Страница 30 из 44
Полицейскому при задержании он до кости прокусил руку с криком: «Да здравствует анархия!» Товарищи сделали для Р все, что смогли, т.е. в день казни вырезали хозяев кабака, вызвавших полицию и предавших чумазый класс. При помощи модной тогда среди криминалистов антропометрической системы Бертильона удалось доказать вину Р по всем преступлениям.
Р мог бы намекнуть, что «по всем преступлениям» нужно доказывать вину кое-кого другого. Если наша вселенная действительно началась посредством взрыва единственной капли, значит, реальности предшествовало некое взрывное устройство. До вселенной была только бомба. Плодородная бомба. Время и пространство, окружающие нас, — перманентный террористический акт. Любой вариант эксплозии, в том числе и политический, повторяет попытку творения. Отсюда «кто рушит — тот строит», написанное на черных знаменах. Класс, который создает, имеет право взорвать. Борьба с терроризмом, попытка предотвращения взрыва, эксплозии, вторжения продиктована неосознанным инстинктом уставшего большинства. Усталое большинство желает отменить жизнь, запретить действительность, вычеркнуть из бытия (читай «из взрыва») самих себя. Сделать вид, что ничего не было, что мир как бы и не возникал, что бомба не взрывалась. Или, по крайней мере, «не должна» взрываться. Вселенная — перманентный теракт, экспансия, агрессия, заявление о себе, манифест плодородной бомбы. Бросая бомбу, вы творите новый мир, бросаете семя невозможного, в ситуации эксплозии на территории взрыва не действуют вампирические законы обычной, инертной материи.
Р мог сказать это, но он этого не знал. Ни о каком образовании при таком происхождении и темпераменте речи идти не могло. Ему оставалось чувствовать и ненавидеть. Когда Р повели к гильотине, несколько месяцев молчавший террорист громко запел бандитский гимн: «Хочешь добиться победы? Режь на куски господ! Хочешь добиться счастья? Вешай попов, обманувших народ!»
Он успел выкрикнуть: «Свиньи, динамита хватит всем!» — прежде чем зеркальная сталь срубила кричащую голову. Так погиб простой рабочий, убийца и анархист Р. Некролог, написанный тем же неудачливым поэтом, был опять слишком искусственным и витиеватым. Английская организация CLASS WAR причислила Р к «мемориалу профессионалов».
Семинаристом он пробыл всего три класса. Достаточно для того, чтобы оправдать уголовное прозвище. Сын уездного головы удрал в Москву, сохранив от прошлого лишь страсть к духовному пению. В 13-м году начался его «красный путь в проклятом городе», как сам он поэтично объяснил следствию.
Двое разочаровавшихся в честном заработке и великом посте рабочих, немой беглый каторжанин, сынок пропившего все мещанина и сбитый с толку обещанием богатства племянник семинариста встали под его начало.
Не отпускать живьем, опускать в землю — был их первый закон.
Связали извозчику руки вожжами, а экипаж с раздетыми донога пассажирами пустили с моста. Вдову дьяка и ее инокиню-сестру семинарист лично мучил всю ночь в лесном разбойничьем шалаше: молотком дробил голени, отрубал мясным ножом груди, прокалывал языки горячей иглой. За что-то мстил, хотя и видел их впервые. Если очень кричали, семинарист начинал тяжело, громко петь любимые псалмы, не оставляя страшного кровавого труда.
Никогда не стрелять — вторая заповедь отряда. «На земле и без нас шуму хватает». Стрелять дозволялось только семинаристу и только в своих, на пасху атаман пристрелил «иуду-каторжанина» за то, что тот скрыл от общины в сапоге 50 рублей.
Купцу и заводчику, заманив их в лес «девочками», отрубили по основание руки и положили «кукол» в овраге, к утру вся кровь из них вышла, руки скормили собакам на охотничьей усадьбе.
Семинарист старался убивать сам — третье правило, чтобы ясно было, кто хозяин. Двое «слуг», выслеживая иностранца, жирного петуха, попались на мелком воровстве в кондитерской и сдали хозяина, рассказав о всех его восемнадцати жертвах.
