнулись плечами и сжались между собой, задние ряды всадников спешились и теперь грелись, прижимаясь к лошадям. И казалось, еще не приняв ни одного сражения, тридцатитысячное императорское войско уменьшилось вдвое, и оставшаяся половина настолько продрогла, что утратила бравый вид и боевой дух. Особенно легионеры, привыкшие к теплу жарких стран и экипированные так, будто готовились высадиться на Сицилию, а не на правый берег Рейна. Пытаясь разогнать по жилам стынущую кровь, они то и дело переступали голоколенными ногами, размешивая калигулами еще не просохшую липкую глину, топтались на месте галльские наемники и даже лошади, отчего над строем висел бесконечный чавкающий звук.
Легат Анпил, командовавший торжественным построением, стоял на деревянном помосте, приготовленном для императора, и непроизвольно, повинуясь общему ритму, тоже переминался с ноги на ногу. В любой момент он мог бы одним словом навести порядок в строю, но по договору не имел права держать воина в парадной стойке более, чем два часа, если не было дополнительного соглашения об оплате. Поэтому легат взирал на войско со снисхождением, да и не видел в строгости особой нужды, поскольку высланные для встречи Вария мальчики-контуберналы не подавали знака. А ветер между тем усиливался и наконец-то пошел ожидаемый с утра холодный дождь со снегом.
Никто не знал, что могло так задержать императора, известного своей обязательностью и бережливостью времени еще с тех пор, когда он был обыкновенным всадником, а потом трибуном и командовал конницей. Поэтому легат кутался в плащ и с тревожным недовольством посматривал в сторону императорских шатров, поставленных на высоком прибрежном холме, прикрытом старыми, корявыми от ветра, соснами. Но иногда с радостью переводил взор на близкий речной берег, возле которого стояла приготовленная для него бирема со спущенными сходнями. В трюме, спрятанные от посторонних глаз, находились его жена и три взрослых сына со своими семьями и домашними рабами, с немалым добром, нажитым за время службы в холодной стороне. Если бы в сей час кто-нибудь из его учеников-контуберналов махнул рукой, Анпил задержался бы на помосте не более мгновения – только для того, чтобы подать команду и привести в чувство тридцать тысяч окоченевших воинов. Не успел бы император со свитой спуститься с холма, как сорокавесельная бирема уже бы плыла вниз по течению, унося его из опостылевшей за долгие годы рейнской провинции.
Анпил был лишен права лицезреть императора, и причиной этому была болезненная мнительность Вария.
– Почему ты так на меня смотришь? – спросил однажды только что коронованный император.
– Я смотрю на тебя, как и прежде, – признался Анпил. – Но без подобострастия, как на своего трибуна.
– Но я вижу презрение в твоем взоре!
– Напротив, император, теперь я взираю с почтением!
– И видишь во мне только всадника!
– Да нет же, Варий! – попробовал оправдаться легат. – Я зрю диадему на твоей голове! И признаю тебя августейшим.
– Ты никогда не сможешь смотреть на меня, как на божественную особу, – грозно молвил император. – Ты все время будешь сравнивать меня с тем всадником и трибуном, которого знал. Ты будешь вспоминать, как мы, смиряя италиков, резали их детей и стариков. Как вместе с тобой насиловали одну женщину, как выворачивали карманы убитых, собирая добычу. У тебя перед взором буду я, жрущий, пьющий и справляющий нужду!... А посему я тебя никогда не подпущу к престолу! И если даже ты случайно окажешься рядом, я запрещаю тебе поднимать взор в моем присутствии.
Легат и ныне не испытывал желания взглянуть на него, однако все более чувствовал, что взор его непроизвольно притягивается к вершине холма. В ставке Вария что-то происходило, поскольку между деревьями иногда мелькали пешие и конные люди из его свиты, куда-то уносились гонцы и несколько раз из шатра появлялся консул Эмилий в своем белом плаще и, похоже, отдавал какие-то распоряжения.
И только к концу четвертого часа ожидания на дощатой дорожке, построенной для божественных ног, появился префект претория Друз и по тому, как приближенный к императорской особе, а потому высокомерный гвардеец бежит, словно перепуганный раб, Анпил понял, что парад начнется не скоро да и вообще вряд ли сегодня состоится.
Завидев префекта, столичные ромейские легионы без всякой команды разомкнули шеренги и выстроились, зашевелились даже центурии, набранные из недавних варваров, галлов и бритов, и только герминоны, составляющие конницу, никак не отозвались на появление Друза, ибо еще не научились повиноваться начальникам и существовали сами по себе.
А префект перешел на шаг, выпрямился, будто свалив с себя тяжелую ношу, и все-таки в голосе остался испуг.
– Легат! Тебя требует император!
Анпил не спеша встряхнул мокрый плащ, распахнул его и пошел, ничуть не выдавая озноба, смешанного с горячим любопытством и внутренним смятением.
Девятнадцать лет, как только Варий взошел на престол, легат служил в северной провинции, окруженной варварскими племенами, находясь тут, по сути, в опале. Император разослал по дальним землям всех, кто когда-то был рядом с ним и помнил его в иной ипостаси, нежели божественная, и более не допускал не то что к собственной персоне – не позволял даже приблизиться к городу Ромею. И такой оборот можно было считать за благо, ибо кое-кто из прежних сослуживцев, жадных или несдержанных на язык, вовсе поплатился жизнью.
Появление Вария на Рейне тоже не сулило Анпилу ничего хорошего, потому как префект в тот же час предупредил легата, что император по-прежнему не желает его видеть, тем паче, командование легионами берет на себя, а ему, старому сослуживцу по конной гвардии, лишь следует выстроить войска к назначенному часу, и как только божественный властелин выйдет из шатра, в тот же миг покинуть эти места и отбыть в британскую провинцию.
Император готовил поход на правый берег Рейна, чтоб наконец-то выйти к недоступному Варяжскому морю, где, по его сведениям, жили многочисленные дикие племена физически сильных и выносливых варваров, пригодных для рабского труда, и потому за легионами Вария шел из Середины Земли отряд маркитантов. Кроме того, божественный властелин Ромеи тешил надежду захватить корабельные верфи варваров, где строят необычные парусные суда, способные выдержать любую бурю и неким чудесным образом ходить против ветра, а то и вовсе без него, не используя ни весел, ни гребцов. Прослуживший здесь почти два десятка лет, Анпил не раз видел эти стремительные, будто летящие над водой корабли с изображением Гелиоса на парусах, и по велению Вария делал несколько попыток захватить хотя бы один. Угнаться за таким судном в открытом море было невозможно, а все засады в проливах терпели неудачу, поскольку рослые и сильные варяжские мореходы отчаянно сопротивлялись, стреляя огнем из своих трубчатых баллист, и при малейшей опасности пленения безжалостно топили свои корабли или поджигали вместе с собой.
С виду деревянные, они горели настолько сильным пламенем, что на глазах плавилось и стекало в воду железо. Это наводило страх, ибо ничто не могло так гореть на открытом воздухе.
Скорее всего, император принимал их жесткость, крайнее безрассудство и презрение к жизни за дикость варваров, но опальный легат слишком хорошо знал нрав варяжских народов, населяющих берега северных морей, и оценивал их отвагу и бесстрашие по достоинству, тайно восхищаясь высшей и благородной самоотверженностью. Пленить варварский корабль Анпил старался изо всех сил, зная, что будет поощрен и, может, переведен даже в Ромею, но императору так и не досталось ни одного целого судна, а по тем обломкам, поднятым со дна морей и отправленным в Середину Земли, нельзя было понять, каким образом достигается летучесть варварских судов.