Страница 12 из 13
Мне очень хочется Вас видеть, но вот, например, сейчас голова моя уже настолько «не варит», что предпочитаю сидеть дома.
17
29 июля 1914
Дорогая Варвара Александровна, посылаю Вам «Затейника» (три части) и карту балканского театра военных действий. По поводу последней скажу следующее. По Вашему указанию я отправился прежде всего в магазин Главного Штаба и спросил там карту военных действий. На это требование мне, – ни минуты не задумавшись, – подали восьмиверстную карту (значит – целый ряд больших листов!) пограничной полосы с Германией, Австрией, Румынией. Настолько здесь уверены уже, что настоящий театр военных событий ближайшего будущего – не в Сербии, а на немецко-русской границе! Я приобрел эту большую карту пограничной полосы, но мне казалось, что Вы-то заказывали собственно сербскую карту, – поэтому я покамест не отправляю Вам план нашей границы, посылаю же новенькую карту с новыми границами балканских государств. Эта карта, к сожалению, несколько мелкомасштабная, но мне кажется, что для ориентировки по газетным известиям и она будет достаточна. В Главном Штабе есть другая, немного более крупная карта балканских государств, но та исходит еще из старых границ между государствами, какие были до прошлогодней войны с Турцией. Если посылаемая, более новая, карта вас все-таки не удовлетворит, то напишите; тогда я вышлю ту, более старую, но немного более крупную.
Что же Вы теперь скажете о Болгарии? Читали ли Вы, что болгары предлагают свои волонтерские услуги австрийскому штабу? «Новое Время» называет это «каиновой услугой», и по справедливости! Я еще до турецкой войны говорил Вам, что это – темненький, неблагодарный, недобрый народец, которому слишком долго и несправедливо помогала Россия в ущерб прекрасному, чисто славянскому сербско-черногорскому народу. В свое время ведь и Босния с Герцеговиной принесены были в жертву ради того, чтобы сохранить каштаны 1878 года для Болгарии! А она вот как показывает себя в решительную историческую минуту, у меня еще в Корпусе сложилось впечатление о болгарах, что это темные, злобные и дикие зверушки, которым доверять нечего.
Здесь у нас мобилизация, университетский двор и главное здание готовится под солдат, – строятся кухни, готовятся помещения.
Плоха стала Россия, боюсь я за нее. Помоги, Господи, хоть за то, что меч вынимается теперь не за свой эгоизм, вроде корейских концессий, а по-старинному – за братий своих. Неужели придется пережить унижение России? Не дай, Господи. А я опять начинаю жалеть, что не в войсках я! Простите, Господь с Вами.
Не судьба была отправить вышенаписанное письмо; вчера Надежда пошла на почту отправить его и опоздала: писем более не принимали. Пользуюсь случаем, чтобы еще приписать Вам.
Сегодня – память покойного Вашего отца. Поздравляю Вас с этим днем. Царствие Небесное отшедшим в вере и надежде Воскресения. Дай Бог и нам в свое время приложиться к ним в этом общем уповании.
Я обещал написать Вам о войне. Мое чувство с самого начала ее таково, что, помимо всех прочих нравственных мотивов этой войны, она является борьбою с последними остатками абсолютистического монархизма, ибо я уверен, что германский монархизм есть единственное место на теперешней Земле, где идея царственного главенства сохранила свою силу и внушающее обаяние для людей. Исторические условия сложились там так, что, перешагнув через свои демократические идеи, через революцию, немцы вернулись к самому чистому и самому абсолютному монархизму, доведенному до чисто религиозного почитания и благоговения императорской государственности. Нигде более на Земле нет такого чистого, обвеянного идеализацией цезаризма! И несомненно, что немецкий цезаризм оказывался опорой и ободрением остатков абсолютизма в других странах. Вот, дескать, – у культурнейшего из европейских народов абсолютный монархизм крепок и могуч, как у древних; так и нам не только удивительно, но и вполне прилично защищать всеми силами старые традиции и привилегии империализма и вещей с ним связанных. Вспомните, что и наши крайние правые несколько лет тому назад грозили революционным элементам железным мечом берлинского рыцаря! Заметьте, что это, со стороны наших правых, была не сорвавшаяся бравада струсившего человека, а настоящее раскрытие своего знамени: берлинский абсолютистический монархизм есть Знамя и предмет вожделения для монархистов всех стран! Это так! Присмотритесь и убедитесь в этом.
