Страница 4 из 80
— Можно сказать и так, — Ковригину казалось, что легче не будет уже никогда. Дома ждала жена. Заканчивала школу дочь. Лежал в коридоре, положив морду на его тапки, старый Джулька. Один взмах крыла. Одна маленькая ошибка в расчетах…
— Тогда идемте, надо успокоить ваших пассажиров. Паника на борту нам ни к чему, верно? Скажете им примерно следующее…
* * *
Паники не было. Была непроглядная тьма и липкий, вязкий страх. Страх мешал говорить, кричать, двигаться. Иногда казалось, что страх мешал даже дышать. Но они все еще дышали. А значит, жили.
Жили, несмотря на то, что оказались в этой страшной Сибирии. Их не разметало на атомы при пересечении границы. И голос, что сообщил им об их местонахождении, был вполне человеческий. А больше не было ничего. Долго. Очень.
Потом загорелся свет. Слабый, словно на взлете или посадке, но после непроглядной тьмы и он был чудом. В проходе появился командир корабля и попросил минуту внимания.
— Как вы уже, наверное, слышали, наш самолет совершил вынужденную посадку на военной базе Сибирии. При прохождении через грозовой фронт самолет получил ряд повреждений, поэтому взлететь мы пока не можем, — командир чуть заметно поморщился от этой «не совсем, чтобы правды», но, признавая правоту светлейшего хозяина положения, вынужден был продолжить «успокаивать пассажиров». — Вопреки ожиданиям, представители местной власти встретили нас довольно дружелюбно. Нам была предоставлена помощь в устранении повреждений. Сейчас рассматривается вопрос о предоставлении гостиницы для пассажиров и экипажа на случай, если устранить поломку сходу не удастся. Кроме того, в течение ближайших двадцати минут нас обещали угостить местной выпечкой, а наши бортпроводницы с удовольствием нальют вам чая.
— Но, Алексей Викторович, — Татьяна, старший бортпроводник рейса, тихонько тронула его за локоть, — мы не сможем сделать чай, кухонное оборудование вышло из строя.
— Оно либо уже работает, либо заработает в течение пары минут, — успокоил ее Ковригин. И вновь обернулся к пассажирам. — Так же меня просили сообщить вам, что пока вопрос о нашем юридическом статусе в этом государстве решается, покидать самолет никому не позволят. Поэтому ближайшую пару часов придется, видимо, провести здесь.
— А почему ничего не видно в иллюминаторы? — в него тут же полетели вопросы.
— А мы правда стоим на земле?
— Ну вы же самолет покидали!
— А что там, вокруг?
— А вы видели монстров?
— А они правда люди?
— Нас всех убьют?!! — самый громкий, самый надрывный.
* * *
Он появился и не через час, и не через два. Позже. Много позже. И чай был весь выпит, и булочки съедены. И попы нещадно болели от бесконечного сидения, и языки — от бесконечного выдвижения версий их дальнейшей судьбы. Кто-то даже спал, хотя — удивительно, как мог этот «кто-то» иметь столь крепкие нервы.
До него никто из местных в самолет не поднимался. И версий на тему, как выглядят эти самые «местные» выдвинуто было немало. А он — молодой, высокий, черноволосый, в самом обычном костюме и при галстуке — был как-то слишком уж прозаичен, его и заметили-то не сразу. Однако именно от него пришло, наконец, разрешение, покинуть ненавистный самолет. Правда, пока не всем.
— Ситуация, в которую вы попали, не простая, — спокойно пояснил он измученным ожиданием пассажирам. — А потому мы поступим следующим образом. Сейчас все взрослые совершеннолетние пассажиры приглашаются на информационное собрание, которое состоится в помещении местной военной базы. Там мы подробно обсудим с вами сложившуюся ситуацию, а затем вы сами уже решите, что и в какой форме вы будете рассказывать своим детям. Прошу на выход.
«Дети», особенно старшего возраста, недовольно зашумели:
— Почему только им? Говорите всем! Мы тоже имеем право на полноту информации!
— На что вы имеете право, знают ваши опекуны, или те, кто временно выполняет эти обязанности, — спокойно возразил черноволосый. — Я ваших законов не знаю, и решать за ваших руководителей не намерен. Поэтому пока — будет так, как я сказал. Пожалуйста, взрослые, выходим, не задерживаем остальных.
