Страница 36 из 64
— Нет… — задыхаясь, ответил Виктор, и, заметив его выпуклые глаза, я отпустил его и отступил. Когда я отошел, Виктор упал на пол и начал растирать горло.
— Рейз, я клянусь, что никогда не делала этого.… Я бы никогда не сделал этого.
Я посмотрел на него с отвращением.
— Но ты знал об этом? Знал, что они трахают маленьких мальчиков?
Виктор опустил голову.
— Да.
— И ты не сделал ничего, чтобы остановить это?
— А что я мог сделать? Мне пришлось выплачивать долг моей семьи, с тех пор как мне исполнилось десять. Сначала грузинам, теперь — русским. Мой папа был игрок и поимел нас всех. Я был низшим звеном в цепочке. У меня не было никакой власти в тех местах. И я не толпа, а пехотинец, одиночка.
Я подбежал к Виктору, наслаждаясь его громким хныканьем, а когда приблизился, то ударил кулаком по зеркалу, которое располагалось выше, разбитое стекло обрушилось на его голову.
— Да? Никакой власти? И у меня тоже, когда охранник вставлял свой член в мой зад и насиловал меня!
Я замолчал, когда эти слова вырвались из моего рта, по спине пробежала холодная дрожь. Я понятия не имел, что охранники делали что-то неправильное. Фактически, я никогда не думал, что все происходившее в ГУЛАГе было неправильным. Это была жизнь, она продолжалась день за днем. Почему я вдруг понял, что все это было неправильно? Почему что-то внутри меня подсказывало, что меня насиловали? Твою мать! В последнее время я стал слишком много чувствовать и не мог блокировать это. Я должен убить. Сражаться. Отомстить.
Моя голова пульсировала, я почувствовал, как ее пронзила острая боль, и знакомая сцена заиграла в моем сознании. Это был самый первый охранник, который встретил меня, который насиловал меня, бил и тренировал. Не то, когда он насиловал меня или избивал бейсбольной битой; это была картинка, когда он толкал меня вниз по лестнице в подвал ГУЛАГа, чтобы показать мое будущее, где в клетке сражались два мальчика и один из них вспорол живот другому.
— Добро пожаловать в ад, пацан.
Я закрыл глаза, сердце колотилось, пульс зашкаливал в попытке зацепиться за этот обрывок в моей памяти.
Мои глаза распахнулись, и я отшатнулся в шоке. Это был я.… Тот мальчик, это был я. Меня откуда-то доставили туда. Где мой дом? Я не мог вспомнить, но помнил, что меня вырубили и связали. Похоже, мы ехали несколько дней. Затем я проснулся в клетке, после чего меня сразу же приволокли в подвал.
Все поплыло в моих глазах, я почувствовал, как кто-то хлопнул меня по щеке.
— Рейз. Покончи с этим, сынок. Рейз!
Мое зрение прояснилось, когда моргнул подряд несколько раз, передо мной стоял Виктор, выражение его лица… обеспокоенное? Взволнованное?
Я хотел оттолкнуть его от себя, но все еще не мог двигаться. Я был парализован.
Виктор сел и уставился на меня. Протягивая ладони, он сказал:
— Рейз, послушай меня. Я видел сотни таких бойцов, которые покинули ГУЛАГи, или других, живших в подземельях и встречающих смерть на ринге, принадлежащем мафии. Они повсюду, сынок. Сотни изнасилованных детей, как ты, умеющих только убивать, но не умеющих чувствовать. Они накачивали вас дерьмом, истязали на протяжении многих лет, тренировали не для того, чтобы вы помнили, а для того, чтобы убивали. Ты заблокировал свое прошлое в памяти, чтобы справиться с тем, что они заставляли тебя делать. Потом, когда ты сбежал и больше тебя не накачивают наркотиками, для твоего разума это стало спусковым механизмом, появляются воспоминания из прошлого. И ты не можешь справиться с этим.
Мои брови опустились, но руки и ноги все еще не двигались. Виктор откашлялся и придвинулся, медленно поднимая руку, наконец, положив ее на мое плечо:
— Просто дай воспоминаниям выйти. Не борись с ними. Не дави на себя, чтобы вспомнить. Если появляется что-то знакомое, то пусть проявит себя до конца. Это лучший способ, или ты прикончишь себя.
В животе появилось чувство страха.
— Я не знаю, хочу ли вспоминать. Я приехал сюда только с одной целью и только для одного: месть. Я здесь не для воспоминаний.
