Страница 34 из 51
— Она еще говорит, что я ее ударила. Это, конечно, неправда, но так ей и надо!
Аргумент в споре:
— К сожалению, я этого не знаю, но я вас уверяю!
Прения по докладу директора:
— Все успехи и достижения в работе нашей конторы зависят исключительно от нашего уважаемого директора Андрея Степановича Крыжицкого!
Голос с места — Ну, это уже преувеличение!
— И преувеличения тоже исходят от Андрея Степановича! Да, да!
Запас вежливых слов у него был столь ограничен, что, когда ему захотелось быть учтивым в вагоне, он постучал в соседнее купе и сладким голосом спросил:
— К сожалению, у вас нет чайничка?..
Хитрый «стрелок», просящий подаяния в загоне пригородного поезда, останавливается у дверей и сиплым басом возглашает:
— Граждане! У женщин не прошу: женщины меня не поймут. Прошу исключительно у мужчин. Не на хлеб прошу, а — на сто грамм!..
Общий смех. Собрав благостыню, «стрелок» встряхивает кепку с полученными деньгами и, уходя, изрекает:
— Спасибо, однополчане!..
— Сперва я постриглась по моде, а потом опять отпустила волосы в длину…
— Там можно было бы украсть пару сапог… Но я не украл… И потом меня из-за этого так совесть мучила!..
— Мой муж — хороший… его все любят… Только я его не люблю.
Их брак был похож на танец «кадриль»: они все время то сходились, то расходились…
У ребенка закатился мячик под кровать. Он просит достать его. Мать говорит: достань сам. Ребенок полез было, но отшатнулся.
— Ну, что же ты?
— Ой, там под кроватью уже поздно!..
— Если мне не создадут условия для работы, я уйду к чертовой матери по собственному желанию!..
— Твое дело — попасть под трамвай. А у меня в «Скорой помощи» знакомство есть!
БУДНИ ИСКУССТВА
Старичок
Парамонов, Петр Памфилович — крупный работник межобластного масштаба, недавно занявший должность заместителя председателя совнархоза в новом для него городе, с недовольным видом вышел к автомобилю из своей квартиры. То, что ему вот сейчас, вечером, надо выезжать по поводу, который казался ему не слишком уважительным, вызывало у Парамонова некоторое раздражение. Но не поехать нельзя было: прямой начальник Парамонова — председатель совнархоза — попросил его неделю тому назад:
— Слушай, друг, уважь, пожалуйста: выступи ты на «устном журнале» во Дворце культуры трубопрокатного завода. Я не мастак речи говорить и, боюсь, убуду в командировку в центр… А завод у нас имеет в области большой авторитет, отказывать им не хочется… Вот ты и порасскажи там рабочему классу: каковы планы на семилетку у нас в экономическом районе…
Парамонов согласился с легкой душой: тогда думалось, что это будет еще не скоро. И к тому же Парамонов считал, что язык у него подвешен хорошо. Материал ему был известен досконально… Словом, так и порешили.
И вот теперь, выйдя из дома, Парамонов сварливо спросил у шофера:
— С трубопрокатного? За мною?
Шофер, поспешно закивав головою, отворил дверцу кабины. Парамонов с давно отработанной степенностью уселся рядом с ним. Машина тронулась. Парамонов молчал. Молчал и шофер.
И вдруг сзади раздался голос:
— Товарищ водитель, а когда у вас начало?
Парамонов, удивленный тем, что в машине есть еще кто-то, неторопливо повернул голову. В скупом свете уличных фонарей, проникавшем внутрь машины, он увидел какого-то старичка, который глядел на водителя и, как показалось Парамонову, искательно улыбался. Бритое лицо его было покрыто множеством морщин, а клочковатые брови приподняты.
Шофер ответил с явной симпатией к старичку:
— Не опоздаем, товарищ артист!..
Дальше опять поехали молча. Через некоторое время машина въехала в ярко освещенное пространство перед фасадом Дворца культуры.
— Приехали! — сообщил водитель и сам повел гостей за кулисы.
