Страница 25 из 28
Приложение. Об историческом прототипе образа Хильдебранда
Неоднократно высказывалось предположение о том, что историческим прототипом эпического средневерхненемецкого Хильдебранда был вождь остроготов IV в. Германарих (Эрменрих), а финальная сцена «Песни о Нибелунгах», в которой Хильдебранд получает рану от Хагена, а потом убивает Кримхильду, является отголоском реального покушения на Германариха. Согласно Иордану, данный «король» приказал казнить некую «росомонку Сунильду», после чего получил рану от ее братьев – Сара и Аммия1. Почти буквально эта сцена воспроизводится в «Речах Хамдира» «Старшей Эдды»2, где Ёрмунрекк Могучий казнит свою жену Сванхильд, а потом получает тяжелые раны от ее братьев – Хамдира и Сёрли. Однако, данное предположение до сих пор не было достаточно обосновано, поэтому представляется целесообразным рассмотреть вопрос подробнее.
Хотя исследователи неоднократно высказывали мнение о неисторичности германского эпоса, но с этим можно безоговорочно согласиться только в отношении более поздних героев, когда, действительно, многочисленные попытки найти исторические прототипы, например, верхненемецкого Зигфрида3 и эддического Хельги4 не принесли убедительных результатов. Однако сюжетам и героям эпоса, восходящим к эпохе Великого переселения народов, находится соответствие среди героев исторических событий этого периода. Так, уже упоминалось, что эддический Ёрмунрекк, несомненно, имеет прототип - вождя остроготов Германариха5 (Аммиан Марцеллин называет его «Эрменрих»6). Прототипом популярнейшего верхненемецкого эпического героя Дитриха Бернского (эддического Тьодрека), по общему мнению, является «король» тех же остроготов V-VI вв. Теодорих Великий. Образы верхненемецкого Этцеля и эддического Атли восходят к вождю гуннов Аттиле.
В отношении последнего следует заметить, что, хотя и огромное расстояние отделяет коллизии, описанные во второй части «Песни о Нибелунгах» от реальной ситуации в ставке Аттилы V в., держава гуннов представляла из себя весьма рыхлую конфедерацию племен; власть «императора» держалась, в основном, на искусном маневрировании между интересами вождей подвластных племен (в основном – германских). Поэтому реальному Аттиле, как и эпическому Этцелю, несомненно, чаще приходилось уговаривать своих вассалов, чем им приказывать (во всяком случае, последние предпочитали вспоминать об этом времени именно так). Поэтому никак нельзя сказать, что от исторического Аттилы в германском эпосе осталось только имя. А значит, попытка отыскания исторического прототипа такого несомненно древнего героя, как Хильдебранд, не представляется безнадежной.
А.Хойслер7 выдвинул предположение, что вторая часть «Песни о Нибелунгах» разрослась из значительно более краткой древнегерманской героической песни, которая в реконструкции данного автора предстает весьма похожей на сюжет, изложенный в песнях «Старшей Эдды» – «Песнь об Атли» и «Речи Атли»8. В этих источниках Атли заманивает к себе братьев своей жены Гудрун – Гуннара и Хёгни, после чего убивает их. Мстя за братьев, Гудрун убивает мужа и сжигает его дворец (и, согласно реконструкции А.Хойслера, сама гибнет в этом пожаре). Отсюда, по мнению данного автора, и происходит сюжет второй части «Нибелунгов», с той лишь разницей, что в данном случае Кримхильда мстит не мужу за братьев, а наоборот – братьям за своего первого мужа (подобное развитие сюжета объясняется происходившими в то время процессами разложения родового общества).
Такая версия разделяется многими исследователями, например: «Скандинавская версия «Эдды», рисующая месть мужу Атли за братьев Гьюкунгов, не только архаичнее [чем в “Нибелунгах” – В.Б.], поскольку братья рассматриваются как гораздо более близкие люди, чем муж… но безусловно соответствуют ранней фазе развития сказания, поскольку без этого посредствующего звена невозможно представить себе переход от исторических фактов к сюжету “Песни о Нибелунгах”»9.
