Страница 57 из 104
Отдельную квартиру, но только в другом доме — возле метро «Сокол» на улице Усиевича получил и Борис Иванович. В семье Пуришевых это было событием грандиозным. До него профессорская семья из трёх человек ютилась в одной небольшой комнате в старом московском доме в районе Таганки. Жена Бориса Ивановича — Клавдия Николаевна преподавала французский язык, сын окончил Архитектурный институт, стал известным реставратором. Москва была родным городом каждого из них. Старым москвичом называл себя Борис Иванович, бесконечно любивший и прекрасно знавший Москву. Сюда в конце XIX века перебрался с Дона дед Бориса Ивановича, ставший домовладельцем и основавший в 1895 году фирму «Торговый дон И.Л. Пуришев и сыновья». Здание фирмы находилось в Лубянском проезде, торговля велась разнообразными товарами, среди которых было все необходимое для выпечки хлеба и производства кондитерских изделий; торговали елочными украшениями и пасхальными яйцами, механическими фигурами для выставления их в витринах магазинов с целью привлечения покупателей. У купца Пуришева было четверо сыновей. Один из них ушел в политику, став революционером, другой — Иван Пуришев — обратился к торговле, продолжив дело отца. Он был образованным человеком, окончившим немецкую Петропавловскую школу в Москве, владевшим свободно немецким языком, бывавшим по торговым делам в Германии. И сыну своему, Борису, как и другим детям, стремился дать хорошее образование, воспитывая их в требовательной скромности, в почитании патриархальных традиций. Как и его отец, Борис Иванович учился в немецкой школе (Реформатское училище при кальвинистской церкви), что ни в коей мере не повлияло на семейное воспитание его в русле православия. В своей книге «Записки старого москвича» Б.И. Пуришев писал о своей школе: «Редкое училище опиралось на швейцарские, т. е. республиканские традиции. И нужно сказать, что дух либерализма действительно витал над нашим учебным заведением, в то время, как «дух муштры», казенщины, столь типичный для большинства гимназий, был из него изгнан» (Б.И. Пуришев Записки старого москвича. М., «Флинта-Наука», 1998.). После революции Б.И. Пуришев окончил Брюсовский институт и стал преподавать зарубежную литературу во Втором МГУ, как назывался в 20-х годах наш пединститут. Он пришел сюда в 1929 году и с тех пор до конца дней своих связан был с этим институтом, хотя работал в Институте мировой литературы Академии наук и преподавал в Московском университете. Но именно пединститут всегда оставался для него основным местом его преподавательской просветительской деятельности. Мы все любили, бесконечно уважали, ценили Бориса Ивановича, называли его Учителем, Человеком эпохи Возрождения — в том смысле, что общение с ним для каждого становилось приобщением к гуманитарным знаниям и идеалам гуманизма. И ещё называли его «последним русским гуманистом».
Б.И. Пуришев и Н.П. Михальская в аудитории
В первый раз в дом Пуришевых я пришла, выполняя данное мне Марией Евгеньевной поручение. Нужно было срочно передать какие-то её распоряжения и кафедральные бумаги, а так как телефона в то время у большинства наших преподавателей не было, то отправлялись посыльные — то лаборанты, то аспиранты. От Таганской площади поднялась по уходившему куда-то вверх переулку, вошла в темный подъезд, поднялась по лестнице и позвонила в звонок, рядом с которым, как это и было принято в московских коммуналках, обозначены были фамилии жильцов и количество звонков, по которому проживающие в квартире могли ориентироваться, кому именно они предназначены, кто должен откликнуться на них и открыть дверь. Открыла Клавдия Николаевна, и вслед за ней я пошла по коридору, заставленному предметами разного рода домашней утвари — шкаф, ящики, полки, стоящая почему-то прямо в коридоре ванна. Как мне показалось, может быть, только показалось, в ней кто-то спал, закутавшись с головой в одеяло. Комната Пуришевых была заполнена книгами. Они были всюду. На письменном столе едва нашлось место, чтобы положить принесенные бумаги. Бориса Ивановича дома не было, но Клавдия Николаевна сказала, что все передаст ему, как только он вернется, а это будет скоро, а потому завтра он обязательно будет в институте в назначенное Марией Евгеньевной время. Клавдия Николаевна, сетуя на тесноту, ловко двигалась в малом пространстве между столом, диванчиком, креслом, стульями, хотя казалось, что и повернуться среди заполнивших комнату самых необходимых вещей просто невозможно. Когда мы пробирались по коридору к выходу, ванна оказалась пустой, а моя догадка о спящем в ней человеке подтвердилась. Клавдия Николаевна сообщила, что многодетный сосед вынужден иногда отсыпаться в ванной, так как в принадлежащей его семье комнате в дневное время сделать это просто невозможно, а работает он часто в ночную смену.
