История одной семьи

И вот, прочтя мне лекцию о «правильном ведении хозяйства», они проводили меня домой. И только на улице, доставая рукавичку (дело было зимой), я обнаружила в кармане просимые мною в долг 5 рублей. Это, наверняка, сунул мне Женька, тайком от Лены.

Это был мамин почерк. В юности, когда я ещё жила с родителями, но уже работала, я иногда по какому-либо поводу взбрыкивала и отделялась от семьи на самостоятельное довольствие. Зарабатывала я мало, тратить деньги, естественно, не умела и в одно прекрасное утро обнаруживала, что денег у меня – только на дорогу до работы, и даже на обратную дорогу нет, не говоря уж об обеде и прочем.

И вдруг, спускаясь по лестнице с 5-го этажа (у нас не было лифта) и доставая из кармана перчатки, я обнаруживала там «пятёрку». Вот растяпа, думала я – забыла про эту денежку! И благополучно проживала день. А назавтра история повторялась в несколько другом варианте: в кармане вместе с необходимой мне «пятёркой» я находила ещё и завтрак, заботливо сделанный мамой. Ну, что ж, я всё понимала, просила у мамы прощения, и мы мирились.

Так, по-маминому, втихую, поступил и Женька. Но больше я никогда не обращалась к ним за помощью.

Всю нашу взрослую жизнь мы встречались с Женькой очень редко: или 1-го января на моём дне рождения, или 2-го – на Женькином. Да ещё иногда у старшего брата, который, в отличие от Женьки, очень ратовал за семейные связи.

Мать Лены Мария Абрамовна была очень приветливой, доброй женщиной. Она была за родственные отношения между нами. Они жили тогда (Ленины родители и Женя с Леной, а последние потом так и прожили всю жизнь в этой квартире, доставшейся им путём каких-то сложных обменов) около метро «Павелецкая», прямо напротив входа. И Мария Абрамовна говорила нам с Лёвой в те редкие моменты, когда мы там появлялись: «Ребята! Ведь вы каждый день проезжаете на трамвае мимо нас. Что бы вам не сойти, не зайти к нам, не поужинать. Смотрите, как удобно: вам не надо после работы идти в магазин, потом готовить, а после мыть посуду. А тут поужинали, а уж на завтрак вам я что-нибудь соображу».

Признаться, я иногда пользовалась этим гостеприимством, и всегда Мария Абрамовна кормила меня вкусно, сытно и была очень радушна, приветлива и добра. Иногда даже совала мне что-нибудь из вещей дочери: «Она всё равно не носит, а тебе, может быть, и пригодится».

Потом «пошли дети», и уже ни о каких-таких визитах «поесть» не могло быть и речи, но Мария Абрамовна и тогда старалась помочь нам. Так, когда родился Гришенька, она отдала мне много вещичек, оставшихся после её внуков (а они на полгода старше нашего Митеньки) и даже – что очень ценно – один из двух спальных конвертов (у Женьки и Лены были близнецы), которые она сшила для своих внуков. Конверт был замечательный, тёплый, и я горя с ним не знала.

Повторяю, я никогда не обижалась на Женьку за некоторую отстранённость и удалённость от меня, потому что видела, что он с Леной по-настоящему счастлив, и её родители приняли его в свою семью раз и навсегда. Уже незадолго до своей кончины Мария Абрамовна говорила мне, что они с мужем сразу увидели в Женьке «перспективного» юношу, но он даже превзошёл их ожидания. Женька сначала защитил кандидатскую, потом докторскую диссертации, стал профессором, много лет был директором крупного подмосковного оборонного завода и только последние три года своей жизни ушёл с этой должности в замы директора в ГИРЕДМЕТ – этот институт его с почестями и хоронил.

Женька и у мамы был совершенно беспроблемным ребёнком. Всегда спокойный, в школе он не был отличником, но учился хорошо и очень ровно, в отличие от меня, которая время от времени начинала фордыбачить и валять дурака. Всю жизнь он был счастливчиком. Тогда родителей время от времени заставляли покупать облигации внутреннего займа. Поскольку отец был довольно крупным чиновником, приходилось брать их на значительные суммы. Принеся облигации домой, он каждую надписывал чьим-нибудь именем (из наших). Что интересно – чаще всего выигрывали Женькины. А было так заведено, что если чья-то облигация выиграет, то её хозяину полагался презент: чаще всего покупалась какая-либо обновка.