Я опустил голову, глядя на вытатуированный счет моих убийств, на свой номер 818, и сказал:
— Что если мне не понравится тот, кем я был? Что если я не вынесу этого?
Виктор резко опустился на задницу и провел рукой по своему лицу:
— Разве это не лучше, чем быть холодным монстром, которым ты стал в ГУЛАГе? А после того, как ты убьёшь Дурова, что потом? Куда ты пойдешь потом? На другой смертельный ринг? Их сотни по всей стране. Ты можешь продолжить убивать, зарабатывать деньги, пока тебя не прикончат. — Виктор сделал глубокий вдох. — Или ты можешь начать жить, сынок. Ты сможешь начать жить, если вернешь свою жизнь обратно.
Я покачал головой. Мне не приходилось задумывать о будущем. У меня была только одна цель: убить Дурова.
— Я могу помочь тебе победить Дурова, но ты должен помочь сам себе и вспомнить прошлое. Прямо сейчас ты как животное, машина для убийств. Но ты был больше, ты — больше чем это.
Мой натренированный взгляд уперся в одну точку, голова не шевелилась, слишком онемевший, чтобы думать, но сквозь туман я услышал вопрос Виктора, который рассеял дымку:
— Почему Дуров, Рейз? Почему Дуров?
Моя грудная клетка напряглась и начали трястись руки, когда сквозь разум стали пробиваться обрывки памяти.
Три мальчика. Три мальчика у водопада. На семейном отдыхе. Двое из них — лучшие друзья. У третьего нож. Третий зарезал одного из них.… Потом… что потом?
Я пришел в себя, но был разочарован, что не смог вспомнить до конца, все хотел знать. Почему Дуров? Кто были эти мальчики? Кого зарезали? Был ли я там? Был ли я один из тех мальчиков?
Я хотел знать, почему так случилось. Я хотел знать, что заставило меня забыть, по крайней мере, забыть все, но не имя этого ублюдка, которого я хотел убить.
Алик Дуров.
Бруклин, Нью-Йорк.
Месть.
Убить.
До моей комнаты стали доноситься звуки бойцов, пришедших на тренировку. Виктор поднялся на ноги и протянул руку:
— Вставай, Рейз. Тренируйся. И не позволяй своему прошлому сдерживать тебя. Вперед, используй это как силу. Это твой шанс вернуть свою жизнь обратно. Отомсти! Потом верни свою жизнь. — Виктор посмотрел на дверь, а затем снова на меня. — Тогда ты сможешь получить и девушку. Когда Дурова не станет, ты получишь девушку.
Мой гнев исчез, когда я подумал о Кисе. Она была моим утешением. Моя Киса-Анна.
Я ненадолго задержал взгляд на Викторе, пытаясь сконцентрироваться и просто дышать, чтобы потушить огонь, бушевавший внутри, а затем кивнул ему. Парень был такой же испорченный, как и я. Мне удалось разглядеть это в его глазах, но он понял меня. Я не нравился ему, но он понял меня. Как никто другой.
Когда я поднялся на ноги, он махнул мне, чтобы я следовал за ним в главный зал для тренировки с тягой верхнего веса. В тот момент, когда я начал тренироваться, открылась главная дверь со стороны подземного паркинга, и вошел Дуров… сжимающий рукой шею Кисы. Выражение ее лица было пустым, взгляд — отрешенным.
Я задрожал, наблюдая, что она находится под контролем того ублюдка.
Виктор подошел ближе:
— Игнорируй это. Контролируй свой гнев. Сначала убей, а потом живи. Тогда получишь девушку.
Я пытался обуздать гнев, держась за гриф тренажера и поднимая его по счету Виктора, но Алик остановился, как вкопанный, посреди зала, прямо на линии видимости, и накинулся на губы Кисы. Это был самый трудный бой, в котором мне когда-либо приходилось участвовать, потому что пришлось бороться с уколом ревности и желанием вырвать мою женщину из его лап.
Киса позволила этому произойти, но ее тело оставалось неподвижным и напряженным. Любой человек, у которого есть глаза, мог видеть, что она была напугана им, и, вероятно, именно этого он добивался, — чтобы Киса боялась и не ушла от него. Мне захотелось обезглавить его тупым ножом. Но она говорила мне, вести себя как обычно, чтобы не выдать нас, так что я буду вести себя чертовски сдержанно.