Течёт река…

В конце июня, когда были сданы все экзамены за второй курс и можно было, с облегчением вздохнув, окунуться в наступившее лето, произошло ещё одно очень важное событие — парад победы на Красной площади. Четыре года назад в июньское воскресенье началась война. Теперь она завершилась нашей победой. По Красной площади шли те. кто её одержал. К подножию мавзолея бросали знамена поверженных немецко-фашистских армий. Когда парад завершился, на Красную площадь хлынули люди. Мы тоже прошли мимо мавзолея и смотрели на лежавшие перед ним знамена.

29

После второго курса мы чувствовали себя в университете много свободнее, чем в первые годы. Свободнее относились к посещению лекций, больше времени проводили в библиотеке, предпочитая чтение сидению в аудиториях, ходили в кино н на концерты В театрах продавали дешевые билеты на мало удобные, а вернее на совсем неудобные места, но нас это вполне устраивало. «Ивана Сусанина» мне пришлось слушать первый раз, сидя в ложе пятого яруса, находившейся прямо над сценой. С высоты видны были макушки певцов и статистов, но слышимость была хорошая. На «Три сестры» во МХАТ мы стояли в очереди за входными билетами с самого утра, а потом чувствовали себя совершенно счастливыми, расположившись на ступеньках бельэтажа прямо напротив сцены и подложив под себя газеты. Сидели, как и вся публика вокруг, не дыша, ловили каждую реплику, каждое слово. Эту пьесу я знала наизусть и помнила все мизансцены. В зале стояла такая тишина, что было слышно, как Вершинин-Ершов постукивает пальцами по столу, как тихо-тихо выстукивает ему свой ответ Маша. Тогда мы все восхищались Тарасовой и ходили смотреть её в «Трех сестрах» по многу раз. А звуки марша, раздававшиеся в последнем действии, слышны и сейчас.

В Малом театре ставили «Евгению Гранде» с Межинским, Турчаниновой и Зеркаловой. Все происходило так. как в Сомюре. Старуха Гранде, почти не двигаясь, сидела в своём кресле, а на её бледном лице страдание и боль за судьбу единственной и любимой Евгении, с которой уже так скоро предстоит ей расстаться. И папаша Гранде, продолжающий подсчитывать прибыль и поучать Евгению, жизнь которой погублена его скаредностью. Как все просто и сильно сыграно! Незабываемо.

Вместе с Ревдитом мы много ходили по Москве, но на длинные маршруты у него не хватало сил, он быстро уставал. Потому двигались чаще всего по бульварам, сидя время от времени на скамейках, или ехали в Сокольники и гуляли по парку. Здесь, невдалеке, на Стромынке находилось общежитие МГУ, в котором он жил. Комната выглядела ужасно от царившего в ней беспорядке и ободранности стен. В окна дуло, двери не закрывались, на столе не было скатерти. Книги стопкам стояли на полу. Но народ здесь жил интересный, и жители Стромынки любили свой дом. Ревдит здесь прижился, однако близких друзей в Москве у него не было. Ему всегда хотелось уехать к матери в Старый Оскол.

Он раньше всех выбрал тему для своего диплома и приступил к его написанию задолго до окончания университета. Писал он о Герберте Уэллсе.

Вскоре и перед другими возникла необходимость обратиться к дипломным сочинениям. Зайка внезапно изменила Шекспиру и увлеклась современной американской литературой, её интересы разделила и Майка. Обе они решили познакомиться с такими писателями, о каких прежде ничего не знали Майка, не раздумывая особенно долго, остановилась на Говарде Фасте, а Зайка — на Стейнбеке. Майка стала читать «Дорогу свободы» и собирать сведения об авторе этого романа, а Зайка пыталась погрузиться в роман «О мышах и людях» но не могла скрыть охватившей её неприязни. Что же касается Майи, то она держалась более стойко, хотя особого восторга не испытывала. В то время её волновали совсем другие переживания: начинался её роман с Гиви Жвания. Говард Фаст маячил в связи с этим в некоем отдалении. Она не могла уделять ему большого внимания. Зайка утешилась на некоторое время тем, что роман «Гроздья гнева» произвел на неё сильное впечатление, притупив разочарование другими творениями Стейнбека. К тому же и она должна была разобраться в своих чувствах к некоему Сереже — сыну подруги её матери Веры Васильевны. Тала Гребельская, которая не была в то время никем увлечена, легко сделала свой выбор, остановившись на поздних пьесах Бернарда Шоу. Ей хотелось писать и о литературе, и о театре. Шоу для этого вполне подходил. Ну а я, потерпев неудачу с Диккенсом, с удовольствием углубилась в романы Томаса Гарди. о котором прежде ничего не знала и впервые услыхала его имя на лекциях Е.Л. Гальпериной. «Тэсс из рода д'Эрбервиллей» и «Мэр Кестербриджа» меня покорили. Покорили и увлекли столь сильно, что я слишком бездумно и легкомысленно отнеслась к некоторым событиям в моей жизни.

