Страница 7 из 14
Она опять повернулась к Агею:
– Тебе приходилось стрелять?
– Приходилось. – Агей встал.
– В кого?
– Волки на яков напали, почти у самой нашей станции. Мы с дедушкой с крыльца стреляли.
– Попали?
– Трех убили сразу. Потом еще одного нашли. Стая была очень большая… Нельзя было не стрелять.
– Конечно, нельзя! – согласилась учительница. – Но ведь это мы, люди, так решили: пусть живут яки, а чтобы они жили, должны умереть волки. Жизнь существует за счет жизни. Закон жестокий, и, однако, когда вмешательство внешних сил отсутствует, мы наблюдаем торжество жизни. Ее становится все больше и больше… Но вот вопрос: какой жизни?
Екатерина Васильевна засмеялась.
– Тут мы в философию заехали. А все ж таки давайте-ка подумаем: когда жизни на Земле было больше – теперь или в эпоху динозавров?
– Наверное, теперь, – сказала Ульяна. – Хотя, конечно, всем кажется, что в эпоху динозавров ее было вроде бы и больше.
– Супчик был погуще! – развеселился Вова. – Харчо с динозаврами.
– Болото! Все шевелилось, крякало, квакало! Бррр! – передернула плечиками Крамарь.
– Сейчас один бетон да железки, а тогда раздолье было! – сказал Борис Годунов.
– Эх ты, царь-государь! – воскликнул Курочка. – Ты представь только! Все чавкало, грызло, жрало… Ты заглотнул – и сам уже в пузе!.. Не томите, Екатерина Васильевна. Откройте всю правду, не бойтесь седьмого «В».
– Я и сама не знаю.
– Да ведь это и был Вырий! – догадался Вова.
– Верно, – согласилась Екатерина Васильевна. – То был Вырий. Но вот в мире появился человек. Казалось бы, еще одно живое существо. И только. Но у человека были Мысли. Совершенно невесомые и, кажется, не оставляющие никакого следа. Но это только так кажется… Вам известно понятие – «биосфера». А вот ученый Вернадский за много лет до начала космической эры догадался о том, что эволюция видов переходит в эволюцию биосферы. И еще о том, что научная мысль есть явление планетарное, что человек уже не может действовать, мыслить, думая о себе, о семье, роде, государстве, он уже должен действовать и мыслить, думая о планете.
Глаза Екатерины Васильевны перестали улыбаться.
– Я хочу, чтобы вы сосредоточились и, слушая меня, думали… Вернадский так говорил: «Человек и человечество теснейшим образом связаны с живым веществом, населяющим нашу планету… Живое вещество охватывает всю биосферу, ее создает и ее изменяет…» Это вам понятно? Теперь попробуйте понять развитие этой мысли. Мир наш, то есть биосфера, имеет три реально существующих пласта: космос, земля и мир бесконечно малых существ – молекул, атомов, частиц… Так вот, под влиянием мысли и всеобщего человеческого труда биосфера переходит в ноосферу. Ноосфера – это сфера разума. Научная мысль, проникая во все три пласта реальности, становится геологической силой, планетной силой.
Она устало отвела прядь волос со лба. Сказала чуть ли не обидчиво:
– Редко мы думаем за всю-то планету. Все редко думаем: и учителя, и ученые, и писатели… Не помним, что от качества наших мыслей зависит качество жизни.
– Выходит, что чем больше людей, тем лучше! – сказал Борис Годунов.
– Да, это так. Чем больше труда, тем большая энергия мысли.
– Сейчас Земля в оболочке радиационных поясов, а когда-нибудь будет опоясана кольцами энергии мысли? – удивился Агей. – Интересно!
– Еще как интересно! – согласилась Екатерина Васильевна. – Но вот что меня сегодня расстроило, Агей! Седьмой «В», оказывается, не знает, что это такое – ирбис.
– А что это такое? – спросил Вова.
– Дурак! – сказал Борис Годунов. – Птица такая.
Екатерина Васильевна посмотрела на Агея, они улыбнулись друг другу, и тут прозвенел звонок.
Домашние уроки
Мария Семеновна и черный кот Парамон встретили Агея на пороге.