«Мои» облигации не выигрывали никогда. Принеся очередную стопочку облигаций и начиная их между нами «распределять», отец сомневался: «Стоит ли Римке надписывать, она ни разу не выиграла?» Женька придумал хитрый ход: «А ты запиши на меня, но поставь точку. Если эта облигация выиграет, то будет Римкина». По-моему, и этот хитрый ход мне не помог.

Дети Женькины никогда не общались со мной как с родным человеком и за родную тётку не держат и сейчас. Слава Богу, что они выросли вполне адекватными и порядочными людьми.

С Геннадием всё по-другому. Повторяю, он всю жизнь оставался и старался быть СТАРШИМ братом. С моим мужем Лёвой они подружились. Лёва уважал его за светлый ум (несмотря на малообразованность: Генка окончил всего 4 класса, а потом ремесленное училище – и всё), трезвость суждений и золотые руки. Генка умел делать всё: починить утюг – пожалуйста, телевизор – без вопросов!..

Ещё лет в 12–13 он собирал по помойкам какие-то выброшенные детали и конструировал то детекторный приёмник, то радио. Однажды сделал нам с Женькой радио с наушниками, но, увидев, как мы спорим из-за них, он разделил их и сделал нам по автономному наушнику.

А вот учёба у него не пошла с самого начала. Потом, после армии, уже будучи женатым и с детьми, он было спохватился и пошёл в вечернюю школу, но тут у него на дороге встала жена: «Выучишься и бросишь меня, необразованную, с детьми». Так Генка и проработал всю жизнь на одном заводе (уходя оттуда только в армию) слесарем-сборщиком, правда, очень высокого разряда. Последние годы он работал мастером. Были на заводе такие операции, которые выполнить мог только он, поэтому ему прощали всё – и даже пьянство.

Генку уговаривали вступить в партию, но он, помня запрет отца (я уже об этом писала), стойко сопротивлялся, а потом он начал торговаться.

Когда он женился и переехал жить к жене, её семья (она, мать и младшая сестрёнка) жили в жалкой комнатушке в бараке. Туда и Генка пришёл, там и их первый сын Андрей родился. Вскоре – о, счастье! – им дали комнату метров аж в 16! (на 5 человек) в благоустроенной коммунальной квартире, там у Генки и его жены Лиды родились ещё два сына.

Так вот, Генка начал торговаться с партийными руководителями: «Дадите отдельную квартиру, я подумаю». – «Ты, что, торгуешься? А бесплатную путёвку в забайкальские места не хочешь?» – «Почему же? С удовольствием посмотрел бы на Байкал, тем более, бесплатно».

Руководство пошумело-пошумело, но всё-таки дали Генке чудесную 3-комнатную квартиру на Рязанском шоссе, недалеко от завода, где он работал.

Через некоторое время к Генке снова начали приступать всё с тем же предложением: «Вступай в партию! Ты обещал». Генка на это: «Я обещал подумать. Вот сижу и думаю». Так и не вступил.

Семейная жизнь у Генки сильно отличалась от Женькиной, да и от моей тоже. Первый ребёнок родился до брака, но Генка из роддома принёс сына к нам домой, в коммуналку на Б. Коммунистической, положил его на родительскую постель и объявил маме: «Вот внук, принимай». А мне: «Тётка, придумай имя». Я-то и назвала мальчика Андреем. Так и остался Андрей жить у нас, Лида кормила его плохо, в основном выхаживала мальчика мама, а родители то появлялись, то исчезали. Наконец, мамино терпение кончилось, и она им заявила: «От внука не отказываюсь, но гулящие его родители мне не нужны. Или женитесь и живите, как люди, или пошли вон, а внука я и без вас подниму». Так мама и женила Генку.

Жили они плохо, недружно. Года через два у них родился второй сын, и опять брат мне сказал: «Тётка – имя!» Я назвала второго мальчика Алёшей. А в 1963 г. у них родился третий мальчик – прелестный, бело-розовый, с белыми волнистыми волосиками. Я решила назвать его Иванушкой. Уж такой он был Иван-царевич! Но тут взбрыкнула Лида, мать: «Хватит, своих рожай и называй как хочешь, а этот будет Виталя». Я считаю, что она этим именем изменила ему судьбу. Брат вручил мне право называть своих сыновей, и я дала ему имя, а Лида не согласилась.