Страница 32 из 74
— Я специально провел тебя этими коридорами, — сказал Алкадий, усаживаясь на диван и показывая на скамеечку у своих ног. — Ты слишком любишь комфорт, мой ученик. И не знаешь, как живут другие люди. Может, и не хочешь знать.
Лиин вздрогнул, на самом деле не понимая. Уселся на скамеечку, уставился на огонь, бушующий за веером каминной решетки, сложил на коленях дрожащие руки. Его душа целителя истекала болью… и все вокруг, казалось, расплывалось в волнах слабости.
— Ты слишком избалован жизнью, хотя и простой рожанин. Очень странно, кстати. Но повезло не всем. Не все родились такими миленькими, не всем жилось так просто, как тебе…
Просто? Лиин прикусил губу. Его еще мучили ночами слова родной матери… как она его назвала? Чудовищем? Звала соседей, чтобы помогли ей с этим чудовищем справиться, и в визг бушующих вокруг ветра и снега вплетались ее истерические крики…
Лиину было шесть. И тот день стал для него самым горьким… и самым счастливым. Ведь тогда он единственный раз видел своего архана…
Ему приказали ждать. Он ждет. Такова его судьба. Таков его выбор.
— Учитель… — сказал он, поднимая голову. — Чего мы ждем?
Будто отвечая на вопрос, дверь открылась, и на пороге появилась женщина. Кто-то явно пытался ее наскоро привести в порядок, даже втиснул ее худое, высохшее, тело в красивое ярко-алое платье, но это не скрыло ни ее серости, ни грязных волос, ни потухшего взгляда.
За женщиной шел мальчик, лет шести, Лиин даром своим сразу же понял, без слов — сын. Светловолосый и невинный, настолько же худой, как и его мать, так же наскоро причесанный и одетый в тонкую тунику, он смотрел на Алкадия и Лиина с ужасом, держался за юбку матери и теребил полу туники, нервно перебирая худыми ногами…
— Чем могу помочь, архан? — прохрипела женщина и взялась было за ворот платья, явно намереваясь его стянуть.
Лиин передернулся — при сыне? И тотчас почувствовал на плече тяжелую, успокаивающую ладонь Алкадия.
— Уж не думаешь ли ты, что нам нужны твои старые прелести? Тебе уже тридцать три, моя хорошая? И жизнь тебя явно не пощадила.
— Так что тебе нужно, архан? — тихо усмехнулась она, будто не обидевшись на ироничные слова. — Моего сына? Дай слегка полежать у этого огня, отведать твоей оленины и можешь брать.
Как будто кому-то тут нужно ее позволение!
Мальчик задрожал еще больше, Лиин стиснул зубы, и ладонь учителя, казалось, стала еще тяжелее, удерживая ученика на скамье.
— Хотя бы поиграла в хорошую мать, ради приличия?
— Ты пришел не в тот дом, где живут хорошие люди, — усмехнулась женщина, впервые кинув из-под растрепанных волос яростный взгляд. — Мои дети сломали мне жизнь.
Дети? Значит, этот мальчик не один? Стало тоскливо и жутко. Может, Алкадий прав. Может, Лиину до этого везло? Могло же быть и так… и он мог бы стоять перед разряженным арханом в тонкой тунике. И он мог бы слышать от собственной матери эти слова.
— А ты никому ее не сломала? — тихо спросил Алкадий, поднимаясь с дивана. — Почему-то я тебе не совсем верю… но таких тварей, как ты, не совсем ведь интересуют другие, правда?
Женщина вздрогнула, но промолчала. Ума не дразнить клиента у нее хватило. Хотя Лиину уже почти хотелось, чтобы Алкадий ее ударил. Да не раз. Но вместо этого учитель тихо спросил:
— Хочешь отсюда выйти?
— Хочу! — сразу же оживилась женщина. — Но просто так ведь ничего не бывает, правда?
Алкадий подошел к ней, окинул слегка брезгливым взглядом, но ей, видимо, этот взгляд не помешал. Она выпрямилась вдруг, улыбнулась, почти мило, поправила растрепанные, когда-то белокурые, волосы, и Лиин вдруг увидел остатки ее былой красоты… опасной красоты. Притягательной. И безумной.
— Не бывает, — сказал Алкадий, подходя к рабыне. Он провел пальцами по татуировке на ее щеке, потом схватил ее вдруг за волосы и прошептал в лицо:
— Будешь слушаться меня как собака, тварь. Одна ошибка, и ты вернешься сюда. И уж я позабочусь, чтобы тут тебе было еще хуже, чем до сих пор.
