Иван Iv Грозный

Демидов Андрей Геннадиевич

Иван Iv Грозный

ПОЭМА

...Благослави благоверного и христолюбивого князя

Ивана Васильевича, государя и самодержца всея Руси,

нового царя Константина новому граду Константинову - Москве и всей русской земли и иным многим землям государя,

якоже и Господь рече: Прославляющих Мя прославлю, -

и прославися имя его и слава по всей вселенной,

и предаст ему Господь Бог скипетр,

непобедимо оружие на вся враги,

и неверные покори под нозе его,

и вся супостаты предаст ему Господь Бог в руце его,

и веру православную яже в Христа Бога утверди,

еретичествующих на православную веру отгна, яко волки.

Митрополита Зосимы извещение

о Пасхалии на осьмую тысячу лет

от сотворения мира

ПРОЛОГ

Приняв венец царя впервые

Над Русью всей, решил Иван

Вести народ в миры благие,

К вратам святых небесных стран.

Как Иоанн Предтеча вещий

Он стал в мечтах и вещих снах,

В своём сознании зловещем

Врата Небес искал впотьмах.

Давно то было или близко,

Не рассудить, не разобрать.

Кто был велик, а кто пал низко,

Кто может истинно сказать?

Наверно в распрях тех свирепых

Потом увидим смысл и свет,

В земле кровавой самоцветы

Промоет дождь, промочит снег.

Казань взята и ханство пало,

Судьба Сибири решена,

Но для державы это мало,

Державе Балтика нужна.

Идет по Балтике торговля,

Ливонцы держат вход в Двину

Как Сатанила злая воля,

И запирает швед Неву.

Не всем князьям война желанна,

Давать людей и деньги жаль.

Здоумышляют неустанно,

Плюют на царскую скрижаль.

Вредят, воруют и перечат,

Бегут к врагам, сидят в лесах.

Пускай Иван не безупречен,

А кто рождён на небесах?

Сквозь время вязкое, пространство

Видений полное он плыл.

Во вспышках света, духа странствий

Искал предел, не находил...

Глава первая

МОСКВА, КРЕМЛЬ, ДЕКАБРЬ 1564 ГОДА

В проём окна, сквозь кузнь решётки,

Проник шершавый, тусклый свет.

Ощупал костяные чётки

На лавке, пригоршню монет,

Подсвечник с бронзовым нарвалом,

Наплывы воска, ковш пустой,

Постель с несмятым одеялом,

И полог с тщательной резьбой.

Мгла отступала, хоронилась

В изгибах сводов, меж столбов.

Текла, и с негою гнездилась

В объёмах царских сундуков.

Со стен взирали чудотворцы,

Из недр окладов дорогих.

Лампады блики, нимбов кольца

Дрожаньем оживляли их.

Пред образами сонно грезя

Сидел на троне человек,

Вдоль подлокотников повеся

Ладони хладные как снег.

Едва дрожащие ладони

На грани бликов и теней,

И пальцы длинные без воли

Томились тяжестью перстней.

Его виденья окружали,

Томили, стискивали грудь.

Со стоном крики вырывались

Из сжатых уст: "Не мешкай, в путь!

Скорее Полоцк окружайте,

Литве не дайте передых.

К татарам крымским посылайте

С обманом, что мы любим их!"

Но через несколько мгновений,

Возник неявный, гулкий звук.

Сквозь дымку тяжких сновидений

Прорвался топот, гул и стук.

За низкой дверью голос резкий

Вскричал, откликнулся другой:

"Буди царя, есть повод веский!"

"Учти, рискуешь головой!"

Лязг пронизал дверные скрепы.

Очнулся дремлющий во мгле;

Глаза открылись, взгляд свирепый

Пронзил иконы на стене.

Ладони сжались, пальцы с хрустом

Сошлись, сидящий грузно встал.

"Кто смел меня тревожить пусто?" -

Он раздражённо прокричал.

Сквозь гомон, шепот жутковатый,

Донёсся голос: "Это мы -

Басманов, Бельский и Ушатый,

И трое стражей из тюрьмы!"

Согнав с лица следы волнений,

Царь заступил на хладный пол,

И, без опаски и сомнений,

Откинул кованый запор.

За дверью, искрами стреляя,

Чадили факелы во тьме;

Скуратов с ликом негодяя

Стоял с кинжалом в кулаке.

Подняв глаза хитрее волчьих,

Малюта руку приложил

К груди нагой, без проволочек

Царю он дело изложил:

"Великий царь, светило наше,

Холопы верные твои

Убийц поймали возле башни,

И на расправу привели"

Огнём под ноги посветили;

Два тела тут лежат ничком.

Водой их хладной окатили,

В живот пихнули каблуком.

Иван сказал: "Как вы их споро!

Скажите, как в ночи, без лиц,

Разоблачить сумели вора,

Как распознали в них убийц?"

Помедлив, чтобы царь вернулся,

И снова сел на трон резной,

Ушатый - сотник черноусый,

Тряхнул кудлатой головой:

"Тобой был дан наказ высокий -

В Кремле дозорами ходить,

Внутри палат в ночные сроки,

И не шуметь, не петь, не пить.

И не скрипели чтоб ступени,

Чтоб стражи путь не раскрывать,

В ночи чужих без промедлений

И без сомнения хватать...

Наказ охране был дан мудро.

И вот случилось - это там,

Где путь обычный твой под утро

К молебну во Успенский храм.

Дрова всегда лежат там плотно.

Троих мы видим там - стоят

Во тьме тайком и очень злобно

Промеж собою говорят.

Тогда подкрался я и Блудов,

Вокруг сугробы и кусты,

И там рядились воры будто

К молебну скоро выйдешь ты.

И знали, что пойдешь в пустыне

В Успенский храм один как перст.

Напасть хотели у святыни -

И там убить тебя, вот крест,

Про это тоже скажет Блудов!"

Тот закивал перекрестясь.

В дверях заёрзали, оттуда

Раздались крики: "Воры! Мразь!"

Ушатый свой рассказ продолжил:

"Напали мы на них тот час;

Достали сабли мы из ножен,

Те тоже бросились на нас.

Махали яростно ножами,

Но побежали, видя блик

Клинков у нас над головами.

А мы подняли громкий крик.

Догнал их Блудов, изловчился

И одного успел достать

Ударом в шею - тот свалился,

Мы снова принялись бежать.

Добрались к башне, что на площадь

Китай-городскую ведёт.

По льду скользим и кличем помощь.

В конце концов она идёт:

Стрельцы из башни надворотной,

Ночная стража из жильцов,

Как свора гончая добротно

Злодеев стиснули в кольцо.

Злодей, упавший на колени,

Молиться принялся, другой

Нырнул в сугроб закрывши темя.

На них все бросились гурьбой.

Топтать их начал люд служивый

И бить до крови, до кости.

И я тогда, покуда живы,

Решил к тебе их принести!"

"Вот вздор! - нарушил царь молчанье,

Мотнув обритой головой,

Затылком чуя трепетанье

Дворян стоящих за спиной, -

Не понимаю, как возможно

Решить вот так убить царя?

Мой род идет от Константина,

Всех христиан поводыря.

Я всех веду к Вратам Небесным,

Кто сможет путь мне заслонить?

Что стоит этот мир телесный,

Ведь душу нужно лишь хранить.

Всё не понятно, может счёты