– Ты бы, Агеюшка, на море сходил. Бледненький какой-то. Ты купайся, пока тепло. У нас ведь тоже зима бывает.
– Но ведь море льдом не покрывается.
– Да что из того! Когда плюс семь, не покупаешься.
– Уроки мне надо учить, – сказал Агей. – Завтра целых шесть подготовок.
– Не жалеют у нас детей, не жалеют! – посочувствовала Мария Семеновна.
От обеда Агей отказался, но чаю выпил.
– Поем попозже. Когда наешься, голова не работает.
Он полежал минут пятнадцать, умылся. Сел за стол.
Итак, шесть подготовок: алгебра, литература, черчение, история, зоология, английский язык.
На часах без десяти три. Начал с черчения. Предлагалось сделать проекцию детали и указать ее размеры.
Что к чему, разобрался быстро, а вот само черчение оказалось капризным делом. Два раза подтер – и чертеж вид потерял. Больше тройки за такое не поставят.
Взял новый лист бумаги, перечертил, да так – хоть на выставку!
– Агеюшка, полпятого! – встревожилась Мария Семеновна. – Надо поесть.
– Поем! – весело согласился Агей.
– И погулять.
– И погуляю!
Он очень был доволен своим чертежом. Поискал ему место и возложил на буфет.
На первое Мария Семеновна подала домашнюю лапшу, на второе – вареники с вишнями. Агей и впрямь пальчики облизал.
Удивительно, но коту Парамону вареники тоже очень понравились. Обедал он, запустив в миску передние лапы, и, когда взглядывал на людей, был похож на запорожца с усами.
Вдруг Парамон рыкнул свое: «Мяу!», потянулся и скакнул на буфет.
– Чертеж! – ахнул Агей.
Кот хоть и вылизал лапы после еды, но автограф свой на чертеже все равно оставил.
– Агеюшка, может, я перечерчу? – Мария Семеновна была готова сквозь землю провалиться. – Ах ты, бессовестный! – горестно укоряла она Парамона.
– Я сам виноват, – сказал Агей. – Это же любимое место Парамона, а я его занял. Пустяки. Сделаю новый чертеж. Дело-то совершенно механическое.
Стрелки часов показывали половину седьмого, когда с черчением наконец-то было покончено.
Агей открыл учебник литературы. Следовало разобраться, где в «Капитанской дочке» историческая правда, а где художественный вымысел. Прочитал высказывания о повести. Все почему-то старались похвалить Пушкина: «автор изумительных по силе…», «чудо совершенства», «решительно лучшее русское произведение».
Дважды перечитал высказывание писателя Залыгина: «В обыкновенной… любовной истории безвестного офицера на считаных страницах изобразить такое событие, как Пугачёвский бунт? Кому и когда еще удалось такое же?»
– Например, Мериме в «Кармен», – ответил Залыгину Агей, – или Толстому в рассказе «После бала», Гоголю в «Тарасе Бульбе» и многим, многим…
Агей собирался перечитать высказывания, чтобы запомнить, но не стал. Ему были неприятны все эти похвалы. Неужели знаменитые люди не понимали, что, расхваливая Пушкина, они словно бы ставили себя выше его. Учитель может похвалить ученика, а вот ученик учителя? Ученику дано другое – чувствовать к учителю благодарность.
Агей прочитал параграф учебника. Учебник тоже хвалил Пушкина за то, что тот «глубоко правдиво воспроизвел самый дух эпохи, проник в характеры, переживания, думы людей XVIII века». Будто авторы учебника знали этот дух, эти думы и переживания ничуть не хуже Пушкина.
Дедушка не терпел учебников, он учил Агея по-другому. Они читали повести, стихи. И бывало, даже всплакивали от возбуждения и чувств.
«Это как сама природа! – говорил дедушка о поразившем их произведении. – Вот гора! Уже столько поколений минуло, а люди всё наглядеться на нее не могут. Так же и с великими творениями. Конечно, можно объяснить, почему поэт написал именно это стихотворение, какие события вызвали его к жизни. Но разве в том главное? Главное, что люди открывают книгу, и душа у них замирает от восторга и воспаряет к небесам».
Агей закрыл учебник, взял с полки Белинского, прочитал его статьи о Пушкине, потом перечитал «Капитанскую дочку».