Страница 23 из 80
Она понимала, что накручивает себя, и что все, наверное, не так уж плохо. И Аршез обещал… И работу он ей найти поможет, и все деньги она ему вернет… Вот только старухи у подъезда все равно будут считать ее малолетней шлюхой и содержанкой…
Приехал лифт. Аршез вышел мрачный и напряженный. Молча открыл ей дверь, пропустил вперед. Она тут же сбежала к себе в комнату, а он пошел инспектировать ремонт.
Надежды на то, что столь маленькую комнатку смогут привести в порядок за один день, не оправдались. Нанятые им рабочие что-то пытались ему рассказывать про сложности выравнивания пола после снятия старой сантехники, а он чувствовал только запах их пота и приходил в ужас от перспективы терпеть их в своем доме еще один день. Рассчитал и выгнал, сорвав на невинных, наверное, людях свое раздражение от сложившейся ситуации.
Распахнул настежь окно, немного постоял возле, пытаясь взять себя в руки.
И тут вновь затрезвонил телефон.
— Да?.. Нет… Нет, нету, всё, кончилась!.. А мне понравилась!.. Передумал! — трубку на рычаг едва ли не швырнул. Сдурели они, что ль, всем скопом?! Да с какой радости он станет делиться?! Да как только в голову пришло, что он вообще их близко подпустит к своему ребенку?!
Тяжело опустился на стул, снял очки, протер уставшие глаза. Подумал, что за сегодняшний день он умудрился поругаться со всеми. Вот вообще со всеми, с каждым, кто встретился. И это он всегда себя спокойным считал… Где то спокойствие?..
Ладно, все — и дракос с ними, но за девочку-то он отвечает. Ей плохо из-за него, а ведь он обещал заботиться. Встал и решительно направился в комнату к своему ребенку. Надо договариваться. Утешать. Объяснять. Хоть что-то.
* * *
Она лежала под одеялом. С головой. Недвусмысленно демонстрируя свое полное нежелание общаться.
— Давай попробуем поговорить, Анют, — он ненадолго замер в проеме двери, давая ей время осознать свое появление.
— Стучать… видимо, не учили, — ее раздражение оборачивает ее коконом поверх одеяла.
— Это наш общий дом, Анют. Общее жизненное пространство. Одно на двоих. И, в общем, не слишком большое. Довольно глупо делить его на сегменты и начать вести себя, будто мы друг у друга в гостях, — он постарался сохранить спокойствие. — К тому же, ты чувствуешь мое приближение. Как и я твое.
Молчит. Не дождавшись ответа, он проходит и присаживается на край кровати. Даже не рядом с ней, на другой стороне. Но она тут же взвивается.
— То есть, твои слова о том, что это моя комната — это только слова, да? Вон там, за тремя дверями, есть твоя, и она — только твоя, туда и близко не подходить. А все остальное у нас общее? — она сидит посреди кровати, нервно сжимая сбившееся одеяло. Полностью одетая, но все равно ощущающая себя раскрытой и уязвимой перед ним. — Включая и предметы моей личной гигиены? Которые ты мне, наверное, и вставлять сам будешь? Я ведь такая маленькая и слабая, а ты большой и опытный, у тебя явно лучше получится!..
— Анют, попробуй меня послушать…
— Я слушала тебя уже. Вчера слушала, сегодня… Сегодня особенно заслушалась. Мама меня к тебе послала! Господи, да ты хоть врать бы где-нибудь учился! Ну кто в здравом уме поверит в подобное, ну скажи мне? Какая мать своими руками навлечет позор на своего ребенка, на свою семью? Отправит свою несовершеннолетнюю дочь пожить у одинокого мужика?
— На взгляд соседей я довольно молод. Скорее юноша, чем мужчина. Поэтому разница в возрасте между нами воспринимается, как минимальная, — он не очень понял, что, собственно, не так?
— Да при чем здесь разница в возрасте??? Твои намерения воспринимаются ими как вполне очевидные! Как и моя порочная сущность. Я для них шлюха, шлюха, понимаешь?!
— Честно говоря, нет. Прежде всего, я категорически не понимаю и не принимаю употребление тобою грязных нецензурных ругательств. Аня, тебе шестнадцать лет, ты неопытная юная дева, откуда эта грязь в твоей голове? Ты хоть значение этого пещерного вульгаризма знаешь?
