Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 68 из 83



— Что «кассандры»? Своим рассудком дошли до понимания, что родина не встретит остарбайтеров цветами, или нашептали голоса вчерашних работодателей?

— Подозрения не без оснований, пророческие слова о будущем возвращенцев шептали вчерашние работодатели, фашисты-изверги.

— Нестыковка проглядывается: как относились господа к рабам с востока в действительности? Ошибусь — одёрни, но простая логика говорит: если держал работника рабом и не выходил из «тиран, сволочь, нелюдь, мерзавец и «квашист» — как поворачивался язык предлагать остаться в ненавистном рабстве, когда впереди светила свобода? Совсем спятили? Кто врал?

Не располагаем сведениями о случаях побега вчерашних рабов, а ныне свободных совецких людей из советской зоны в американскую и английскую.

Побеги в первое время случались, но скоро мышеловка в звании «советская зона оккупации» прикрылась: опыт содержания зон в строгости имелся, об этом и до сего дня фильмы делают.

— Кто и когда снимет эпизод с нырянием двух загруженных рабами с востока студебеккеров в Эльбу?

— Много хочешь, за такие кадры наград не дают.

— Разница в работе на врагов и «своих» была?

— Разумеется.

— В чём суть, если кратко?

— Долго объяснять. Например, немцы даже в трудные времена не позволяли женщинам работать в шахте.

— Откуда известно?

— Знаю. Просилась работать под землю, на что получила nain!. На шахтном дворе bitte, работайте, но в забой — нет:

— Работа под землёй не женская!

— Плети рабовладельцы применяли? О «следах плетей на спинах рабов с Востока» много написано…

— Один раз получила. Работала у одной скотины, так он был скотиной не по расовому признаку, а по человечьему скотству. Пожалуй, он и немцев ненавидел. Отклонение у всякого народа есть, дело в количестве скотов на тысячу нормальных.

— Что потом?

— Как только завезли за полосатые столбики польско-советской границы — немедля загнали в сарай и три дня не выпускали. Ни воды, ни пищи, ни возможности избавиться оттого, что бывает с пищей… Когда мы, набравшиеся у врагов культуры, просились выйти для оправления нужды, наш «родной и любимый» часовой отвечал:

— А, су-у-уки немецкие, культуры набрались! Я вам покажу культуру! Ссыте в сарае! — так рождаются сомнения не в пользу «своих».

— Простим часового? От коричневой чумы Европу исцелял, ежеминутно жизнью рисковал, натерпелся, бедный, вот и сорвался «товарищ». Но в отечественных рамках, понятно и доходчиво, без эксцессов, и не до помутнения разума, хотя и мог.

Не подозревая, что травит душу антисоветчиной, тётушка поведала эпизод счастливого возвращения советских ребят из неволи.

— Вывозили недавних работников на Рейх из американской оккупационной зоны на «студебеккерах», граница меж зон река Эльба, мосты взорваны, понтонная переправа.

Съезд с берега на понтоны крутой, с поворотом, страшно опасный, по такому спуску перемещаться без работающего двигателя и на всех имеющихся тормозах, крадучись и с трезвой головой. Таких за рулями не было.

— Лучший вариант — высадить пассажиров и переходить переправу своими двоими.

— Куда там, «мы армейские шофера, войну прошли!» — и две первые машины, заполненные «рабами с востока», а ныне «освобождёнными из неволи совецкими людьми» — доблестные военные шофера с крутого уклона, вместо понтонного моста направили в реку:

   «Эльба, Эльба, мать родная!

   Эльба, пьяная река,

   не видала ты подарков

   от…шофёра-мудака!»

Надежды на спасение не было, быстрой и холодной оказалась вражеская Эльба!

Сколько «рабов с востока» погибло — выяснением никто не занимался, утонули — значит, судьба такая, так тому и быть.

Лозунг, коего ни одна газета не вывешивала «война всё спишет» не нарушал сон больших (и малых) командиров. Кому смерть интересна? Разве только они утонули? И водители не выбрались, а их гибель стране саветов куда большая потеря, чем два загруженных «под завязку» «студебеккера» с недавними работниками на Рейх!

