Страница 39 из 94
XXVIII
У Голубова была привычка выходить в поле легко одетым, в одном свитере или в матросском бушлате, в зависимости от времени года. Но когда кончался рабочий день, хотелось переодеться, ощутить жесткость свежего воротничка вокруг шеи или облегающую плечи кожаную куртку.
В тот вечер Ангел поймал его в поле и затолкал в джип, повторяя:
— Срочно к Главному, срочно!
Когда он вошел в притихший дом, уже смерклось.
— Заходи! — Сивриев провел его в большую комнату. — Садись.
— Ты в округе был? Получил взбучку? — спрашивает гость.
— За что мне взбучку? У нас что, дела в хозяйстве не идут?
— Присказка такая: вызывают — значит, дадут взбучку. Не сердись.
— Я хочу спросить тебя: читал ты мои разработки?
— Нет, но имею представление…
— Кто, ты думаешь, отнес их в окружной комитет и с какой целью?
— Не думаю, а наверняка знаю — бай Тишо.
— А Нено?
— Нено там позже был.
— Клепал на меня?
— Защищал. Но, ты сам понимаешь, не во всем. Обидно ему, что ты с ним не поделился. Что ж, у каждого своя ахиллесова пята… Нено любит, чтобы делились люди с ним. Впрочем, и должность ведь у него такая… В целом ему понравился твой план, но он считает, что где-то в самой сути этой разработки скрываются какие-то неясные силы, которые при недосмотре могут обернуться против самого плана.
— По его разумению! — поправляет Сивриев.
— Ты же знаешь, он не одобряет твою деятельность в Югне, вернее, не одобряет методы твои, понимаешь? Но, к твоему сведению, он не из тех людей, которые черное называют белым и наоборот.
Прежде чем Голубов заканчивает свою защитительную речь, оба вдруг замечают, что Илия стоит в щели приоткрытой двери.
— Что опять случилось?
— У меня слово верное, — говорит тот и заходит. — Я не стану брать свое слово назад. Однако хочу тебе напомнить, чулан не входит в расчет. Ежели ты и чулан возьмешь…
— Не возьму. Оставь нас, сделай милость! — почти кричит Сивриев.
Потом он достает копию своего плана.
Около часа Сивриев и Голубов не поднимают головы от стола. Тихо. Изредка шелестит калька в нетерпеливых руках и звучат невнятные возгласы: «Здесь?» — «Нет! Присоединим…» — «Немного будет?» — «Нет, не много». — «Тогда давай еще туда, дальше».
Карта югненского хозяйства разукрашена сверху донизу цветными карандашами. Уже за полночь. Голубов вдруг, хлопнув по ней ладонью, выкрикивает:
— Стоп! Досюда. Дальше Нижнее Хилядново. Граница.
— Продолжай! — требует решительно Сивриев. — Секи ее! Нужно пересечь и Верхнее Хилядново. Хватит делить землю сельскими межами: отсюда наше, а дальше не наше… Были ведь времена, когда мы запахивали межи, созданные века назад частным землевладением? Разрушили мы их? Разрушили. Создали ТКЗС[8]. После необходимо было соединять мелкие хозяйства в крупные. Соединили мы их? Соединили. Сейчас — новые времена, новые потребности. Опять, может быть, рождаются новые формы. Поэтому рассекай, веди через Нижнее Хилядново и через Верхнее Хилядново, сколько надо. Важно не упустить перспективу, вот что важно.
Прихлебывая маленькими глотками ракию, Симо Голубов слушает заключительные пояснения Сивриева. Он потрясен его словоохотливостью, профессиональной подкованностью. Впервые он понимает, какого ранга специалист их Главный. И, кажется, впервые осознает значение слов «гореть на работе» — раньше-то слова эти воспринимались больше с иронией…
Идя домой притихшими сонными улицами, Симо продолжал переживать и осмысливать все услышанное в тот вечер. Не иначе, думал он, Главный получил старт сверху. Пойдет теперь, как говорится, кроить и перекраивать, развернется…
Что ж, к добру или не к добру его тревоги в эту ночь?