Взрослые ушли. Дети остались. К счастью, на этот раз ждали недолго. Уже минут через десять в салон вошла стюардесса, и пригласила на выход подростков шестнадцати и семнадцати лет. По ее словам, местные власти предоставляли для ожидания гостиницу. Вообще, это было странно. За прошедшие минуты никакого собрания провести бы никто не успел, решения принять, основываясь на полученной информации — тем более. И вообще, на выход, прежде всего, следовало бы отправлять малышей, им сидеть и ждать сложнее…
Но взрослых не было. А подростки указанной возрастной группы радостно спешили покинуть самолет.
* * *
— И все же я вынужден настаивать, Владыка, — в голосе говорившего мешались почтительность и непреклонность.
— А скажи ты мне честно, Риньер, вот лично тебе — оно зачем? — удобно откинувшись в кресле, Владыка протер глаза. Все же в очках они уставали. Или дело тут было не в очках. Ведь раньше он носил их практически целыми днями. А теперь… А теперь, видно, спать надо было чуть больше, чем пара часов в сутки. Но днем у него были дела. А ночью… А ночью дела были тоже.
И вот теперь уже вечер, а он рассчитывал попасть домой до заката, летние ночи и без того слишком коротки. Надо уже заканчивать эту эпопею с очередным заблудшим самолетом. Но подчиненные сегодня просто в ударе. Они бы такое рвение по делу проявляли. А то такая инициативность, словно, бедные, от скуки маются, чем и занять себя не знают.
— Вот лично мне… — говоривший задумался. — Лично мне их всего лишь жаль, Владыка. Они дети, и они заслуживают хотя бы шанс… Хотя бы завершить свое детство.
— Все дети остались в самолете, куратор, — в голосе Владыки сквозило явное раздражение. — И в течение получаса отправятся в аэропорт назначения с призами и подарками. Что само по себе не здорово, потому как этот акт доброй воли люди сочтут не более, чем слабостью. И дальше мы будем вынимать из «паутины» случайно залетевшие туда самолеты, нашпигованные детьми и всевозможными приборами слежения, по две штуки в неделю. А скорее всего и по три. И тогда эти самолеты-шпионы нам придется взрывать прямо на границе. И прямо вместе с детьми. И вы будете сидеть и шептать по углам, что Владыка слишком жесток, или слишком безумен.
— Я все понимаю, Владыка, но все же шестнадцать… Это слишком мало, чтоб считаться взрослым. Мы сами создавали эту страну, и сами создавали свои принципы, свои основы морали в отношении с людьми. И сами объявили, что до восемнадцати мы не трогаем. И если теперь мы будем отходить… вот совсем немного, по шажку… завтра мы сочтем, что и десять — вполне приемлемо.
— Если этого потребует выживание нас, как вида, то и сочтем. А пассажиры вражеского самолета гражданами Страны Людей не являются, и, соответственно, гражданскими правами не обладают. Что же до возраста — им повезло, что в основном там летели старшие школьники, иначе я снял бы и тех, кто младше. Но пятьдесят человек из ста тридцати можно и оставить. Надеюсь, на западе впечатлятся. Ладно, все, — Владыка решительно встал. — Сарминоратит, подберите, кто из ваших пилотов сопроводит самолет до места назначения. Человеческого летчика одного оставьте, пусть связывается с местными диспетчерами, незачем нам изучать их позывные. По прибытии в аэропорт перережьте горло. За отличную работу вашей базы я готов передать вам в пользование пятнадцать пленников, можете выбрать на свой вкус, согласуйте только с Риниеритином, его проект в приоритете.
Начальник базы кивнул и поспешно вышел.
— То есть проект ты все же мне разрешаешь? — в отсутствии посторонних они давно уже перешли на «ты». В конце концов, не только на приемах встречаются. И если бы вызов с границы не застал их обоих за дружеской партией в тарго, Владыка на базе и вовсе б не появился. Полномочий у Риниеритина было более чем достаточно, чтоб разобраться в возникшем вопросе. Но Владыка порой любил — по старой памяти — вникать в дела Верховного Куратора слишком уж пристально. Порой это бывало на пользу. Сейчас — связывало руки.