— Почему спасаешь…
— Потому что ты можешь быть полезна. Но ты глупа и не видишь собственной выгоды. И потому тебя придется держать на коротком поводке.
Он толкнул ее на землю и хлопнул в ладоши, вызывая прислужника. Последний явился мгновенно. Посмотрел на испуганную рабыню, потом на клиента и скривил губы в услужливой улыбке.
— Я забираю ее, — сказал Алкадий, вытирая руки платком. Он выхвалил из-за пояса мешочек с золотом и кинул его прислужнику.
— А мальчика?
— Щенок мне не нужен, — холодно ответил Алкадий. — Делай с ним, что хочешь…
И направился к двери.
Лиин же оглянулся на перепуганного мальчишку, и решение пришло мгновенно. Он пожалел о своей глупости еще в тот момент, когда магический сгусток упал в ладонь прислужника, а губы едва слышно прошептали всего три слова:
— Главе темного цеха.
Он бежал по коридорам за Алкадием и молился всем богам, чтобы прислужник его не выдал. И чтобы Зир сделал то, о чем он просил.
Ведь в глазах оставленного за спиной мальчика горело такое отчаяние… и стыд… каких у детей быть не должно.
Но уже когда они доехали, его догнало едва слышное, на грани сна и яви: "Сделаю. Но больше так рисковать не смей. Иначе я попрошу Армана с тобой поговорить. Как следует..."
Холодно! Этот сад обманывал душу и зрение. Манил ароматом роз и разбивал все надежды о зимний холод. Бездарная трата магии. Место, которое Арман ненавидел. И теперь, когда смотрел на этого мальчишку, еще больше. Он глазам не поверил. Он искал Рэми по всей столице, а тот пришел к нему сам. Мало того, что пришел, еще и за нос водил проклятой магией! Его, главу северного рода! И Арман ничего не почувствовал…
От собственной глупости стало стыдно. А потом пришел холодный гнев. И понимание, что если ничего не сделать, Мир вновь пожалеет этого щенка! Не пожалеет! Кое в чем у Армана больше власти, чем у принца.
Мир вновь разъярится. Вновь прикажет Арману исчезнуть. Но будет жить.
На глазах у опешившего Мира и холодно наблюдающих телохранителей, Арман схватил только начинавшего очухиваться мальчишку за шкирку и столкнул со ступенек беседки. Рэми упал под заснеженную елку, перевернулся на карачки, закашлялся, на снег капнуло красным, что-то гневно выкрикнул Мир, но Арман уже не слушал. По его приказу замок опустил над ним и Рэми щит, и Мир выругался, наткнувшись на невидимую преграду.
Кажется, хотел приказать убрать щит. Кажется, даже приказал. Кого интересуют его приказы?
Одним движением Арман выхватил из-за пояса тонкий клинок ларийской стали, подарок опекуна, схватил заходившегося в кашле мальчишку за волосы, заставляя его выгнуться, и тихо спросил:
— Готов к смерти, щенок?
Рэми распахнул широко глаза, и на миг стало душно. Сомнения… ненавистные сомнения! Арман знал этот взгляд напуганного до смерти высшего мага. Хорошо знал. Но и слишком хорошо знал Рэми, чтобы вновь позволить обмануться.
Кинжал мягко коснулся худой шеи, лизнул кожу кровавым языком, оставляя ширившуюся дорожку. И все бы закончилось быстро и легко, если б мальчишка не выдохнул глупое:
— За что? Ты же сам отпустил…
Арман опешил. Этот щенок еще осмеливается спрашивать за что? Ну что же, времени хватает, можно и ответить:
— Не притворяйся, тварь! Ты прекрасно знаешь за что.
— Не знаю… — прошипел Рэми и получил коленом в лицо.
Упал лицом в снежную грязь, тихо застонал, сомкнул ладони, собирая в кулак смешанные со снегом гниющие листья. Какой же он дурак! Молчал бы, и все бы закончилось быстро, а теперь пусть помучается… всего слегка… капельку. Насладиться его болью и страхом за все те ночи, что Арман не спал, прочесывал столицу, пытаясь его выловить.
Он вновь схватил Рэми за волосы, заставил поднять окровавленное лицо и посмотреть на Мира, а потом прошептал ему на ухо:
— За дураков нас держишь? Ты же маг и должен понимать, что обмануть нас невозможно. Что я больше тебе никогда не поверю. Ты всего лишь тварь, что тянула из Мираниса силы.