Страница 6 из 23
После этого Кураев критикует, и притом часто по делу, всякие магические обычаи и суеверия в народе, описанные как что-то нормальное теми, кто предлагает нам жизнеописания разных старцев и стариц. О канонизации таковых говорить, по меньшей мере, рано, особенно если полагаться на такие описания. Я не вижу особой нужды бесповоротно отрицать их святость, но признаю, что она просто не видна из таких книжек. Кураев также критикует то, что он оценил как беспринципную снисходительность в отношении к разным гностическим учениям и идеям, какая нередко встречается среди православных высокообразованных, иногда занимающих в Церкви заметные посты. Правда, когда видишь, как Кураев ведет полемику, не можешь не задуматься, а всегда ли он говорит правду?
Недобросовестность Кураева сразу видна, как только он называет «ноосферу» «оккультным словечком» и запросто относит разные экологические концепции к каббалистике. Ход прост. Искушенный в еврейском вопросе читатель тут же поймет недосказанное: вот они, жиды, и тут все наводнили. Впрочем, есть среди цитат, приводимых Кураевым, такие, что говорят сами за себя, без всякой нужды в комментариях Кураева, если, конечно, его цитирование корректно.
Кураев для своей где-то, похоже, и полезной критики использовал в качестве «паровоза» клевету на о. Александра Меня. Получается так. Кураев как бы говорит своей книгой: собратья и отцы, я понимаю, как всем нам противен этот еврей Мень, он мне и вам чужой, наше православие надо очистить от его памяти, посмотрите же, как здорово я ради вас размалевал его физиономию. Я ведь его запросто пристроил в компанию тех интеллигентов, которые давно уже вывалились из православия в какой-то сумрачный оккультизм, в «глухоту паучью». Давайте теперь и вы кое в чем уступите, у некоторых из ваших по части двоеверия тоже ведь рыльце в пушку. Вот какую солидарность он ищет. И, на первый взгляд, не без риска - ведь за аналогичную критику суеверий в православии тот, кто обозначил себя псевдонимом «прот. Сергий Антиминсов», не так уж давно в журнале «Москва» безбожно поносил акад. С.С. Аверинцева. И ни к какой ответственности за это никто из иерархов его не призвал. Но едва ли риск Кураева так уж велик.
От имени Православия, и никак не меньше, Кураев говорит тоном безапелляционным, высокомерным, тоном абсолютно безупречного учителя по отношению к тому, кого он изображает нашкодившим мальчишкой. «Моя работа в принципе корпоративна», -писал он в указанной газете «Радонеж», - и она осуществляется в «постоянном и самом тесном контакте со всей массой православного духовенства». То, что есть корпоративный интерес, готов согласиться, а насчет «всей массы» - сомневаюсь, тем более, что «масса» - это совсем не соборность.
Кураев сурово учит трезвости, умению решительно говорить «нет», запросто проводит сравнения между миссионерами и еретиками, напоминает о голосе Предания, рассуждает о великих опасностях миссионерства (уж еретики-то, дескать, вовсю миссионерствовали, а понятливый читатель о прочем догадается), об особенностях современной аудитории и пр. Из рассуждений Кураева вытекает, что Мень ни в чем не разобрался, неправильно проповедовал, «опьянился модами века сего» (с.45), не так как надо отвечал на заданные ему вопросы, сплошь и рядом делал грубые ошибки, очевидные и студенту семинарии, но «можно быть благодарным и за его ошибки». Не ясно только, почему же Мень был убит, если его покладистость не давала ему сил говорить, когда следует, твердое «нет».
Если автор думает убедить своих читателей в подлинной православности его статьи, то он ошибается. Но что делать? Все можно понять. В конце концов Кураев - выходец из советской философской среды, для многих (хотя и не всех) представителей которой характерен тот демагогический давящий стиль, который он и воспроизвел на своих страницах. Не в этих ли кругах он научился ссылаться на «массы»? Он охотно упоминает Ленина как «авторитетнейшего российского демонолога» (с.16) и демонстрирует, что ему не нравится, как Даниил Андреев написал о демонических инспирациях в деятельности Сталина.
