Последняя миля

– А если я выйду отсюда, что тогда? У меня нет семьи. Нет работы. Ничего нет.

– Штат Техас может выплатить тебе компенсацию.

– Сколько?

– Потолок в двадцать пять тысяч долларов.

– Двадцать пять кусков! – недоверчиво уставился на нее Марс. – И это за двадцать лет моей жизни?!

– Я понимаю, что это чрезвычайно несправедливо, но таков современный закон.

– Ты знаешь, сколько я мог бы заработать в НФЛ?

– Куда больше. Знаю.

– Так что я выйду отсюда, имея, быть может, двадцать пять кусков, а может, и меньше, поскольку это «потолок», – и что тогда?

– С этим мы тебе поможем. Мы поможем найти тебе жилье. И работу.

– И что я буду делать? Елозить шваброй? Может, смогу получить прежнюю работу отца в этом ломбарде… Господи, в этой части Техаса ломбарды делают большой бизнес, потому что ни у кого ни хрена нет.

– Давай не будем забегать вперед, – проговорила Оливер, старясь сохранять ровный и спокойный тон.

– Даже если меня выпустят, то могут не амнистировать. А это означает, что у меня в личном деле будет значиться обвинение в двух убийствах. Кто тогда наймет мою задницу? Скажешь мне это? Скажи мне!

Марс видел, что с каждой секундой ей становится все более не по себе.

«Маленькая белая женщина – большой злой черный мужик. Вот что она видит. Только это она и видит. А ведь она на моей стороне».

Он отвел глаза, и тон его снова изменился.

– Дьявол, в толк не возьму, к чему мы вообще об этом толкуем. Меня ни за что не выпустят отсюда, Мэри.

– Мелвин, им придется, если ты невиновен.

– Я был невиновен двадцать треклятых лет, – огрызнулся он. – И какая разница?

– В смысле, если будут исчерпывающие доказательства твоей невиновности, держать тебя в тюрьме не смогут.

– Вот даже как? По всей стране десятки таких бакланов. Их невиновность доказана, как ты и сказала. Годы назад. И угадай что? Они по-прежнему за решеткой. Одному козлу сказали, что срок его апелляции истек, так что он в жопе, хоть и знали, что он этого не делал. Другой отсидел свой срок за преступления, которых не совершал, но из-за каких-то сраных правовых формальностей ему сказали, что надо отсидеть еще четыре года, и тогда, может быть, его выпустят. А еще чел звезданул надзирателю, так что ему припаяли новый срок, хотя он вообще не должен был чалиться на нарах. Так что не говори мне, что они должны делать хоть что-то. Они творят что хотят. Вот оно как.

– Мы позаботимся, чтобы в твоем случае этого не случилось. – Адвокат принялась собирать вещи. – Теперь мне пора. Но я свяжусь с тобой, как только что-нибудь узнаю.

Она встала, и Марс поднял на нее глаза.

– Я сержусь не на тебя, Мэри. Просто сейчас я сержусь на… на все.

– Я понимаю, – искренне призналась она. – Поверь. Сомневаюсь, что я была бы настолько же невозмутимой, как ты.

И ушла.

А Марс просто сидел на месте, пока надзиратель не подошел и не велел оторвать жопу от стула.

Цепи вернулись.

Явился Мозгляк и всю дорогу подталкивал его дубинкой в спину с такой силой, что Мелвин морщился от боли.

– Что говорит твоя адвокатша, Джамбо? – полюбопытствовал Мозгляк.

Марс по давней привычке промолчал.

– А, это же не подлежит огласке, точно. Только между нами. Хочешь ей впердолить, Джамбо? Отведать жопы белой женщины? Навалиться на нее? Раньше это было супротив закона, чтоб черный делал это с белой женщиной. Надо бы и теперича. Белая девушка не должна хотеть, чтобы зверюга наваливался на нее. Верно?

Он снова ткнул Марса в поясницу.

Мелвин обернулся к нему:

– Когда я отсюда выйду, давай выпьем, лады? Я тебя уважу. Потусуемся. Вместе.

Мозгляк фыркнул и вдруг застыл, когда весь смысл слов Марса врезался в него, как фура на полном ходу.

Больше по пути до самой камеры не было ни единого тычка дубинкой.

