Прогулка в Тригорское

Картина действительно интересна; она, как видно, писана бог весть как давно — и сильно потемнела от времени; картина изображает искушение св. Антония, — копия чуть ли не с картины Мурильо: пред святым Антонием представлен бес в различных видах и с различными соблазнами; так, между прочим, лукавый в образе красавицы (лик ее, равно как и черты прочих персонажей картины, мухи нимало не пощадили) итак, бес в образе красавицы — подносит святому чару — надо быть — зелена вина; впрочем, тут не все черти в приличном виде, некоторые бесенята изображены художником au naturel… Картина не бог весть какого замечательного достоинства, но — на нее смотрел Пушкин, и вспоминая ее, как сам сознавался хозяйкам (о чем одна из них мне и заявила), навел чертей в известный сон Татьяны [9]; поэтому вы не удивитесь, если скажу, что я долго и внимательно смотрел на эту достопамятность.

Подле зало большая гостиная. В ней не только вся мебель, но даже мелкие вещи — подсвечники и проч, — все те же, как объяснила мне Мария Ивановна, какие были во время Пушкина; тут же стоят и фортепиано[10], я дотронулся до них — они задребезжали и зашипели; между тем, по этим самым клавишам, более тридцати лет тому назад, играла Александра Ивановна Осипова [11]. Ее очаровательная, высокоартистическая музыка восхищала Пушкина, Языкова, бар. Дельвига и прочих посетителей гостеприимного Тригорского…

Из зало идет целый ряд комнат. В одной из них, в небольших, старинных шкапчиках помещается библиотека Тригорского; новых книг не много, но зато я нашел здесь немало изданий новиковских, довольно много книг по русской истории, некоторые библиографические редкости [12], старинные издания русских авторов: Сумарокова, Лукина, «Ежемесячные Сочинения» Миллера, «Российский Феатр», первое издание «Деяний Петра I», творение Голикова и проч.[13] Между прочим, по этому экземпляру, и именно в этой самой комнате, Пушкин впервые познакомился с жизнью и деяниями монарха, историю которого, как известно, Пушкин взялся было писать в последние годы своей жизни. Но самым драгоценным украшением библиотеки села Тригорского — экземпляр альманаха «Северные Цветы» (1825–1831 годов), все песни «Евгения Онегина» — в тех книжечках, как они впервые выходили в свет, и с таким небывалым дотоле восторгом и любопытством перечитывавшиеся всею Россией [14], сочинения Баратынского, Дельвига — и все эти книги украшены надписями авторов: то «Прасковье Александровне Осиповой», то «Алексею Николаевичу Вульфу», с приписками: «в знак уважения», «в знак дружбы»[15] и т. п.

В старину, как сообщил мне хозяин, библиотека эта была довольна велика, и в ней было много книг с дорогими гравюрами, она была собрана отцом его матери Вымдонским, человеком, по своему времени, весьма образованным, находившимся в сношениях с Новиковым, едва ли даже не масоном и, как говорят, членом казанской ложи[16]. Вымдонский был прекрасный хозяин, любил читать и весьма хорошо рисовал. Рисунки его хранятся до сих пор в Тригорском… Впрочем, характеристику всех владетелей этого села мы сообщим ниже; теперь же да позволено нам будет кончить обход дома…

В одной из следующих комнат я обратил внимание на портреты А. С. Пушкина, представляющие его в нескольких видах и возрастах[17]; тут, например, есть довольно редкий портрет поэта, приложенный к одной из его поэм и изображающий поэта в детском возрасте[18]; тут же портрет Александра Ивановича Тургенева[19], бывшего также другом Прасковьи Александровны, покойной владетельницы Тригорского[20]. Тут же Мария Ивановна обратила мое внимание на толстую палку, которую долго носил с собою Александр Сергеевич после того, как потерял свою прежнюю, толстую же, железную палку… «Одевался Пушкин, — заметил Алексей Николаевич, — хотя, по-видимому, и небрежно, подражая и в этом, как во многом другом, прототипу своему — Байрону, но эта небрежность была кажущаяся: Пушкин относительно туалета был весьма щепетилен. Например, мне кто-то говорил, или я где-то читал, будто Пушкин, живя в деревне, ходил все в русском платье. Совершеннейший вздор: Пушкин не изменял обыкновенному светскому костюму. Всего только раз, заметьте себе — раз, во все пребывание в деревне, и именно в девятую пятницу после пасхи, Пушкин вышел на святогорскую ярмарку [21] в русской красной рубахе, подпоясанный ремнем, с палкой и в корневой шляпе, привезенной им еще из Одессы[22]. Весь новоржевский beau monde, съезжавшийся на эту ярмарку (она бывает весной) закупать чай, сахар, вино, увидя Пушкина в таком костюме, весьма был этим скандализирован…»

Пушкин, живя в деревне, мало сталкивался с народом[23]; об этом мне еще прежде говорила бар. Евпраксия Николаевна Вревская. «Бывало, едем мы все с прогулки и Пушкин, разумеется, с нами: все встречные мужички и бабы кланяются нам, на Пушкина же и внимания не обращают, так что он, бывало, не без досады и заметит, что это на меня-де никто и не взглянет? А его и действительно крестьяне не знали[24]. Он только ночевал у себя в Михайловском, да утром, лежа в постели, писал свои произведения [25]; затем появлялся в Тригорском и в нашем кругу проводил все время».