— Радует постоянное, неуничтожимое утешение: «не я один дурак». Что утонули освобождённые — чёрт с ними, на врагов работали, туда им и дорога, а вот шоферюг, пьяных «героев» жаль! Всю войну прошли — и нате вам: в мирное время утонули! Добро боеприпасы к линии фронта везли — нет, по пьяни сгинули! Как объяснили «товарищи» родным гибель ребят и девчат?





   «Напрасно старушка ждёт сына домой,

   ей скажут — она зарыдает…»

— Рыдать разрешено матерям пьяной шоферни, а матери принятых Эльбой «рабов с востока» не смеют рыдать, «выродки на врагов работали»!

— Что известно о погибших, достали тела?

— Нет, Эльба всех уровняла, и правых, и виноватых.

Достань шоферскую пьянь — хоронили бы с «воинскими почестями», иначе поминать нельзя, договор «о мёртвых или хорошо, или совсем никак» соблюдался и тогда. Можно и в «герои» вписать, а утонувших рабов списать, как «погибших в неволе»: утонули-то в Эльбе! А чья Эльба? Правильно, вражеская река, не совецкая…

— «Студеры» до сего дня на дне Эльбы покоятся?

— Не выяснял.

— Срочно устрой встречу с душой тётушки! Молод был, глуп, в своё время о многом не расспросил. Что вперёд вылетело: хмель из голов доблестых савецких военных шоферов, или шофера из кабин? На дно никто не ушел?

— И это неизвестно, а что не отмечено на бумаге — того вроде и не было, не въезжали два «студера» в Эльбу с крутого берега.

— Как поминали врагов шофера, останься жить? У врагов восточные рабы выжили, а ваши крепкие и мужественные руки одним повортом рулевого колеса… да-с, это самое…

Жили дужегубами?

— Нормально жили, это мериканские враги напоили, мы не виноваты!

— Малограмотная тётушка трудные вопросы задавала, а ты так вообще безответные выпускаешь. Учини тогда органы дознания опрос шоферне:

— Предстояло людей везти, вчерашних невольников, кто допустил ваши пьяные рыла к управлению техникой? — в длинной цепи начальников и подчинённых на конце нашли технаря в звании «капитан».

Машина, в коей тётушка катила на родину и свободу (малую) шла последней. Когда первые два транспорта нырнули в Эльбу — шоферюги тёткиной машины, сучьи потроха, мигом отрезвели и крадучись въехали на понтон…

Появится нужда в деталях трагедии — устрою связь с душой тёти, нагоню жаркую волну вдохновения когда засядешь излагать тётушкины воспоминания о «жизни в чужой неволе».

— Не находишь «чужая неволя» допускает существование собственной?

— Нахожу, что прикажешь?

— Ничего, проехали…

— Может, не стоит выкладывать неприглядные истории о победителях? «Черним славное прошлое»?

— А — прошлое осветлится? Отвечай, кто и где освободил.

— Польша. Рядом с «Кобет Майданек пекло» Освобождали свои.

12. Куда и когда вернулись после освобождения?

— Если отвечать тремя страницами на вопрос Карточки — глядишь, получится маленькая повесть без деталей, в этом что-то кроется.

— Не я ли говорил?

— Куда возвращать «совецких» юношей и девушек из «рабства»?

— В родное рабство, в «страну советов», или «победившего социализма», что один хер. Но не всех: кто-то остался в Европе. Пленные иностранцы охотно женились на русских и украинках, но юноши рвались домой. Мужская ностальгия сильнее и непреодолимее женской тоски по родине.

— И ты, мудрый бес, этому удивляешься? Такова природа женщины: следовать за мужчиной.

13. Указывали в анкетах до 1985 года факт пребывания в местах принудительного содержания созданных фашистами?

— Поминающие фашистов «таварищи» маются склерозом и забывают свои места принудительного содержания.

Почему поминается одна тысяча девятьсот восемьдесят пятый год, чем знаменит, что за исторический рубеж? Ни ранее, ни позже, но восемьдесят пятый, что скрыто в вопросе? До указанного рубежа дозволялось брать за филе граждан с длинными языками, а после восемьдесят пятого у органов руки укоротились?