Страница 31 из 51
Короче говоря, в один из дней Лариса уже сама стала искать уединенного свидания с бухгалтером в укромном месте. И когда такая встреча состоялась (разумеется, по инициативе девушки, ибо поклонник ее не способен был бы на столь решительный шаг), она спросила его громким негодующим шепотом:
— Слушайте, а что вам от меня надо?! Почему вы за мною все время ходите?! Вам мало, что над вами уже смеются, — да? Вы хотите, чтобы и на меня показывали пальцами? Я вам запрещаю меня преследовать, — вы слышите?! Запрещаю!
И Дмитрий Никифорович увидел в глазах Ларисы слезы…
Это потрясло старика. Он пробурчал что-то невнятное, однако косвенно выражавшее его намерение впредь не тревожить девушку, и удалился… Три дня ему удавалось сдерживать себя. Три дня он пытался прилежно сидеть за столом в фанерной своей клетке. Но на четвертый день, когда он услышал днем знакомые мелодии — это означало, что она репетировала свой номер, — старик, как сомнамбула, глядя вперед невидящими и немигающими глазами, направился к манежу…
А потом все стало как бы обычным; и Лариса не сердилась больше на бухгалтера. Она даже посмеивалась над ним вместе со всей цирковой молодежью. И Дмитрий Никифорович перестал огорчаться по поводу острот и подмигиваний, веселых жестов и даже свиста в свой адрес. Да надо сказать, что и шутить стали гораздо меньше. Как оно всегда бывает в замкнутых коллективах, новые сенсации, события, сплетни отодвинули в общественном внимании ранее возникший повод «пикантного» интереса. Люди переключились на обсуждение инцидента на почве ревности в номере канатоходцев…
И вот пришел конец выступлениям Ларисы: назавтра утром заказаны были три товарных вагона для лошадей и шестнадцать плацкартных билетов для артистов, конюхов, костюмеров и т. д. Разумеется, Дмитрий Никифорович по должности знал об этом даже ранее многих других. Итак, сегодня ему предстояло последний раз любоваться своей милой… Старик нервничал. Он часто задумывался, отклонясь от бумаг, лежавших на столе. Цифры и буквы выводил дрожащим почерком и даже не на тех местах, где им надлежало быть написанными. Сотрудникам приходилось по три раза окликать своего шефа, чтобы получить его указание или доложить необходимые ему сведения…
Репетиция конного номера на этот день была отменена, что также огорчало бухгалтера… И вот в одну из минут его горестного ухода от действительности подле стола раздался голос ее, да, ее — Ларисы! И даже ей пришлось три раза назвать старика по имени-отчеству, пока он не услышал наконец эти зовы. А услышав, он выдвинул голову вперед во всю длину шеи, раскрыл глаза и дрожащими руками протер очки. Сомнений не было: перед столом стояла Лариса и окликала его!
— Дмитрий Никифорович, — застенчиво потупив очи, произнесла наездница, — у меня к вам просьба…
— Просьба? Ко мне? — невнятно повторил он после паузы и принялся дышать так, словно пробежал сто метров.
— Да, если можно… если вам не трудно…
— Для вас… ради вас… нет, мне ничего не трудно… А что вам?
— Вот — отчет всего нашего номера… ну, денежный отчет… Пожалуйста, утвердите его поскорее…
И Лариса положила на стол объемистую кипу бумаг. Бухгалтер поглядел на бумаги, снова на Ларису… Рот его раскрылся. Он хотел что-то сказать, но — не смог. Он видел в ее глазах смущение, даже робость. Она его умоляла. Она!
— Я сейчас, — прохрипел он, — я сейчас подпишу.
И как бы вторым зрением, неясно и на короткий миг, узрел за спиною Ларисы все того же шустрого администратора с копною рассыпанных почти до плеч белесых кудрей… Впрочем, это Дмитрий Никифорович осознал впоследствии. А в ту секунду он был просто поражен: она просила оказать ей снисхождение! То было выше его понимания. Бухгалтер не мог терпеть такого положения, чтобы Лариса унижалась хоть в малой мере, хоть перед ним самим…
И нервным, поспешным, несвойственным ему движением Дмитрий Никифорович подписал первый лист отчета. Он обозначил этим, что полностью знаком и согласен со всем содержимым последующих девяноста семи листов!..