— А вот вам и еще достопримечательность, — сказала Мария Ивановна, подводя меня к шкапу, полному хрусталя и фарфора, и вынимая оттуда большие бокалы прекрасного хрусталя, — Это те самые бокалы, те самые чаши, из которых пили Пушкин, Языков, Дельвиг…

— Сестра моя Euphrosine, — заметил Алексей Николаевич, — бывало заваривает всем нам после обеда жженку: сестра прекрасно ее варила, да и Пушкин, ее всегдашний и пламенный обожатель, любил, чтобы она заваривала жженку… и вот мы из этих самых звонких бокалов, о которых вы найдете немало упоминаний в посланиях ко мне Языкова — сидим, беседуем да распиваем пунш. И что за речи несмолкаемые, что за звонкий смех, что за дивные стихи то того, то другого поэта сопровождали нашу дружескую пирушку! Языков был, как известно, страшно застенчив, но и тот, бывало, разгорячится — куда пропадет застенчивость — и что за стихи, именно Языковские стихи, говорил он, то за «чашей пунша», то у ног той же Евпраксии Николаевны![26]

— Пушкин, — слова Марии Ивановны Осиповой, — бывало, нередко говорит нам экспромты, но так, чтоб прочесть что-нибудь длинное — это делал редко, впрочем, читал превосходно, по крайней мере, нам очень нравилось его чтение… Как вы думаете, чем мы нередко его угощали? Мочеными яблоками, да они ведь и попали в «Онегина»; жила у нас в то время ключницей Акулина Памфиловна — ворчунья ужасная. Бывало, беседуем мы все до поздней ночи — Пушкину и захочется яблок; вот и пойдем мы просить Акулину Памфиловну: «принеси, да принеси моченых яблок», — а та и разворчится. Вот Пушкин раз и говорит ей шутя: «Акулина Памфиловна, полно-те, не сердитесь! завтра же вас произведу в попадьи». И точно, под именем ее — чуть ли не в «Капитанской дочке» и вывел попадью; а в мою честь, если хотите знать, названа сама героиня этой повести… Был у нас буфетчик Пимен Ильич — и тот попал в повесть… А как любил Пушкин наше Тригорское: в письмах его к нашей маменьке вы найдете беспрестанные его воспоминания о Тригорском и постоянные сюда стремления; я сама от него слышала, кажется, в 1835 году (да, так точно, приехал он сюда дня на два всего — пробыл 8-го и 9-го мая)[27], приехал такой скучный, утомленный: «Господи, — говорит, — как у вас тут хорошо! А там-то, там-то, в Петербурге, какая тоска зачастую душит меня![28]»

9

10

Об этом роялино Тишнера см. в статье К-н. «Еще о Пушкинских местах» — «Исторический Вестник» 1909 г., № 11, стр. 592; оно сохранилось в Тригорском до сих пор, несмотря на то, что дом в Тригорском и все что в нем было сожжено во время революции.

11

Впоследствии она вышла замуж за г. Беклешова и скончалась в СПБ в 1864 году.

12

Например, хоть эта книга: «Дневные записки путешествия из архипелагского, России принадлежащего, острова Пароса, в Сирию, и проч. Сергея Плещеева в исходе 1772 г.» Спб. 1773 г. 8 д, — эта книжка прежде мне не попадалась под руку.

13

Лишь в 1902 году эту библиотеку по поручению отделения русского языка и словесности Академии Наук описал Б. Л. Модзалевский; см. его статью «Поездка в село Тригорское», «Пушкин и его современники» 1903 г., вып. 1, стр. 19–52. В настоящее время библиотека эта находится в Пушкинском Доме Академии Наук СССР.

14

Если не ошибаюсь, первое издание Онегина печаталось в 1.200 экземплярах.

15

Большинство этих книг не сохранилось даже до начала XX века, почти все они исчезли из библиотеки Тригорского еще до поездки туда Б. Л. Модзалевского.

