Страница 25 из 51
Я признаю целиком и полностью: тут я допустил невыдержанность, недостойную комсомольца, — выдал ему короткий удар снизу в подбородок. Николай еще сам помогает мне, дополнительно стукнувшись о стену затылком. А я поворачиваю обратно, беру Свету под руку и увожу, не обращая внимания на дикий визг той самой девицы, которую Николай вел под ручку. Света разевает рот, чтобы сообщить мне что-то, но я строго перебиваю ее: «Тихо! Поговорим завтра. Вот пришел твой трамвай, езжай домой!»
Никогда не забуду, как она посмотрела на меня после этих слов… Но уехала, ничего не сказала…
А я… я — что? Я считал, что с этим вопросом всё. Проявил себя как хулиган: надо бы мне дать пятнадцать суток, но свидетели растерялись…
На третий день мне соседи заявляют: «Леонид, тебя там спрашивают». Я выхожу в коридор — она стоит в дверях. Ну да: она, Света. И выражение лица у нее опять — как у феи.
Я ее спрашиваю:
— Что — надо сходить за Николаем? Я сейчас обуюсь…
А она глядит на меня так ласково, что у меня сердце делает само по себе: люп, люп, люп! — как будто оно пьет теплый чай — сердце…
Света мне говорит — вы не поверите:
— Ты дурачок, Леня…
Понимаете? — «дурачок» говорит… Я же об этом только в мечтах мечтал! А она… В общем, что со мной было дальше, это вам расскажут соседи, поскольку я ничего уже не помнил…
Это уже потом мне Света сказала, когда мы с ней вдвоем гуляли в парке:
— Вот за это я тебя полюбила, что ты такой отзывчивый и добрый. Сколько ты делал для меня против собственных интересов!
Понятно?..
Преступление и наказание
Очередь у билетной кассы медленно сучила ногами, как сороконожка в раздумье.
— Ну вот, — сказал Шутихин, горестно роняя чемодан, — до отхода поезда восемь минут, а тут такой хвостище… Ты видишь, Супцов?..
Супцов весело пнул ногой чью-то пузатую корзину, стоявшую на дороге, и вместо ответа стал елозить животом и спиной по свежеоштукатуренной стене, три раза бросил фуражку на пол и растрепал свои волосы.
— Так. А теперь веди меня к очереди. Делай вид, что я будто сбежал из сумасшедшего дома, а ты будто ходишь со мной, пока будто за мной не приедут.
И Супцов, щедро пустив слюну на подбородок, двинулся к кассе. Он подошел почти к самому окошечку.
— В очередь! — зашумела многоголовая сороконожка. — Эй, гражданин, в очередь!
Супцов, наклонясь вплотную к пятому человеку от кассы, забубнил:
— А мне покойный Навуходоносор говорит— ну, Навуходоносора-то, царя вавилонского, вы знаете? Он еще у себя там на карачках ходил… «Ты, говорит, да я, говорит, больше, говорит, Навуходоносоров и нет».
— Вы не обижайтесь, товарищ, — сказал подоспевший Шутихин. — Это больной, сумасшедший…
— Сумасшедший? — подхватил делегат от конца очереди, который оказался уже подле друзей. — Сумасшедшие тоже должны в очередь!
Супцов ласково пожал делегату руку:
— А!.. И вы… Вас давно выпустили? А где ваша смирительная рубашка?
Делегат дернул головой назад, закачался и попятился прочь. А Супцов с оживлением обратился уже ко всей очереди:
— Понимаете, я, как тореадор, привык иметь дело только с быками. Мне, например, всадить челове… то есть быку шпагу в загривок — эго раз плюнуть…
Шутихин обошел очередь с другой стороны и, взяв за руки двух гражданок, значительно зашептал:
— Я же говорю: он — сумасшедший. Понимаете? Вчера сбежал, и его уже ловят. Не противоречьте ему. Я бы, безусловно, позвонил в больницу, но не могу от него отойти…
Люди в очереди опасливо скосились на Супцова. А один товарищ в фуражке с козырьком, блестящим как новая калоша, вдруг сорвался и рысью убежал.