— А с чего мне его не знать? Я свои шестнадцать лет в реальном мире прожила, не в монастыре, не в сказке. И я прекрасно знаю, как относятся к тем, кто, не закончив школу — да даже и закончив — переезжает в большой город и поселяется у мужика посостоятельней. И какими словами их называют, и какие услуги они оказывают своим «покровителям» за «покровительства», — она поплотнее запахнулась в сползающее с плеч одеяло. — А у вас… я не поняла с твоей расой, но люди у вас такие же. А в глазах своих соседей ты предпочитаешь выглядеть человеком. Вот и судить меня все будут по человеческим понятиям. То есть как… — она в отчаянье закрывает лицо руками. — А ты еще и маму мою приплел…
— Ну, давай попробуем начать с соседей, — воспользовавшись тем, что она выдохлась, пытается объяснить ситуацию Аршез. — Ты поняла совершенно верно, в глазах всех жителей этого дома я — человек. Артем. Самый обычный молодой парень, разгильдяй в крикливых нарядах и с неустроенной семейной жизнью. Та же Люся уже лет пять советует мне жениться и остепениться. Впрочем, она крайне редко бывает столь навязчива с этими советами, как сегодня. Видимо, количество наших покупок оказалось для нее критическим, — чуть качает головой. И чего он так взъелся на нее там, у подъезда? Надо будет зайти, извиниться. — Впрочем, быть для них человеком — это даже не моя личная прихоть, это часть нашей политики, — возвращается он к объяснениям. — Как я уже говорил, мы — Великие. Древние, почитаемые как цари или боги. А ни царь и ни бог просто не могут быть соседями рядовых людей по лестничной площадке. Они прилетают из-за Бездны, дабы взглянуть мудрым взглядом, дать добрый отеческий совет, и тут же улететь обратно — в свою прекрасную волшебную страну.
Чуть улыбнулась. Нет, не «всем сердцем», и даже губы не дрогнули, но едва видимой рябью по ауре улыбка мелькнула.
— А Бездна — это что?
— Граница между Страной Людей и нашей. Гигантская трещина в земной коре, прошедшая по руслу одной из Великих рек, — поясняет он и вновь возвращается к насущному. — Но речь сейчас не о ней, Анют. Речь о твоих извращенных представлениях о жизни, которыми ты себя же и мучаешь. Какие еще услуги за покровительство, что ты выдумала? Ты мне абсолютно ничего не должна. Это я взялся тебя опекать, тебе помогать, и именно этим и собираюсь заняться. А для всех соседей на свете — ты просто моя подружка. И видят они самую обычную молодую человеческую пару, которая решила жить вместе. Как это может опозорить какую угодно семью, мать, дочь?
— Ты не понимаешь…
— Да, — согласился он, — не понимаю.
— Вот сколько у тебя было… «подружек»? — вспоминая услышанное от бабки, вполне сопоставимое, впрочем, с его «гостевыми» халатиками-гелями-шампунями, интересуется она.
— Много, Анют. Даже если б считал, давно сбился.
— Ну да, царю и богу — оно зачем? — кривится девочка. — Ну а бастардов у твоего величества сколько?
— Чего? — недоумевает он. — Прости, я не знаю этого слова.
— Детей, — раздраженно выплевывает она. — Сколько детей родилось у твоих подружек после того, как ты их бросил? Интересовался когда-нибудь? А сколько не родилось в результате аборта? А сколько твоих бывших стали бесплодны, из-за того, что аборт оказался неудачным? Тоже не знаешь, или тоже считать сбился?
— У меня нет детей, Анют, мне некого считать. Я ва… Великий, а девы, о которых идет речь — человеческие. Наши виды не совместимы генетически. Ты спрашивала вчера, какие отношения между нами возможны. Дружба возможна. Любовь возможна. Страсть возможна. Секс — возможен. Но вот родителями общего малыша нам не стать.
Она… как-то сдулась сразу. Осела. Вроде много чего еще хотела в запале ему сказать, но… как-то вдруг это все стало неважным. Она сидела, растерянно вглядываясь в его лицо, и в очередной раз пыталась понять, что же все-таки это значит — «другой», «не человек». Не человек настолько, что даже биологически… генетически несовместим. Так похож на людей, что можно обмануться (чем и пользуется без зазрения совести), но в то же время настолько другой, что…