Сотрудники, сидевшие поближе к «кабинету» бухгалтера и с самого начала присматривавшиеся к описываемой нами сцене, дружно ахнули, когда скрипнуло перо типа «копиручет», выводя затейливую подпись главбуха… Лицо Ларисы озарилось счастливым румянцем. Кудрявый администратор громко крякнул от восторга. А наш герой… Наш герой сперва досыта упился радостью любимой, которою она была обязана ему — ему, и никому кроме! Затем он впервые за всю жизнь горделиво подумал о том, что и его работа, его место в жизни могут приносить людям (и ему самому) радость… Потом шевельнулся было внутри червячок сомнения: мало ли что там окажется— в отчете. Теперь уже и Дмитрию Никифоровичу придется отвечать за эти дела… Но червяк сразу куда-то исчез, словно его и не было. Осталась радость, растущая от милых слов благодарности, которыми оделяла его Лариса. Эта радость цвела в сердце нашего героя еще долго после того, как наездница покинула помещение, где работали деятели учета.
Зажмурившись и улыбаясь, запрокинув голову высоко-высоко, Дмитрий Никифорович молча прислушивался к мощной мелодии своего короткого счастья, гремевшей внутри его этаким космическим вальсом, похожим, однако, на тот мотив, под который выезжала на белом коне она…
Нашего героя пытались вернуть на землю. Счетовод подошел с ведомостью в руках. Агент по квартирным делам пытался получить справку. Еще кто-то что-то говорил рядом. Но Дмитрий Никифорович не отвечал никому. А вскоре он встал и молча удалился… Куда? Точно не известно. Известно только, что до конца рабочего дня его на месте не было. Наш герой переживал свою радость в тайном уголке. Не будем нескромными, не станем доискиваться, где помещается этот уголок. Перейдем сразу к тому моменту, когда в последний раз в этом городе Лариса выехала на арену в белоснежном туалете на белом коне…
Разумеется, Дмитрий Никифорович стоял на своем месте в боковом проходе. Более того: он осмелился кинуть на арену букет цветов, и притом — немалый букет… Лариса удивленно подняла брови и поклонилась ему с улыбкой, которая заставила нашего героя еще раз захлебнуться от счастья. Капельдинерша Мария Кузьминична только покрутила носом, наблюдая эту игру жестов и улыбок, и произнесла со значением: «Ну и ну!..»
А потом кончился номер. Кончился и спектакль. Все имеет конец в нашей жизни. И особенно грустны бывают окончания быстротекущих зрелищ… Разошлась публика… Артисты вернулись к будничным ежевечерним и ночным заботам и хлопотам…
Дмитрий Никифорович поплелся было домой, сотый раз перебирая в мыслях события этого необычного дня. И вот только теперь он осознал, что за спиною Ларисы, когда она просила его об утверждении отчета, стоял шустрый администратор конного номера. Новая страшная мысль как будто опалила все существо бухгалтера: очевидно, отчет был фальшивый. Иначе зачем бы администратору прибегать к помощи Ларисы? Этот ловкач знал, что наезднице отказа не будет. Потому и подсунул свой подлый отчет. Да, в мыслях наш герой уже называл отчет подлым.
Дмитрий Никифорович резко повернул назад. Через десять минут он сидел за своим столом в фанерном закутке и со всею тщательностью, которая прославила его в системе цирков, изучал отчет конного номера. Но — странное дело! — решительно никаких упущений, хитростей, а тем более подлогов, бухгалтер не мог обнаружить в этом отчете. Три раза Дмитрий Никифорович проштудировал всю кипу бумаг от первой до последней. И все три раза его верные счеты из пальмового дерева показывали ту самую сумму, какая была проставлена на первой странице и значилась как итог в самом конце записей… Ни одного сомнительного оправдательного документа. Ни одного незаконного или необоснованного расхода. Бухгалтеру стало казаться, что он сходит с ума. Какую же дьявольскую хитрость проявил кудрявый администратор, если он так ловко спрятал следы своих преступлений! А что преступления были — в том наш герой не сомневался: не зря же его обольщали ради этих бумаг!..
Давно уже наступило утро. Дмитрий Никифорович, утомленный бессонной ночью, тщетно старался придумать: как надо еще раз повернуть весь ход изучения оправдательных документов, чтобы найти все-таки: в чем тут хитрость?..