Супцов в это время успешно обрабатывал тех, кто стоял между ним и кассой. Он говорил:
— Обратите внимание на мой живот. Видите, так — словно бы действительно живот. Скажу даже больше: до сих пор — да, верно, живот, а вот отсюда уже не живот, а сакля, кавказская такая сакля, домик в горах…
Слушатели безмолвно отступали. А «сумасшедший» продолжал:
— …Меня за что уважают? Главным образом, за то, что я могу доплюнуть, куда хотите. Хотите — до самой границы могу доплюнуть, хотите — персонально до вас…
Кассирша, удивленная тем, что ничья рука не стремится обратить на себя ее, кассирши, внимание, высунулась из окошечка. Обычным надменно-официальным тоном она воззвала:
— Следующий, давайте!
Супцов будто бы внезапно обернулся к окну.
— У вас касса, да? Тогда дайте мне три билета в бельэтаж ряду в седьмом…
— Здесь железнодорожная касса, гражданин. И прошу не шутить!
Супцов потер лоб. Изображая бешеную работу мысли, он сказал:
— Тогда дайте мне до Брянска два жестких.
— Смотри, смотри, — зашептали в очереди, — понял сумасшедший, что именно ему здесь надо…
Супцов тщательно собрал сдачу, проверил ее, спросил с кассирши недоданные две копейки и, уже отходя от кассы, игриво ткнул пальцем кому-то в живот. При этом он хихикая спросил:
— А у тебя что тут, — живот или сакля?
Тронутый испуганно вобрал живот.
Когда друзья проходили по перрону к составу поезда, Супцов почувствовал на плече чью-то руку. Он обернулся. Сзади стояли санитары «Скорой помощи», и человек в фуражке с козырьком, сверкавшим лаком, как новая калоша, — тот, что убежал из очереди, — задыхаясь говорил:
— Этот самый… Он и есть сумасшедший. Про Навуходоносора трепался и вообще…
— Шутихин, что же это такое? — растерянно говорил Супцов, тщетно вырываясь из дюжих санитарских рук. — Граждане, я же совершенно здоровый… Это же я только притворился сумасшедшим. И про Навуходоносора исключительно ради шутки заявлял…
— Он нормальный, совсем нормальный! — подхватил Шутихин. — Я ж его с детства помню!
Но человек с козырьком рассудительно заметил:
— Все сумасшедшие всегда говорят, что они здоровые.
— А мы, что ли, этого не знаем? — ответили санитары и, рассеивая обступившую их толпу, потащили Супцова к своей машине.
В этот момент от перрона, пуская султаны дыма, отходил поезд до Брянска…
Вездесущая старушка
Когда заместитель главного врача поликлиники и сестра из нервного отделения вводили этого человека в кабинет невропатолога, он сильно дергался всем телом, всхлипывал и издавал короткие звуки плача.
Несколько успокоенный валерьяновыми каплями, а также ласковым приемом со стороны невропатолога, больной начал сравнительно связно рассказывать о том, что с ним произошло.
— Если вам не хочется говорить, так не надо. Потом как-нибудь, — произнесла симпатичная женщина-врач, осуществлявшая прием нервных больных.
Но больной, преодолевая непроизвольные движения головы и тела, отозвался:
— Нет, доктор, я думаю, мне будет легче, если я вам расскажу…
— Как хотите, голубчик… Ну-ка выпейте еще вот это…
Больной отхлебнул еще глоток «бехтеревки», наклонился близко к лицу врача и свистящим шепотом спросил:
— Ведь семи одинаковых старух быть не может, — правда? Да? Тогда — откуда же они все?! Ага! В том-то и дело!
Больному стало гораздо хуже. Возобновились подергивания, всхлипывания и так далее. Только минут через десять врачу удалось вторично успокоить пациента. И несмотря на новые уговоры отложить рассказ, он продолжал настойчиво:
— Я собираюсь в дом отдыха. Пришел к вам за курортной картой. А ведь сами знаете: чтобы получить эту карту, надо обойти нескольких врачей. Ну вот: еще когда я подходил к кабинету терапевта, то ничего такого особенного я не чувствовал… Даже когда увидел ее…
Больной снова вздрогнул. И врач с участием спросил:
— Кого — «ее»? Спокойнее надо, спокойнее, спокойнее…