С некоторых пор мама начала проявлять обеспокоенность тем обстоятельством, что рядом со мной не было достойных молодых людей, а потому ей захотелось принять посильное участие в восполнении этого очевидного пробела в моей жизни. Увлечение занятиями и бесконечные посещения читальных залов в обществе однокурсниц заняли непомерно большое место в жизни её дочери, и Нина Фёдоровна, никак не проявляя своих опасений в каких-либо беседах или даже в отдельных намеках, с присущей ей деловитостью и движимая материнской заботой о дальнейшей судьбе моей, нашла время, чтобы оглянуться вокруг, вдуматься в ситуацию и предпринять что-либо, по её мнению, подходящее. Очень скоро выяснилось, что остановить взгляд буквально не на чем, а точнее, не на ком. Ровесников моих мужского пола в ближайшем окружении не было, грузинскую компанию Майи Кавтарадзе и Ревдита с его устрашающей внешностью она в расчет не брала. Молодых людей, посещавших дом сестер Саламатовых, она не знала, только слышала о них от меня, не углубляясь в услышанное. Помогла, как это часто бывает, неожиданная встреча. Она произошла на картофельном поле.

Вскоре после того, как сотрудники института дефектологии стали возвращаться из эвакуации, им начали выделять небольшие земельные участки в районе деревни Горловки, рядом с которой размещался пионерский лагерь и его хозяйственные службы В этом лагере в летнее время отдыхали ребята, обучавшиеся в экспериментальных классах Института дефектологии, н дети учителей и научных сотрудников. В этом лагере провела многие школьные каникулы наша Марина. Здесь, в Горловке, на пяти сотках выделенной нам земли, основала наша семья своё подсобное хозяйства Оно было элементарно простым: несколько длинных рядов картошки, грядка овощей — лук и морковка. Впервые сажали картошку втроем: Павел Иванович, тётя Маша и я. Посадочный материал был тщательно подготовлен Павлом Ивановичем, выглядел он странно. Для посадки предназначались вырезанные из картофелин глазки, кусочки картофельных очисток, которые Павел Иванович заботливо нанизывал в течение некоторого времени на проволоку, а эти проволочные нити в период подготовки к посевной компании он развешивал на стенах наших двух комнат. Потом, накануне выезда на участок, всё это было сложено в заплечный мешок и сумку, и рано поутру мы двинулись на Белорусский вокзал, оттуда шли поезда на станцию Голицыно, а от Голицына надо было идти пешком километра три до Горловки.

Картошка была посажена. К всеобщему удивлению, через некоторое время появились всходы, пришло время окучивать хилые зеленоватые кустики. Делать это было поручено уже мне одной. Вместе с длинной мотыгой, приобретенной для этого на Тишинском рынке, я прибыла на огород и приступила к делу. Трудилась не я одна: на соседних землях выхаживали свой будущий урожай мамины сослуживцы. Всего картофельных рядов у нас было пять, и каждый — ужасно длинный. Обработав два, я решила передохнуть под развесистой сосной. Вынула заботливо положенный для меня в пластмассовую коробочку завтрак, приготовленный тетей Машей, бутылку с холодным, но сладким чаем, и увидела направлявшегося в мою сторону с дальнего участка человека, явно не похожего на сотрудника Института дефектологии. Одет он был в хороший костюм, светлую рубашку с ярким галстуком, на ногах сапоги. Они были в земле, ведь он тоже окучивал грядки, но перед этим, что было вполне очевидно, он их хорошо начистил. Голенища блестели. Незнакомец подошел, поздоровался и, густо покраснев, вероятно, от смущения, предложил свою помощь в окучивании оставшихся необработанными грядок. Неожиданное предложение обрадовало; теперь можно было уехать в Москву пораньше. Мы принялись за работу и прикончили все дружно и быстро. Работали молча. Ни одного слова не было произнесено. Сказав в самом конце: «Большое спасибо за помощь», — я собрала своё имущество и попрощалась. Густо покраснев, незнакомец выразил желание меня проводить, сообщив, что он тоже едет в Москву. Молча прошагали половину пути и, снова покраснев, он сказал, что знает, как меня зовут, сообщив и своё имя — Володя. У станции он сказал, что купит билет на поезд и для меня, но у меня уже был обратный билет. Залившись краской, Володя попросил подождать, пока он «обернется с билетом», и бегом пустился к кассе. Потом мы целый час ехали до Москвы, сидя рядом. Здесь я осмелела и попыталась завязать разговор, но Володя был сверхлаконичен. Удалось выяснить, что он живет и работает в Горловке, а начальство его находится в Москве. Ещё он сказал, что знает, где я живу в Москве, и проводит меня до дома. Проводил. Покраснев ещё один раз, сказал «До свидания» и удалился. С облегчением вздохнув, я поднялась на свой второй этаж и дернула за ручку звонка-колокольчика.