Течёт река…

А я, вспомнив о мистере Фохте, вспомнила и об университете. Отправилась в библиотеку, к текстам, которые и мне надо штудировать. Томик стихов Браунинга и «Иван Иванович» ждали меня. Снова читаю поэму. Чем она интересна, чем важна для моей темы?

Браунинг первым в английской литературе сделал своим героем русского крестьянина, человека из народной среды, подчеркнув национальность его вынесенным в заглавие именем. Поэма создана в 1879 году, в поздний период творчества Браунинга, начинавшего свой путь последователем романтиков Байрона и Шелли В поздних произведениях, в сборнике «Драматические идиллии», куда входит «Иван Иванович», проявился интерес к реалиям обыденной действительности, к условиям жизни героев, бытовым деталям, к обстановке действия, что сочеталось с драматической напряженностью ситуаций и напряженностью работы мысли, стремлением разобраться в происходящем во всей его сложности.

В поэме переданы воспоминания о совершенном в 1834 году путешествии Браунинга через Эстонию («пустынную Эстонию») в Петербург, в его памяти сохранилась картина заснеженного леса, через который он проезжал. Однако исследователи считают, что главным источником поэмы стала анонимно опубликованная в 1855 г. книга «Англичанка в России», написанная, как значится в подзаголовке, от лица некоей «Леди, десять лет прожившей в этой стране». Среди ряда историй из русской жизни, рассказанных в этой книге, есть одна, положенная Браунингом в основу сюжета его поэмы Это история о женщине, отдавшей на съедение волкам своих детей. Браунинг воспроизвел эту историю, изменив финал и включив ряд сцен. События в поэме драматизированы. Определено место действия — участок дороги, проходящей через леса и соединяющей «устье Невы с Золотыми воротами Москвы». По обеим краям дороги — стена глухого «непроходимого леса». На этой дороге волки и преследуют сани везущей в них своих детей женщины. Зима, холод, все занесено снегом, вой волков слышен все сильнее и сильнее.

Действующие лица разыгрывающейся трагедии наделены именами: не просто «крестьянин», а Иван Иванович, не просто «женщина», а Лукерья (Луша); сыновей её зовут Степан (Степка), Терентий (Тереша), самый младший — Кирилл. Звучат и другие русские имена— Василий, Сергей, Дмитрий, Катя, Марфа. Упомянуты реалии крестьянского быта. Суд над матерью, бросившей волкам сыновей, вершит не словами, а действием деревенский плотник Иван Иванович. В образе Ивана Ивановича воплощены представления автора о русском менталитете и особенностями поведения. Крестьянин Иван — выразитель народного взгляда на правду и справедливость. Выслушав рассказ Лукерьи, он поднимает топор и отрубает ей голову. Он совершает это по указанию свыше, вняв гласу Божию. Народный сход оправдал его. Сопутствуют, согласно западному восприятию российской действительности, два её атрибута — икона и топор. В поэме Браунинга они рядом. Топором вершит свой суд над Лукерьей Иван. Священник называет Ивана «слугою Господа». Волки представлены в поэме воплощением сатанинских сил. Обезумевшей от страха Лукерье видится в блеске их глаз дьявольский огонь. Это доводит Лукерью до умопомрачения, до безумия. Сатанинская сила одолевает ее, движет её поступками. Иван Иванович, движимый инстинктивным порывом, совершает акт возмездия. Вопрос о закономерности этого акта, казалось бы, получает своё разрешение. Однако однозначно-прямолинейное решение сложной нравственной проблемы ещё не есть её окончательное решение. От созданных в поэме картин остается ощущение ужаса. Льется кровь. Страшные волчьи пасти рвут на куски и пожирают тела детей. Глушь, беззащитность, холод, снег. Все выглядит зловеще и мрачно, Этот образ будет возникать в произведениях английских писателей и в последующие годы.

Браунинг вдохновил меня на дальнейшие изыскания, чем я и занималась все лето, переходя от пьесы Оскара Уайльда о нигилистах к сонетам Россетти, читая книги Степняка-Кравчинского, роман Баррета «Грех Ольги Засулич», «Овод» и другие произведения Этель Лилиан Войнич, стихи Суинберна и некоторые книги для детского чтения, авторы которых касались интересующей меня темы России.

