Страница 26 из 94
— О твоем приключении узнал бай Тишо, — говорит он. — Вызвал меня вчера — дескать, ты один виноват, ты Филиппа приваживаешь, тащишь везде за собой. Еще сказал, что меня «уж не вернешь на путь истинный, но юношу — оставь!..» Будто я на веревке тебя тащу! Не хочу я этих упреков, слышишь, Фильо? Прошу тебя, перестань туда ходить… Это полная безнадёга, и только наивняк вроде тебя не видит всей бессмысленности подобной авантюры.
Филипп вздрагивает.
— Нет!
— Что — нет?
— Она не такая, как вы с бай Тишо о ней думаете. Я хочу ее только защитить… У нее чистая, возвышенная душа.
Голубов пускает в ход и припасенное про запас оружие.
— Сказал ты ей, — спрашивает он, — что ты брат Георгия? И вообще, как она могла тебя не узнать?
— Тогда мне четыре года было, с тех пор она меня не видела. Но я заметил, с того дня — помнишь? — она всматривается в меня как-то особенно.
— Говоришь о честности, — давит Симо, — а сам поступаешь нечестно. Сознательно вводишь ее в заблуждение.
Лицо Филиппа заливает краска стыда, он отворачивается и убегает к своим грядкам, к своим помидорам.
Глядя ему вслед, Симо Голубов спрашивает себя: в самом ли деле он хочет оградить Филиппа от действительно бесперспективной связи — или просто завидует этому мальчишке, завидует его чистоте и непосредственности?
XXI
На следующий день помидоры — последние собранные с опытного участка — отвозят на вокзал. Пока их взвешивают, Голубов в сторонке под навесом беседует со студенткой из трудотряда.
— Работы по горло, а Симо… — смеется тетка Велика. — Он у нас такой. И когда учителем был в селе, и когда студентом, вечно за юбками волокся. А девочка ничего, все при ней. И знает, что нравится…
Филипп уже несколько раз встречал их вместе. Девушка скромная, милая — предупредить бы ее, дескать, гляди в оба, да как можно, если это бате Симо…
Кончают взвешивание. Тетка Велика уходит, а Филипп садится за длинный стол и принимается листать накладные — считает килограммы. Девчата из бригады, прицелившись, бросают в него спелыми помидорами и хохочут, а заведующий приемным пунктом Драго кричит трубным голосом:
— Не расхищать! Прошу не расхищать!
На площадке перед навесом останавливаются одновременно председательский джип и черная «Волга» с софийским номером. Бай Тишо, выскочив из машины, весь красный, размахивает руками.
— Можете идти в окружной Совет — куда хотите идите, только оставьте нас в покое! И без вас забот хватает. Объясняешь им, — говорит он, когда «Волга» исчезает за поворотом, — транспорта не добавляют, а знай себе долбят: давай, давай, давай!..
К нему подходит завпунктом.
— Бай Тишо, с границы два вагона вернули. Немец не захотел — перезрели помидоры, видите ли.
— Отдай-ка их немедленно тем, на черной «Волге», — пусть подавятся.
Из-под навеса уже кричат, передразнивая трубный голос Драго, что нет работы, люди простаивают.
— Филипп, где твои-то подводы с помидорами? — спрашивает завпунктом.
— Приедут, — отвечает тот, нехотя отрываясь от накладных.
— Приедут-то приедут, только когда? Ведь этих работников — хе-е-е! — нельзя без работы держать. Вишь, какие пижоны? Девчонка в кепке набекрень, парень в платочке. Работы нет, вот и устроили маскарад. Кроме всего прочего, веришь ли, я же должен думать и о мужской рабочей силе. — Драго подмигивает и шепчет доверительно: — Представляешь, браток, на этом самом биофаке одни женщины! Надо бы подсказать профессорам там, наверху, отчего в биологии застой: не может женское быть без мужского!.. Прошу, прош-у-у-у! — трубит он вдруг и бросается через ящики и корзины, расставив локти, будто квочка.
Нет, здесь невозможно работать, говорит себе Филипп, собирая разбросанные по столу документы, и уходит в канцелярию.
Через некоторое время он возвращается совершенно подавленный: бухгалтер заявил категорически, что квартал кончился, никаких, мол, справок и услуг!.. Филипп стоит в коридоре, и вдруг рядом неизвестно каким образом оказывается Таска. Он смущенно объясняет, зачем приходил и как его выпроводили.