16

Александр Максимович Вымдонский, отец П. А. Осиповой, был сыном Шлиссельбургского коменданта генерала М. Д. Вымдонского, которому за службу в качестве надсмотрщика за заточенными Анною Леопольдовною и юным экс-императором Иоанном Антоновичем Екатерина II пожаловала 29 июля 1762 г. село Тригорское с 1085 душами крестьян. А. М. Вымдонский умер 12 февраля 1813 года в чине полковника. Его перу принадлежит выдержавшая два издания (в 1800 и 1803 гг.) «Записка, каким образом сделать из простого горячего вина самую лучшую французскую водку; подчеркнутые к сему правила из опыта почтенной публики и любителям хозяйства сообщает Александр Вымдомской».

17

Cреди этих портретов находилась одна из ценнейших прижизненных зарисовок Пушкина — карандашный рисунок работы I. Vivien. Об этом портрете сын поэта — А. А. Пушкин писал 8 сентября 1880 года В. П. Гаевскому, что он был подарен самим Пушкиным П. А. Осиповой (см. Б. Л. Модзалевский. «Список рукописей и некоторых других предметов, принадлежавших Пушкинскому Дому» — «Известия Академии Наук» 1911 г., стр. 520–521). В 1900-х гг. рисунок этот был вывезен из Тригорского и ныне хранится в Пушкинском Доме.

18

Это гравюра Гейтмана, приложенная к первому изданию «Кавказского Пленника».

19

«Вы желали иметь портрет мой, коего оригинал писан Брюлловым; под эгидою таланта посылаю я его для Тригорского вашего кабинета», — писал 10 февраля 1837 года А. И. Тургенев, посылая свой портрет П. А. Осиповой.

20

Их дружба относится к концу 1830 гг., когда в феврале 1837 года А. И. Тургенев приехал, сопровождая тело Пушкина, в Тригорское. К этому времени относятся записи А. И. Тургенева в альбом П. А. Осиповой, найденные и опубликованные М.И. Семевским в статье «К биографии Пушкина» («Русский Вестник» 1869 г., № 11, стр. 93), а также их переписка, найденная и опубликованная Б. Л. Модзалевским («Пушкин и его современники» 1903 г., вып. 1, стр. 53–64) и A.A. Фоминым («Пушкин и его современники» 1908 г., вып. IV, стр. 79–80 и «Русский библиофил» 1911 г. № 5, стр. 25–30); ср. записи в дневнике А. И. Тургенева о его встречах с Осиповой в книге П.Е. Щеголева Дуэль и смерть Пушкина. Издание третье, просмотренное и дополненное, ГИЗ, 1928 г., стр. 294–297.

21

Монастырь Святые Горы находится в пяти верстах от села Михайловского.

22

Колоритнейшая запись о внешнем облике Пушкина в ту эпоху сохранилась в дневнике псковского купца И. И. Лапина; под 29 мая 1825 года в этом дневнике записано (сохраняем транскрипцию подлинника): «В св. Горах был о девятой пятницы… и здесь имел щастие видеть Александру Сергеевича г-на Пушкина, который некоторым образом удивил странною своею одежою, а на прим. У него была надета на голове соломенная шляпа — в ситцевой красной рубашке, опоясовши голубою ленточкою с железною в руке тростью с предлинными чор. бакинбардами, которые более походят на бороду так же с предлинными ногтями с которыми он очищал шкорлупу в апельсинах и ел их с большим апетитом я думаю около 1/2 дюж.» См. Л. И. Софийский. Город Опочка и его уезд в прошлом и настоящем. Псков 1912, стр. 203. В июле следующего 1826 года на той же ярмарке Святогорского Монастыря Пушкина видели в таком же виде, о чем секретный агент III-го отделения А. К. Бошняк сообщал в рапорте генералу графу Витте; см. Б. Л. Модзалевский. Пушкин под тайным надзором. П. 1922 г., стр. 13–16.

23

Этому свидетельству E.H. Вульф несколько противоречит следующее показание дворового Петра, служившего у Пушкина в кучерах: «Ярмарка тут в монастыре бывает в девятую пятницу перед Петровками; народу много собирается; и он туда хаживал, как есть, бывало, как дома: рубаха красная, не брит, не стрижен, чудно так, палка железная в руках, придет в народ, тут гулянье, а он сядет наземь, соберет к себе нищих, слепцов, они ему песни поют, стихи сказывают. Так вот было раз, еще спервоначалу, приехал туда капитан-исправник: ходит, смотрит, что за человек чудной в красной рубахе с нищими сидит? Посылает старосту спросить, кто, мол, такой? А Александр-то Сергеич тоже на него смотрит, зло так, да и говорит эдак скоро (грубо так он всегда говорил): „скажи капитану-исправнику, что он меня не боится и я его не боюсь, а если надо ему знать, так я Пушкин“. Капитан ничто взяло, с тем и уехал, а Ал. Сер. бросил слепцам беленькую, да тоже домой пошел», — См. К.Я. Тимофеев. «Могила Пушкина и село Михайловское», — «Журнал Министерства народного просвещения» 1857 г., т. 103, отдел II, стр. 148,- Этот же рассказ в другой редакции и с иным концом — Пушкин, якобы, был арестован исправником — имеется в книге Игумена Иоанна. Описание Святогорского Успенского монастыря Псковской епархии. Псков, 1899 г., стр. 111.