В конце июня сделала сообщение на заседании кафедры литературы, включенное в план моей стажировки, о структуре читаемого мною в Москве лекционном курсе по зарубежной литературе, что вызвало любопытную и во многом неожиданную реакцию слушателей: они были удивлены тем, что лектору приходится обращаться к целому ряду литератур не только западно-европейских, но и восточно-европейских стран и даже к американской литературе. Столь «широкий размах» не был привычен для преподавателей Лондонского университета, каждый из которых специализировался, как правило, в какой-то определенной проблеме, будь то романы Тургенева, Толстого, Достоевского, да и в данном случае останавливался на двух-трех произведениях. Сразу же отмечу, что и профессор Даглас Хьюитт, с которым несколько позднее пришлось встретиться в Оксфорде, тоже был чрезвычайно удивлен этим.

Вместо сообщения о построении и содержании курса истории английской литературы решила подарить кафедре учебник, составленный мной и Г. В. Аникиным. Июнь подходил к концу, и это решение было одобрено.

К этому времени получила письменное приглашение от Карен Хьюитт приехать к ней в Оксфорд. Отвез туда меня на своей машине Сид, которому, как он сказал, тоже хотелось ближе познакомиться с Оксфордом. И на самом исходе июня мы туда и отправились.

Оксфорд от Лондона находится близко, ехали часа полтора, не больше, хотя по дороге сделали одну остановку: заезжали в кафе, выпили по чашке кофе с сэндвичем. По дороге любовалась прекрасными пейзажами, широкими просторами и попадавшимися на пути скалистыми горами. Проехали по окраинам и центру Оксфорда, остановились перед большим особняком, половина которого принадлежала Хьюиттам. Сид был просто потрясен величием дома, и ему захотелось познакомиться с интерьером. Карен приветствовала нас у входа. Вошли в переднюю, заставленную полками с книгами, на столике перед зеркалом пачки газет, дверь в просторную гостиную, другая — в кабинет хозяйки. С первого на второй этаж поднялись на лифте. Никогда прежде внутреннего лифта в английских домах видеть мне не приходилось. На стене площадки второго этажа (сюда можно было подняться и по широкой лестнице с белыми перилами и широкими ступенями, застланными красным ковром) на стене площадки — портрет королевы Виктории в старинной раме, на третий этаж ведет деревянная узкая лесенка. Здесь — просторная кухня (она же столовая), спальня хозяев и несколько комнат, одна из которых предназначается для гостей, в остальных живут квартиранты, две молодые семьи, у каждой из которых по две комнаты, отдельная кухонька и ванная Карен показала комнату, приготовленную для меня. Потом спустились в сад. Он был несравним по размерам с садиком Майкла. В этом большом саду были яблони, сливы, множество прекрасных цветов, а в конце сада — несколько грядок с овощами и клубникой. Дважды в неделю в летнее время приходила женщина, помогавшая Карен поддерживать в саду порядок. В середине газона — круглый стол, плетеные кресла, широкая скамья. На столе лампа с красивым абажуром По вечерам можно зажигать электричество, хотя все сделано так, что проводов и не видно.

Больше всего меня потрясло количество книг в библиотеке Дагласа, находящейся в его кабинете, совмещенном с гостиной. Даглас Хьюитт в основном занимался тем, что интересовало и меня, — литературой конца XIX века и первой половины века ХХ-го, но была и классика предшествующих эпох. Но, главное, здесь были собраны все произведения английских модернистов и литература о них. Комплектовал свою библиотеку Даглас в течение многих лет. Цены ей, казалось мне, просто не было. Отходить от книжных полок не хотелось. В свои последующие приезды в Оксфорд я смогла прочитать все, что мне хотелось из библиотеки Дагласа. Некоторые книги Карен мне подарила.

В этот раз я провела в доме Карен только два дня; Сид уехал вечером в день нашего приезда, но успел свозить нас с Карен в окрестности города и проехать по Оксфорду. Обратно я уезжала на автобусе, полная новых впечатлений и готовая к новым.