В кабинете директора приехавших уже ждали. Чьи-то ловкие руки приняли пальто и кепку Парамонова. А старичка артиста еще в коридоре окружила группа молодежи, радостно загалдевшая при виде его сухонькой и маленькой фигуры. Они и говорили, и смеялись, и что-то ему совали все вместе…
Парамонов с неодобрением обошел эту группу, направляясь со специальным провожатым на сцену, где уже началась программа «устного журнала».
На сцене справа от зрителей стоял небольшой стол для «президиума» вечера. Кое-кто из выступавших сидел за этим столом. Сюда же примостился и Парамонов. А слева, поближе к рампе, установлена была обычная ораторская трибуна с графином воды и скрытой в пюпитре лампочкой.
Постепенно Парамонов осмотрелся. Заполненный зрителями зал с интересом слушал повествование чемпиона Европы по десятиборью. Этот молодой человек только что приехал из-за границы после соревнований, где он одержал победу. Парамонов тоже прислушался к рассказу спортсмена и, соорудив на лице нечто вроде поощрительной улыбки, изредка кивал головою в знак одобрения тому, что говорил легкоатлет.
Внезапно председательствующий — главный инженер завода — наклонился к Парамонову и шепотом спросил его:
— Вы не возражаете, если я вам сейчас дам слово?
Парамонов с секунду подумал и согласился. Он извлек из портфеля листки бумаги с тезисами и цифрами и начал прокашливаться…
Через несколько минут десятиборец сошел с трибуны и, споткнувшись о ковер, на котором стоял стол президиума, проследовал во второй ряд стульев за этим столом.
А председательствующий уже объявил о том, что слово предоставляется товарищу Парамонову…
Зампред совнархоза солидно прошел несколько шагов, отделявших его от трибуны, разложил на ее пюпитре свои бумаги и в последний раз откашлялся. Речь его потекла гладко. Аудитория проявляла внимание и к цифрам и к комментариям, какими снабдил свои сведения оратор. Особого оживления, естественно, не было, да Парамонов и не ждал его. И вдруг — после того, как он сказал, сколько к концу семилетки в области будет производиться химических удобрений, раздались бурные аплодисменты. Парамонов опешил. А овация продолжалась. Тогда оратор растерянно обернулся в сторону президиума. Мгновенно он понял, что произошло: на сцену вышел тот самый старичок, который ехал в одной с Парамоновым машине. Его-то и приветствовал весь зал.
Напрасно артист жестами показывал, что эта овация мешает выступающему. Публика продолжала хлопать. Тогда поднялся председатель. Он мимикой и звоном колокольчика призвал к порядку присутствующих. Постепенно зал затих.
Парамонов проговорил еще минут пять и на том закончил. А председательствующий предоставил слово заслуженному артисту республики Владимиру Андреевичу Голубкову. Снова начались аплодисменты. На этот раз они прекратились, как только Голубков поднял руку.
С доброй улыбкой старый артист глядел на зрителей. И зал улыбался в ответ ему. Не сразу начал говорить старик. И говорил он до такой степени просто и естественно, что казалось, будто перед ним не тысяча слушателей, а человека три-четыре, и притом хорошо знакомых ему, Голубкову. Он словно бы рассуждал вслух:
— Чем я могу вас удивить, друзья мои? Вы меня знаете вот уже более двадцати лет, и я вас столько же знаю… Ну конечно, не самых молодых из вас, а тех… кто поближе ко мне по возрасту… И видели вы меня, наверное, во всех ролях, которые я играл и играю в нашем — нет, в вашем! — театре… Так позвольте сегодня обойтись без «повторений пройденного»: позвольте мне сегодня показать вам — именно «показать», а не сыграть— монолог из новой пьесы, что готовится у нас. Автор вам тоже известен: наш же журналист Евстигнеев. О чем пьеса — пересказывать не стоит. После сами посмотрите… А вот разговор этот, который ведет в пьесе старый рабочий со своим племянником, он, по-моему, может вас заинтересовать… да и продолжается он только шесть минут…