Действительно, общество Исландии XIII века было архаичнее баварско-австрийского феодального общества того же времени (у тогдашних исландцев, возможно, братья, действительно, считались более близкими родственниками женщине, чем муж), но две упомянутые эддические песни навряд ли стоят близко к ранней версии песни о гибели Нибелунгов (в дальнейшем будем называть ее песней-прообразом). За это говорят данные как хронологии, так и текстологического анализа.
А.Хойслер10 пишет, что, начиная с VIII века, в баварско-австрийских документах появляются имена, схожие с именами персонажей «Нибелунгов», и делает из этого вывод, что уже в это время существовал данный сюжет.
Но две упомянутые песни «Эдды» относятся к более позднему времени. А.Я.Гуревич11 предполагает («ученые высказывали предположение»), что «Песнь об Атли» возникла в конце IX-начале X вв., а «Речи Атли» – в XI-XII вв.
К. фон Зее12 замечает: «Нельзя доказать, что какие-либо из эддических песен древнее скальдических стихов IX в.; напротив, неоспоримо, что большая часть скальдических стихов древнее эддических песней».
Таким образом, верхненемецкая песня, которая впоследствии разрослась до второй части «Нибелунгов» (песня-прообраз), уже, вероятно, существовала тогда, когда эддических песен, воспевавших Гудрун, Гуннара и Хёгни, еще не было. Поэтому, если и искать скандинавскую параллель реконструируемой песне-прообразу VIII в., ее можно видеть в эддических «Речах Хамдира» – архаичных и по форме13, и по сюжету (как указывалось, весьма близкому к сообщению историка VI в. Иордана).
Содержание второй части «Нибелунгов» также позволяет предполагать, что древнейший сюжет не включал в себя сведений о бургундском «Гундахарисе», погибшем в V в. на войне против гуннов Аттилы14 (возможно, что как раз мотивы о Гуннаре-Гунтере-Гундахарисе и проникли в верхненемецкий эпос из эддических песен в XI-XII вв.). Во второй части «Нибелунгов»15 Гунтер, несмотря на свое «королевское» достоинство, выглядит весьма бледно, уступая первую роль Хагену. Например, в переговорах (перед кульминационной схваткой поэмы), которые ведут Дитрих и Хильдебранд с Хагеном и Гунтером, последнему принадлежит только одна реплика: «…признался Гунтер смело…»16, а Хагену – пять17, причем, только в последних двух он говорит от своего имени, в остальных же – отвечает и за себя, и за своего сюзерена, например: «…Два столь могучих воина в плен не сдадутся вам»18. С точки зрения норм феодального общества, это – беспримерная наглость, попрание «священных устоев», и наличие такого мотива в поэме должно иметь очень веские основания. А.Хойслер19 пишет: «Редко какое-либо изменение поддается столь убедительному объяснению, как это. Гибель бургундов превратилась в месть за Зигфрида – а ведь убийцей Зигфрида был Хаген! Преступник первого сказания становился во втором главным врагом мстительницы, а тем самым и главным героем второго сказания».
Можно заметить, что аргументация исследователя ограничивается в данном случае восклицательным знаком и обращена к эстетическому вкусу рафинированных ценителей литературы, способных оценить художественный замысел автора и динамичность сюжета. Но среди читателей и слушателей не все являются утонченными эстетами, которые, будучи завороженными художественным мастерством автора, упустят из виду «подрывной», «антифеодальный», «антимонархический» характер некоторых мест.
Следует добавить, что общественный статус автора («шпильмана») был весьма невысок, он не мог пренебречь недовольством даже отдельных феодалов. И единственным весомым «извинением» для автора могла явиться только ссылка на традицию, то есть на то, что в более древнем варианте данного верхненемецкого эпического сюжета «короля Гунтера» не было вообще, Хаген всегда был главным героем сказания, а «парой» ему был персонаж вроде эддического Сёрли («Сар» Иордана). Впоследствии этот бесцветный образ был заменен Фолькером, а после гибели последнего – Гунтером (необходимо подчеркнуть, что во второй части «Нибелунгов» Хаген очень часто показан именно «в паре»20).