И вот в конце 50-х годов Пуришевы получили отдельную двухкомнатную квартиру на третьем этаже нового дома близ метро «Сокол». Впервые у Бориса Ивановича появился свой кабинет. В маленькой комнате разместились новые книжные полки вдоль всей стены. Редчайшие книги стояли на них, книги на русском и немецком языках, которые собирал Борис Иванович в течение многих лет. Здесь — ценные раритеты XVII–XVIII веков, книги и альбомы по истории живописи, архитектуры, скульптуры, сочинения немецких классиков. Впервые получил Борис Иванович возможность разместить должным образом свои любимые коллекции игрушек, большинство которых — изделия вологодских мастеров, коллекции марок, собиравшиеся десятилетиями, коллекции значков. В доме Бориса Ивановича Пуришева мы приобщались к миру культуры, в атмосфере которой он жил. Он познакомил многие поколения аспирантов и преподавателей, связанных с нашей кафедрой, с историей Москвы, с достопримечательностями её архитектуры, с её музеями, выставками, храмами, старыми переулочками, подворьями, парками, городскими и загородными усадьбами. Он водил своих учеников на концерты, ездил с ними в Ростов Великий, в Ярославль и Владимир, в Калугу, Оптину пустынь, в Коломну, возил их в любимый им Коктебель. Мы все читали написанную им и его другом профессором Московского университета Михайловским Б.В. книгу о русской деревянной архитектуре. Она вышла перед самой войной, в 1941 году, и тираж её почти полностью был утрачен, сгорел во время пожара книгохранилища, но сохранились отосланные в некоторые библиотеки экземпляры. Есть эта книга и в Ленинской библиотеке. Написана она на основании знакомства её авторов с архитектурой старинных деревянных церковных сооружений, сохранившихся в основной в северных областях Европейской России. Пуришев и Михайловский пешком обошли многие из тех мест, описали интересовавшие их памятники, представили их на фотографиях и имевшихся в их распоряжении старинных гравюрах и репродукциях. Книга эта включена в выходившие репрезентативные библиографии истории культуры.
40
Жизнь на Горбатке после появления нового члена нашей семьи, озарившись радостью, вместе с тем и осложнилась из-за малого пространства двух небольших комнат, которые были в нашем распоряжении. Марине, по существу, стало особенно неуютно: ей негде было спать в комнате, где вместе со мной и Костей стояла прежде её кровать. Теперь на этом месте спал ребенок, ночью к нему надо было вставать, иногда (к счастью, довольно редко) он плакал. Пришлось Марине передвинуться в комнату к родителям и расположиться на диване. Готовиться дома к занятиям и ей как студентке, и нам как преподавателям тоже было негде. тёте Маше нельзя было оставаться на полатях в кухне: залезать и слезать оттуда по приставной лесенке, когда ей уже перевалило за шестьдесят, просто невозможно, да и теснота в кухне возросла с увеличением за счет рязанских родственников семьи Злобиных. Теперь Мария Андреевна спала на кровати за занавеской в углу проходной «передней», отделявшей кухню от наших комнат и комнаты Агнессы. У окна в кухне, помимо соседского стола, стояли теперь две вместительные бочки — с солеными огурцами и помидорами. Тетка из Рязани заготовляла их на зиму с присущим ей мастерством и не скупилась время от времени угощать ими не только своих родичей, но и нас — соседей. Муж Натальи — Фёдор стал часто напиваться и любил проводить время, сидя на кухне, потому что в комнату его в пьяном виде не всегда допускал. Злобинские ребята выросли, повзрослели. Трое старших уже работали, а Юрян и Танечка учились в школе, им надо было учить уроки, а для этого тоже необходимо было место. Теснота накаляла страсти, происходили ссоры, подчас драки. Во всем доме наша квартира оказалась самой перенаселенной.