Насколько прав сам Андреев - другой вопрос, и не к Кураеву же ходить за ответом. К Меню приведенный им пассаж из Андреева прямого отношения не имеет: цитировал Кураев только то, что Мень признал определенную долю правоты Андреева относительно существования небесного кремля, а не относительно Сталина и вовсе не по поводу теософских идей Андреева. Но симптоматично, что выпад против Андреева появился именно в связи со Сталиным. Уже есть люди, открыто заявляющие о себе как о «православных сталинистах», так что Кураеву ни к чему с ними ссориться.
«Сегодня у меня не меньший опыт публичных выступлений, чем у отца Александра», - требует почтения автор (в газете). Но возьмем несколько характерных мест из его статьи, показывающих, как легко погибшего свидетеля веры можно записать в лагерь гнусных колдунов, ведьм и оккультистов, если принимать те нормы ведения дискуссии, какие предлагает миру Кураев. Преподаватели курсов нетрадиционной медицины, как он оскорбительно заявляет, - «всего лишь учителя оккультизма. И вот в такой ситуации православный священник, по сути, благословляет аудиторию: да, да, слушайтесь своих наставников, Церковь не возражает против того, что они вас обучают технике «парапсихологии». А в качестве защиты от «негативных полей» священник порекомендовал лишь «открытость»» (с.17) и т.д.
Сделаем элементарное сравнение написанного Кураевым и сказанного Менем в его книге «Магия, оккультизм, христианство» (М.: Фонд имени Александра Меня, 1996). Речь в ней идет вовсе не о благословении оккультизма, а о тех видах риска, которые действительно хорошо известны не только в той аудитории, где выступал Мень, но и за ее пределами. Мень дальше сам дает свой перечень некоторых видов риска (раздел «О духовном целительстве»), который стоит воспроизвести:
а) есть риск как для лечащего, так и для его пациента, при передаче духовной и душевной энергии;
б) риск в контактах с темными трансфизическими слоями;
в) риск от прямых контактов с демонами;
г) риск от идолопоклонства;
е) риск от праздного любопытства;
ж) соблазн массовости эффекта воздействия.
Здесь можно спорить, все ли виды риска перечислены, не упущено ли что-нибудь, не сказано ли что-то слишком бегло. Но Кураев, проигнорировав сказанное Менем, безосновательно и вопреки словам самого Меня обвиняет его в том, что он одобряет разные целительские шоу, «наполненные «святым смехом», «покоем в Духе» и исцелениями от веяния пиджака» (с.16), и приглашает туда людей. Остается задать вопрос, а честным ли способом ведения дискуссии мы имеем дело?
Но продолжим. «Лектор отрабатывает свой имидж, - лихо рассуждает дальше Кураев, -ему важно, чтобы о нем шла молва как о поборнике либерализма, творчества, свободы, терпимости, открытости, как о столпе «современного христианства»» (с.17). «Открытость» и «широта взглядов», легко переходящая в беспринципность, - вот, по Кураеву, и все, на что оказался способен Мень. Снова сравним, что у Меня, с тем, что у Кураева. Мень настаивает на следующем:
а) прежде всего нетрадиционный целитель должен быть профессионалом-медиком; это означает, вопреки Кураеву, что он не шарлатан, не знахарь, не проходимец;
б) между таким целителем и его пациентом возникает духовная связь, намного большая, чем у обычных хирургов и терапевтов с их больными, и это требует от целителя самой серьезной ответственности во всех отношениях, а особенно нравственной ответственности;
в) необходима непрестанная и интенсивная работа целителя над собой, «внутренний подвиг» (с. 149 книги Меня);
г) главное в подвиге - освобождение от ложного самоутверждения, от гордыни, труд в духе подлинной самоотдачи и служения Богу и ближнему, с постоянной проверкой совести;
д) необходимо противодействовать всяким темным влияниям, а для этого уметь их различать, зная, на что опереться в противодействии, и Церковь располагает здесь большим опытом, который не следует игнорировать;