И вот с этой стороны нападение Европы на Вильгельма и в его лице на устои берлинского империализма представляется мне как атака демократическо-революционной стихии европейской подпочвы на последнюю скалу и оплот чистого монархизма.
Хорошо это или дурно, опасно или радостно и т. п. – об этом я ничего не хочу говорить. Но мне хочется невольно сказать нашим представителям монархической государственности – разве вы не чувствуете, что всякий ваш удар по Вильгельму есть удар по вашим фундаментам, по силе, которая поддерживала и ободряла вас? Ваш удар по германскому абсолютизму действует в руку германской демократическо-революционной стихии, а эта стихия, воспрянув в Германии, разольется по всей Европе и затопит вас! Разрушение германского империализма, по моему чувству, есть самый важный час в истории социального революционизирования европейского человечества. Таково мое чувство и убеждение.
Я все менее и менее высказываю в разговорах с людьми, которых встречаю, свои предположения, предчувствия и т. п. Когда я попробовал заговорить о настоящей войне в смысле только что изложенных представлений, ближайшие люди (это были Семен Шлеев и Гейден) только иронически посмеивались, – и я замолчал.
Теперь же, читая речи по поводу войны, сказанные западными государственными людьми, общественными деятелями и социалистическими вождями, я вижу все яснее и яснее, что мое чутье меня не обманывает: и радикальный британский министр Черчилль, и русский революционер Плеханов, и главы французского социализма, демократии, и рабочие армии Европы – они так единодушны и героичны в своей борьбе против вильгельмовщины именно оттого, что они чувствуют одну и ту же основную идею этой борьбы: атаку последней твердыни старого европейского абсолютизма.
С этой стороны теперешние военные события – это лишь прелюдия огромных событий, назревающих в европейской социальной жизни!
Ну вот, пока все, что я хотел Вам написать. Пожалуйста, не бросайте этого письма. Мне потом надо будет его перечитать и проверить в будущем свои теперешние мысли, у себя в книжке на эту тему я еще ничего не писал. Итак, спрячьте, пожалуйста, эту записку.
Напишите мне сюда, что Вы думаете насчет социального значения настоящей войны, т. е. как Вы отзоветесь на мои мысли и предчувствия. А затем присмотритесь и вчитайтесь в речи и отзывы разных общественных и государственных деятелей демократического настроения, попадающиеся в газетах.
А теперь пока простите. Надо поторопиться с отправкою этого письма, а то оно и опять залежится.
Всего Вам хорошего.
Надежда Вам кланяется. <…>
18
28 августа 1914
Дорогая Варвара Александровна, <…>. Живу я здесь, как всегда, с огромным удовлетворением душевным, но в то же время и неважно из-за краткости здешнего моего отдыха и из-за мысли, что скоро опять надо будет ехать на постылое «лекционное времяпрепровождение». <…>
Вчера и сегодня я вдруг, экспромтом, неожиданно для самого себя взялся за лом и заступ и окапывал канаву около своего дома, чтобы дать сток воде, набирающейся в дожди. От этого физического труда чувствую себя превосходно, – он ободрил меня и душевно. Завтра предполагаю продолжить это занятие. Вспоминаю при этом рассказ И. П. Долбни. Когда-то он обратился за медицинским советом, главным образом за диагнозом своего тяжелого телесного и душевного состояния, к покойному Боткину. Знаменитый врач сказал ему: «Вы больны оттого, что Ваша природа рассчитана на тяжелый и большой физический труд, например труд плотника, землекопа и т. п., а Вы занимаетесь математикой, сидя в кабинете!» Это, должно быть, великолепно подходит и ко мне!