Страница 5 из 44
Партизан — агент земли. Земли без легавых. Земли без условных единиц. Земли без пограничных столбов. На прилавке социальных ролей он маркирован как «экстремист». Так оценивают сегодня любую реакцию живых людей на происходящее, их отношение к великому экрану, безнаказанно излучающему эксплуатацию, просто потому, что живых осталось немного.
Один режиссер из прошлого (не будем делать ему рекламу) предполагал, что люди — это иллюзии, посылаемые друг другу разными животными, особенно часто режиссер называл носорогов. Недавно другой режиссер (тоже незаинтересованный в рекламе, он ничего не продает), развил эту догадку: «медведи — это люди без гипноза». Точная иллюстрация относительности, этой всепроникающей атмосферы информационного общества. Тоталитарная относительность как необходимый фон глобальной эксплуатации. Если мы находимся на экране, возможен ли субъект, способный проявить самостоятельную тревогу, независимую от сценария, тревогу по поводу самого сценария? Пусть переживают медведи и носороги, а мы будем лучше им сниться.
Аналогичные рассуждения могут развиться в модный трактат с гарантированным гонораром, но появляется партизан, посланник нового коллектива. Новый коллектив можно уподобить спецслужбе, без спросу прерывающей запои, или персоналу клиники, которая спасает людей от ежедневного безумия в полевых условиях тоталитарной относительности. Публичное существование такой клиники невозможно до тех пор, пока главной чертой современного гражданина-покупателя будет оставаться неучастие, роль зрителя, пациента или пассивного педика по отношению к продавцу хоррора, собственно, любой товар в этой схеме выступает в качестве орудия насилия. Насколько это насилие «добровольно» — фиктивный вопрос. Экранные персонажи не могут быть ни в чем добровольны, их замедляют, убыстряют и монтируют по желанию хххх.
Язык партизана, новый, знающий свои задачи, язык, перестук «умалишенных», запертых друг от друга кураторами-санитарами.
Не язык homo sapiens, язык novo sapiens понятен не только людям, но и всем остальным. Знаковая система, стремящаяся в пределе к самоуничтожению. Знак, освобождающий место для самого означаемого, которое присутствует в сознании партизана новым, незнаковым способом. Вот что такое революция. Халва во рту.
Твои волосы — пепел. Твое прошлое превращено в фильм. Твое настоящее становится тобой, и все книги, которые были написаны о тебе, больше не о тебе, потому что пока ты слабее своего настоящего. Представитель пространства может справиться со временем, только проигнорировав время, поняв время как знак, обязанный уступить место означаемому, присутствующему в сознании незнаковым способом. Объективному телу нового коллектива органы не нужны просто потому, что оно не опознает знаков и не отзывается на бихевиористскую дрессировку по рыночному сценарию «стимул—реакция».
Новая шахматная фигура с собачьей головой или с головой насекомого, обезьяны, свиньи. Действующая против обеих сторон. Разоблачающая математическую спрограммированность всякой партии. Появляется на доске в момент, названный в учебнике «кульминационным». Все критерии выпадают у кураторов из карманов.
Утром в ванной ты обнаруживаешь два крана с надписями «deahd» и «life». Выпив стакан коктейля из живой и мертвой воды, ты видишь в зеркале на своем месте novo sapiens. Появляется партизан, ему больше не нужно наркотиков, авторских прав и других способов маскировки.
«Не заворачивай туда, там растут чертовы стволы» — предупреждали тебя вчера, но предупреждали как раз затем, чтобы спровоцировать. Ты бросил участвовать в состязаниях, где все преследовали то, что и так у них всегда было, сознательно врезался в барьер. Навсегда покинул кабак, где жуют меню вместо блюда. Ты втыкаешь вилку в первый подвернувшийся мозг, но брезгливо отворачиваешься, потому что это говно пополам с мармеладом и потому что мозг оказался твой собственный. У излеченного от вербального удушья начинается впереди невербальная биография. Видел ли Андрогин сновидения до грехопадения? Тебя больше не мучает этот дурной вопрос. Отныне ты знаешь ответ. Кружение абстракций вокруг тебя, как кружение планет вокруг звезды, обернулось вдруг, когда ты исчез, крушением абстракций. Novo sapiens, партизан, простой, как бред, и сложный, как молитва.