А бай Тишо, легендарная личность района и окрестностей, с чьим именем связаны самые чистые представления и надежды здешних крестьян? Он, конечно, останется примером для людей. И председателем останется, но в хозяйстве он — это ясно — уже второй человек. Сила сейчас в руках Сивриева. Его неумолимый, холодный ум будет вершить судьбы Югне и близлежащих сел. Бай Тишо был хорош вчера, сегодня его оттесняет сам ход событий. Он был рачительным хозяином небольшого кооперативного имущества, а перед гигантом (восемьдесят тысяч декаров!) оказался в положении беспомощного ребенка, который глядит снизу на горную вершину, восхищается ею, но взобраться на нее не может.
Смена руководителей! В других селах это случилось уже к концу пятьдесят девятого, шестидесятого года, когда прежние председатели заменены были новыми специалистами или опытными партийными и государственными руководителями. Только бай Тишо («югненская чинара», как его называют в городе) остался как стажер среди более молодых своих коллег. Выходит, пришла и его очередь… Хоть вроде бы и стоит он пока прямой, непоколебимый, но Симо чувствует, как трещат мощные его корни в глубине и потому вся югненская земля трепещет, словно при землетрясении. Сколько будет продолжаться разлом? Месяцы, годы, пятилетия?..
И сам Голубов ощущает себя на распутье. Куда? Если человеколюбие, простота будут уничтожены из-за ускоренного шага таких людей как Сивриев, не будет ли и он, Голубов, нести известную вину за это? Все знали, и он в том числе, что бай Тишо доверчив, что не в его характере стучать кулаком по столу, приказывая сделать так, а не иначе. Хитрецы бригадиры не раз взваливали на его плечи свои обязанности. То и дело бегали к нему. Водили его из дома в дом, точно медведя… Кольо, например, рассказывал такой случай: «В шестьдесят втором, когда прижали меня за семьсот декаров табака, повел я бай Тишо агитировать Влычковых. Я вместо десяти шибанул им по двенадцать декаров на семейство — и они отговаривались-отговаривались, но в конце согласились, но, говорю им, перед председателем держитесь; не хотим больше десяти, некому, больные мы — ну и так далее. Как устроил я цирк, так и получилось. Идем мы с бай Тишо по дворам, начинаю я агитировать, то есть ругаю: дескать, лентяи! Привыкли на всем готовеньком! Такие-сякие! Социализм только теряет на вас! Но они знают номер, посмеиваются себе. В конце, когда мы уже пошли, бай Тишо вздохнул и говорит: не легкая, мол, у вас служба!.. Скажу тебе, официально в тот год план у меня остался шестьсот, а я засадил семьсот, и люди мои все до одного премии взяли».
Вот так вынужден был крутиться между уговорами одних и тонкими расчетами других. И не оставалось у него времени подумать о глобальных задачах. А потом вроде бы и сам поверил, что без него дела воистину не смогут поправиться…
Добрый бай Тишо. Сколько времени Симо знает его, он всегда такой.
Когда образовывали хозяйство в Югне, председатель бегал больше их, молодых, — убеждал мужчин, уговаривал женщин, в конце концов сам шел выгонять скотину из хлева, боясь, как бы кто-нибудь не заколебался и в последнюю минуту не сказал «нет!». А после, во время массовой записи? Все вошли в кооперативное хозяйство, кроме только Калчо Белята из Яворнишкова. Тогда Милан — председатель совета — предложил передать Калчо в руки милиции. «Не будем из-за паршивой овцы район срамить». Бай Тишо ему противоречил: какой же он кооператор, ежели ты его силком тащишь в ТКЗС? Пусть, дескать, один сидит, покуда у него в голове прояснится. Все остальные члены комитета поддержали председателя совета, а его обвинили в мягкосердечии. «Не мягкосердечие! — отвечал он. — Просто не хочу я такими мерами — человек ведь, не скотина. — И когда понял, что те ему не уступят: — Дайте-ка мне всего одну ночь времени. Не так страшен черт, как вы его малюете». На следующий день Калчо Белята сам явился в совет, подписал декларацию, улыбнулся и пошел в корчму. После третьей рюмки, собрав вокруг себя посетителей, сказал: «Угощаю». И объяснил, почему угощает: «Самый главный коммунист нашего округа провел целую ночь в моем доме, упрашивал, чтобы я вошел добровольно. Я хо-о-о-орошо ему нервы потрепал и только после этого согласился. И как заграбастал он ручонку мою, вот эту самую! Благодарю тебя, говорит, Калчо, от имени всех коммунистов на Земле!..»
8
ТКЗС (Торгово-кооперативный земледельческий союз) — форма коллективного хозяйства в болгарском селе.