24

Несомненно, мемуаристика здесь не точна. Сохранилось несколько мемуарных свидетельств, опровергающих это показание современницы. Так, по рассказам СМ. Бородина, жившего в Бернове в семи верстах от Малинников, «А. С. был всегда весел, любил танцы, много гулял в саду и по окрестным лесам, не чуждался крестьян и дворовых и часто с ними разговаривал и шутил, и крестьяне его также не чуждались, любили с ним беседовать и считали его за человека доброго, веселого и большого шутника (см. И.А. Иванов. «О пребывании А.С. Пушкина в Тверской губернии» — «Сборник Тверского общества любителей истории, археологии и естествознания». Тверь, 1903 г., вып. I, стр. 243). Другое интересное показание имеется в воспоминаниях племянницы А. Н. Вульфа, Анны Николаевны Панафидиной (в печати целиком до сих пор не известны — подлинник в Тверском Государственном музее): «Как особенность его [243], рассказывали, что он очень любил общество женской прислуги — экономок, приживалок и горничных. Одна почтенная старушка, некая Наталья Филипповна, прислуга дяди, Алексея Николаевича Вульфа, рассказывала мне, как Пушкин любил вставать рано и зимой, когда девушки топили печи и в доме еще была тишина, приходил к ним, шутил с ними и пугал. В обращении с ними он был так прост, что они отвечали ему шутками, называли его „фармазоном“, и, глядя на его длинные выхоленные ногти, называли его „дьяволом с когтями“. (См. С. А. Фессалоницкий. „Пушкин в кругу старицких дворян“, — «Материалы общества изучения Тверского края». 1927 г. Вып. 6-й, стр. 20).

25

Это свидетельство подтверждается и другим современником поэта, Николаем Ивановичем Вульфом (двоюродный брат А. Н. Вульфа). «А. С. Пушкин писал свои стихотворения обыкновенно утром, лежа на постели, положив бумагу на подогнутые колена»; см. В. Колосов. «A.C. Пушкин в Тверской губернии» — «Русская Старина» 1888 г., № 10, стр. 99.

26

В 1902 году Б. Д. Модзалевский вывез из Тригорского серебряный ковшик на длинной ручке, в котором, по преданию, Евпраксия Вульф варила жженку для Пушкина; ныне ковшик в Пушкинском Доме.

Так писал Языков к Евпраксии Вульф в 1845 году; подлинный автограф этого послания оказался вложенным в одну из книг Тригорской библиотеки и был извлечен оттуда Б. Л. Модзалевским. Между прочим, в последнем издании стихотворений Языкова (в Суворинском, 1898 г.) стихотворение это пропущено: см. «Пушкин и его современники» 1903 г., вып. I, стр. 6 и 120–122.

27

Следует отметить, что несмотря на истечение 30-тилетнего периода со времени рассказанных событий, память не изменила П. А. Осиповой; так, в месяцеслове на 1835 год, сохранившемся в Тригорской библиотеке, а ныне находящемся в библиотеке Пушкинского Дома, имеется следующая запись П. А. Осиповой: «Майя 8-го неожиданно приехал в Тригорское Александр Серьгеич Пушкин. Пробыл до 12-го числа и уехал в Петерб. обратно».

28

В семейном архиве барона П. А. Вревского, находившемся в Голубове, в 1913 году была найдена связка писем Анны Николаевны Вульф к ее сестре Евпраксии Николаевне (тогда жене Вревского). Одно из этих писем — от 24-го мая 1835 года — сохранило в себе интересные сообщения о причинах приезда Пушкина в 1835 году: «Ты была удивлена приездом Пушкина и не можешь понять цели его путешествия. Но я думаю, — это просто было для того, чтобы проехаться повидать тебя и маменьку в Тригорское, Голубово и Михайловское, потому что никакой другой благовидной причины я не вижу. Возможно ли, чтобы он предпринял это путешествие в подобное время, чтобы поговорить с маменькой о двух тысячах рублей, которые он ей должен… Пушкин в восхищении от деревенской жизни и говорит, что это вызывает в нем желание там оставаться. Но его жена не имеет к этому никакого желания, и потом, его не отпустят. Я думаю, он хочет купить имение, но без денег это трудно». (Текст письма — по-французски; см. «Пушкин и его современники». 1915 г., вып. XXI–XXII, стр. 325.).