Стражники Феномен и Ноумен, пара маньяков-убийц, улыбаются тебе издали, охраняя ворота. И по приветливым чертам их лиц, принадлежащих одной голове, ты чувствуешь — тебя пропустят так, не взяв платы.
Люди конвенционального общества смотрят на партизана, как оплатившие проезд пассажиры на принципиального безбилетника, спорящего с контролером. Смотрят с раздражением, жалостью и неясной им самим завистью.
Новый стоицизм
Недавно я почувствовал, что действительно придется жить при капитализме. Не ждать со дня на день восстания, не надеяться, что торговый строй закончится как недолгая бессодержательная авантюра, как позорное приключение эго в мире самых низких сущностей грубого экономического колдовства, а именно — жить при капитализме, привыкать питаться падалью, ходить под диджеем. Ваганты называли это «в гостях у короля морока», небесные наставники дао говорили: «остерегайся родиться в год правления воровства, принявшего черты власти». Тот, кто не остерегся, вынужден сам себе устраивать второе рождение, разоблачая морок и наказывая вора.
Денежное тело диджея с нервами финансовых путей, ложными воспоминаниями, выраженными в валюте, и фантазиями, воплощение которых есть бесконечное самовоспроизводство валютных сумм в объединенной реальности мировой дискотеки, ритмично повторяющей все движения в запрограммированном диджеем порядке. Он правит нами, как ужас пустоты правит водой в сообщающихся бассейнах, о которых мы столько слышали еще в школе. Инновационный обмен — главная операция, приватизированная диджеем. Программирование становится все более искусным, и в пространстве дискотеки для диджея все меньше неожиданностей. Он — ответственный за сон всех танцующих, ему поручено сохранение рыночной майи.
Жить при капитализме. Быть товаром. Для обособленного человека такое сообщение гораздо печальнее, чем «не жить вообще». Не жить. Существование в качестве товара есть существование с обратным знаком.
Эта печаль, осознанная как сила, вызывает в обособленном человеке новый стоицизм.
Диджей обращается непосредственно к жизни как к самодостаточному процессу. Его пространство ограничено витальностью. Но для нового стоика жизнь имеет оправдание до тех пор, пока она не прекратила поиск своих причин вне самой себя, пока она оправдывается неким сверхжизненным заданием. Обращение диджея исключительно к витальности — самый эффективный способ лишения жизни ее онтологических полномочий.
В школьные годы многие из нас смотрели видео «Чужой». Убить организм невозможно, он размножается в любых условиях всеми способами. Идеальная биологическая модель, от которой спрячешься лишь на другой планете. Честное описание сущности диджея, выдававшего себя некогда за демиурга (у гностиков), за социального конструктора (у новых левых) и за многих других. Многие фильмы о космических паразитах — косвенная форма социальной критики.
Мы вступили в эпоху, когда ему больше незачем притворяться. Он действительно чужд человеку как конфликтной системе естественных и сверхъестественных элементов. Об этом, в частности, свидетельствует отмечаемая всеми психиатрами мира в последние десять лет «архаизация бреда». Если мучители раньше являлись пациентам в облике агентов специальных служб или технически нас обогнавших цивилизаций, то сегодня они предпочитают не прятаться и все чаще приходят так, как они описаны Виром в «Псевдомонархии».
Случайно сопоставляющий в головах приплясывающего большинства любую информацию, лишая тем самым информацию содержания, он страхует себя от нападения со стороны танцующих. Склонен к ремейкам, ко вторым изданиям явлений с измененными названиями. Его «новое» это всегда удачно проданное вам старое, а что-либо действительно другое не может продаться, т.к. существует не по правилам инновационного диджейского пульта. Не может быть продано, значит, не может быть услышано дискотекой до тех пор, пока другое не откажется от себя, не перестанет быть другим, не примет форму старого, т.е. уже много раз и разным поколениям проданного. Адаптируя классику, диджей раздает ей новые функции, губительные для нее с точки зрения безмолвствующих в могиле классиков. Диджей — адский протей умозрительного (социологического) большинства, ожиданиями которого он играет. Умозрительное большинство — тяжелый, но пустой изнутри фантом, оно всем кажется, но ничем и никому не является. Демократия — это шулерство именно как принцип, а потом уже как практика. Конвенциональная мудрость — это танцевальный наркотик. Но чтобы возразить диджею, вы должны как минимум перестать танцевать.