В анкете напротив «род занятий» семинарист вывел «интеллигент», на допросах требовал к себе обращения на «вы». Скованный наручниками, семинарист зубами схватил со стола револьвер и выстрелил. Пуля сбила полку. Пока ошалевший следователь метался по кабинету, а секретарь упал под стол, семинарист сиганул в окно и пустился в бег, догнали только на углу, солдаты. Суд приговорил атамана к повешению. «Очень надеюсь на царя и на революцию», — признался обвиняемый прессе и оказался полностью прав. В связи с трехсотлетием правящей фамилии казнь заменили двадцатилетней каторгой. В феврале 17-го революция выпустила его из камеры, и семинарист поспешил на розыски двоих «иуд», чтобы удавить их одной петлей. «Пока я убивал, грех был на мне, но когда меня продали, они обвиноватились», — скажет он позже. Теперь он работал один и никому не доверялся. Патологически выполненные убийства и остроумные грабежи завершились лишь в марте 20-го, когда семинариста повязали-таки люди Дзержинского. «Стихийный марксист», — заявил рецидивист о своих взглядах большевикам на допросе. Следователь попросил разъяснить фразу Маркса «бытие определяет сознание». Выяснилось, что под словом «бытие» преступник подразумевает книгу Ветхого Завета. Ему не поверили. Он был расстрелян.
«Мой отец, водолаз-знаток, доверил мне, еще бой-скауту, сказку. Статуя Свободы есть нечто вроде надгробия, свобода утоплена, скована цепями, упакована в черный мягкий пластик искусственного дна, и никто не видит ее лица, она придавлена собственным пьедесталом», — исповедовался один восемнадцатилетний пехотинец другому в военной тюрьме Форт-Худе, куда ребят упрятали за самовольную отлучку из казармы во время репетиции ядерной атаки. Потомок водолаза быстро попал под гипноз сокамерника, утверждавшего, что лицо свободы все-таки можно видеть, если нырнуть в реальность, задержав дыхание, как в океан. «Он сделался мой воскресший отец, мой священник, и, наконец, он стал моим любовником», — рассказывал Сфинкс. Такое имя дал ему новый отец, врач и поп, сам себя называвший Лисом. Поклоняйся тени — учил Сфинкса Лис, указывая на стену камеры, — тебе кажется, что нас тут двое, но нас как минимум четверо, мы с тобой лишь плохие копии с них, земля людей — надгробие, неверный слепок с планеты теней, где обитают настоящий Лис и Сфинкс, тени.
В тюрьме они первый и последний раз проголосовали. За какую партию — мы не знаем, тайна политического выбора — одно из условий. В ту же ночь, заморочив охранника разговором о политике и заперев его в туалете со сломанным носом и полным ртом дробленых зубов, мерзкой кровавой костяной крошки, они бежали из Форт-Худе. «Ты не Монте Кристо, я не аббат» — они не хотели ждать отведенное законом время. На память о камере у них остались идентичные татуировки на немецком: «Macht kaput, was kaput macht!»
Украли пикап скотопромышленника, в котором не нашлось ничего, кроме двух великолепных черных кнутов. «Каждой по кнуту», — предположил Сфинкс, завидев у бензоколонки двух студенток-хиппи, у них сломалась машина. «Ты делаешь успехи», — поощрил друга Лис. Девушек привезли на болото, пообещав спиритический сеанс. Там были только радиоактивные отходы, химические отбросы и никаких духов. Жертв раздели. Сфинкс попросил их вспомнить молитву, если они действительно ценят жизнь. Студентка постарше запела со страху про метеорологов Дилана, но новую, техноверсию. Вторая молчала, как парализованная. «Назовите самый христианский глагол», — допрашивал Лис. Подружки мямлили что-то из курса по истории религии, видимо, решив, что попали к сектантам. «Самый христианский глагол «прибивать», — ответил за них Лис, — вы не прошли наше тестирование, и мы вас не возьмем с собой». Сфинкс театрально огляделся, пожал плечами по поводу того, что ни один дух так и не явился сюда, чтобы вступиться за девушек. Из кнутов смастерили две инквизиторские гарроты и удушили неудачниц. Одну немедленно прибили вниз головой к дорожному знаку, сообщавшему название пустыни, вторую, «толстую», уже переставшую дышать, долго ебли и смеялись. Теперь они стали совсем родные, Лис и Сфинкс, связанные тенью.