— Пойдем! — решительно говорит она и тянет его за собой обратно, в канцелярию. Там она садится за счетную машинку и мигом все просчитывает. Но, прежде чем продиктовать последнюю цифру, грустно качает головой и говорит тихонько, чтобы не слышали другие: — Полная безнадёга…
Результаты и в самом деле неутешительные.
Он не помнит, как выскочил из здания и брел селом, как вышел в поле. Конечно, Филипп знал: урожай на опытных участках должен быть ниже контрольного, но чтобы такая большая разница… Вот когда Сивриев всыплет им по первое число, и никто ему рта не заткнет, потому что получается — прав был Главный.
«Безнадёга» — вспоминается тихий голосок Таски.
Это слово, дважды услышанное вчера и сегодня, делает, кажется, всю его жизнь бессмысленной.
А страх?.. Частицы этого омерзительного чувства он всегда носил в себе, но то, что случилось неделю назад в ресторане, потрясло его. Упал зонтик Виктории, и Филипп, завернув скатерть, наклонился его поднять. И совсем близко увидел вдруг колени Виктории — две нежные округлости, слегка загоревшие, гладкие, словно отполированный морем мрамор. Кровь застучала в висках, облила лицо кипятком, и Филипп широко открыл рот, переводя дух. Ничего подобного не чувствовал он ни с одной женщиной, это было как удар тока. Что же дальше, успокоившись, думал он, ведь Виктория — жена его брата. Нет, не жена — была женой, это большая разница… И вот этот неожиданный взрыв. Что это? Новая встреча с красотой и совершенством, которые он еще раз открывает в ее образе, глядя на нее уже глазами взрослого? Только ли это, думает Филипп, бредя по полевой дороге, или и здесь стоит за спиной та самая «безнадёга», о которой напоминали ему и Симо и Таска?..
— Эй! Тут случайно не турки живут?
На придорожной делянке стоят, впившись в него глазами, женщины из звена тетки Велики.
— Мы ведь не турчанки, чтоб ничего нам не сообщать. Говори конечный результат!
— Что там говорить? Нет и трех тонн.
— Вот это да! — Велика выскочила ему навстречу. — Немало это — около трех тонн! Кто ж тебе даст их даром! Пойдем-ка к Симо, давай втроем поговорим. Как погляжу на тебя — вот-вот заплачешь… Не расстраивайся. Увидит кто — обсмеет, скажет, ничего, мол, не вышло у вас, только зубы заговаривали людям. А Симо — у него всегда так, за что б ни взялся, ничего не доведет до конца. Сам подумай: недаром ведь холостым до сих пор ходит!
Голубова они находят на скамейке возле барака.
— Вот и я! — выкрикивает издали звеньевая. — Эй, Симо, когда речь идет о чем-то новом, мы, простые люди, за это горой!
Тетка Велика сидит с ними рядом, беседует вроде даже не совсем серьезно. Однако минут через десять Филипп замечает, что на душе полегчало и вера его в стелющиеся помидоры чудесным образом возрождается.
— Добро медленно пробивает себе дорогу, — продолжает Велика, — потому и нельзя требовать, чтобы все в него сразу поверили. На ошибках учиться надо, а не отчаиваться из-за них. А сейчас ошиблись, потому что приравняли опыт к обыкновенной посадке. В следующем году, коли будем живы-здоровы, не одно, не два — если понадобится, три опрыскивания сделаем. Эти помидоры такой дешевый труд, — заключает она, — что несколько опрыскивателей не сделают его дороже. Важен результат, вот тогда злоязыкие заткнутся, а у добрых людей глаза откроются на все хорошее. Вот так нужно, а не как они…
— Нет, пожалуй, уже и этого недостаточно, — говорит Голубов после ее ухода. — Результат? Конечно, он важен, только это не все. Нужно еще большее сгущение в ряду и увеличение расстояния между рядами. Тогда возможной станет механизированная обработка — и опрыскивание, и подкормка, и окучивание. Вот где экономия в больших производственных масштабах, это тебе не экономия каких-то там колышков… — Посмотрев на часы, Симо поднимается. — Пойдем-ка со мной в студенческую бригаду. Совещание там у них.