Глава 7

Когда Богарт и Джеймисон вернулись в полвторого дня, Декер уже успел принять душ, побриться, надеть другой комплект одежды – джинсы, фланелевая рубашка под свитер – и обуть заляпанные грязью ботинки. У него имелся деловой костюм, приобретенный еще в Берлингтоне, когда он претендовал на роль адвоката, но грязный и запиханный на самое дно дорожной сумки.

Богарт был в безупречном костюме, накрахмаленной рубашке с жестким воротничком и галстуком в турецких огурцах. Джеймисон облачилась в слаксы, жакет и кремовую блузку, а на ногах у нее были стильные сандалии на высоком каблуке со шнуровкой, выглядевшие новехонькими. По сравнению с затрапезным прикидом Декера оба выглядели так, будто собрались на свадьбу. Но он сделал все, что мог, и оба оценили его усилия.

– Готовы? – с улыбкой осведомился Богарт.

Амос кивнул, держа скоросшиватель, содержание которого уже прочел и запомнил. Шагая со всеми к автомобилю Богарта, он вдруг ощутил, как в желудке чуточку засосало – не от голода, а от нервов.

Загвоздка во всей этой затее заключалась в том, что, имея дело с другими людьми, Декер испытывал неловкость. Из-за гипертимезии он держался отчужденно, неуклюже, чувствуя себя в любой компании не в своей тарелке. И это было ему неподвластно. Рассудок подчинил его личность своей воле. Казалось бы, странно воспринимать собственный мозг как нечто отдельное от тебя, но для рассудка Декера это представлялось единственной реалистичной линией поведения.

Он осознавал, что, присоединившись к команде, должен будет взаимодействовать с остальными, но теперь, когда это время настало, вдруг усомнился в своем решении приехать сюда.

«Неужто я только что облажался по полной?»

Забравшись на переднее сиденье седана Богарта, он вынужден был отодвинуть его назад до упора, чтобы уместить свои длинные ноги. Вытащил ремень безопасности до конца, чтобы натянуть его на живот. Джеймисон села позади Богарта, чтобы дать Декеру как можно больше места.

– Можете поведать мне об остальных членах команды? – попросил Амос. – Алекс немножко рассказала мне о Дэвенпорт.

– Лайзу привлекли за ее опыт работы с психо- и социопатами. Она очень известна в своей области и написала несколько книг на эту тему. Сможет анализировать для нас личности и наклонности людей, находящихся в центре расследования. Будет нам говорить, что ими движет. Конечно, в ФБР уже есть люди, специализирующиеся на этом. Но, по-моему, хорошо будет иметь свежий взгляд на дело, не зашоренный федеральной правоохранительной системой.

– Смахивает на работоспособную гипотезу, – заметила Джеймисон.

– Есть еще один агент ФБР, Тодд Миллиган. Тодду за тридцать. Он хороший полевой агент, выдержал конкурс на вакансию в этой команде. Горит желанием приступить.

– А как ему перспектива работать не с агентами ФБР? – поинтересовался Декер.

– Тут никаких проблем, – ответил Богарт. – Иначе его отбраковали бы.

Амос поймал взгляд Джеймисон в зеркале заднего вида, мимикой поведав ей, что отнюдь не разделяет уверенности Богарта по этому поводу.

Двадцать минут спустя они остановились перед кирпичным зданием на территории базы Корпуса морской пехоты Куантико, приютившей, помимо прочих, Академию ФБР, лаборатории и ППНП.

Когда они выбирались из машины, Богарт сообщил, застегивая пиджак:

– ППНП выделила нам место в своих стенах. И сверх того будет оказывать нам оперативную поддержку.

– ППНП – Программа предотвращения насильственных преступлений, – пояснила Джеймисон; Богарт кивнул, распахивая перед ними дверь. – Сформирована в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году. Подразделение, занимающееся серийными убийствами и прочими насильственными преступлениями, обычно сексуального характера. Является частью Группы оперативного реагирования на чрезвычайные ситуации.

– Которая, в свою очередь, является частью Национального центра анализа насильственных преступлений, – уточнил Декер.

Богарт снова кивнул.

– У нас много организационных уровней.

– Наверное, чересчур, – оценил Амос.

– Наверное, – отрывисто согласился спецагент.