Страница 53 из 83
— Э-э, дай-ка вздремну… За тем и приземлялся на диванную поверхность…
Какие-то секунды отделяли сознание от полного провала в сон, и тут что-то, или кто-то, весьма ощутимо ткнул в ребро! В третье снизу, с левого борта! Что за шутки! Левый борт был открыт, и диванная позиция выглядела так: лежал на спине, вытянув ноги на всю длину, без малого поджатия и прижавшись правым бортом к спинке дивана.
Толчка непонятного происхождения хватило, чтобы глаза открылись шире обычного и обшарили комнату не далее полуметра от дивана. Пусто. Жена, готовя обед, производила незначительный шум кухонной утварью, на который никогда не реагировал. Да и не имела жена глупой привычки ручным способом возвращать в реальность впавшего в сладкую дрёму супруга.
«Задремал…Странный толчок, как бы снаружи, и как бы и не совсем… Сердце, первый звонок? Не рановато»? — скудные познания из «Описательной анатомии человека» немедленно дали справку: «толчок не в сердце, на ладонь ниже… Может, ретивое уходило в пятки и по дороге встретилось с Инфарктом? Да-а, с таким познаниями анатомии человека местонахождение главного органа тела может оказаться рядом с задним проходом…»
— … и как в стререонаушниках, в правом и в левом ухе враз, но и не свосем в ушах, а где-то в глубине черепа, всплыл голос:
— Правильно мыслишь…
Родившийся страх от неизвестно откуда взявшегося голоса не перешёл в стадию ужаса по причине: диван, на коем пребывал в горизонтальном положении владелец ветерана мебели, заменил начавшуюся, было, панику на интерес к новому, дотоле известному явлению.
Понятно: когда на голове гарнитура — откуда и как приходят звуки понятно: работает электроника, а как объяснить речь из двух внятных слов?
Было: удивительное получение звуков на границе сна и яви случилось на утро после празднования дня рождения в пятьдесят семь лет и не вызвало особого удивления: «пора, пора меняться начинке в черепе, пятьдесят семь лет это уже старость, пятьдесят семь лет помимо склероза могут подарить что-то другое… А ведь эти звуки собраны в похвалу, не шум в голове после вчерашнего «торжества по случаю» — потому и не испугался. И голос спокойный, не пугающий, располагающий и приятный, не грубый окрик, куда лучше голосов многих дикторов отеческого нынешнего телевиденья и радио. «Сильный голос» сказал бы. Без задержки подумалось: «когда и где слышал похожий тембр»? — кладовые памяти отказывались давать справку, но через миг осенило: неизвестный говорил моим голосом!
Есть голоса в малом количестве, звучание коих приносят удовольствие и рождает мысль: «таким голосом хорошо послушать что-нибудь музыкальное из солнечной Италии, ту же «Миа соль». Старый, слабею, малейший перегрев — и нате вам, слуховые галлюцинации… Хотя, чего волнуюсь? Вроде не старая институтка, чтобы волноваться по пустякам, ну, был толчок, был голос — и что с того? — и обманывался: волновала, ох, как волновала предстоящая встреча с иноземными денежными знаками в неизвестном по времени будущем!
А тогда пребывал в положении старухи, ошибившейся наборов цифирей в телефонном аппарате, попала не туда, куда мечтала, поняла, но всё же задаёт вопрос:
— Алё, кто ето? — вопрос был не выше телефонной старушки, но без ошибок в орфографии русского языка.
— Кто это? — задал вопрос не онемевшим языком (шаблон), как принято литературными героями в подобных ситуациях, но поинтересовался твёрдым голосом.
— Это? Я… — ответ пришёл немедленно.
— Кто «я»!? — язык оставался в покое. Чего спрашивал?
Никогда не был героем, и быть внесённым (посмертно) в списке таковых отсутствовала. Поймать за хвост время свершения героических деяний не смог, прошло мимо, впереди маячила скучная старость с полным комплектом прелестей отечественных пенсионеров. О каком героизме речь, какого сорта героизм может исходить от человека в звании без пяти минут пенсионер? Если в куске жизни размером в пятьдесят девять лет и девять месяцев не было места героизму — откуда, от какой сырости и с чего взяться героическим выходкам в финале? Первый пункт. Второй: как запишусь «героем», если с раннего детства купался во всех видах страха и не мог определить, какой высшего сорта, а какой страх достоин презрения? Если верил прибаутке «придёшь домой — там сидит домовой, лапти сушит, тебя задушит»?
— Не ври. Высшим страхом оставался авиационный налёт, а чей безразлично: вражеский — вначале, родной — потом.
— Соглашусь, но какой бывал дольше и жестче, а какой слабее, гуманнее определить не смогу. Отсутствие страха сорта «сердце в штаны упало» объясню так: от рождения в каждое двуногое создание заправлена порция здоровья и страха. Призыв «укрепляйте здоровье» глупейший из всех существующих призывов: здоровье следует беречь доступными способами, но не укреплять, если оно и без того крепкое. Всякие укрепления разрушают здоровье.
— Пример?
— Нынешние занятия спортом за деньги. Порция страха потерять здоровье закладывается в каждого от рождения, а как эта порция расходуется зависит от характера. Сколько особей прожили отпущенный срок не потратив и капли страха — таких подсчётов никто не делал, но наша пара пришла к следующему:
— Перерабатываемые страхи разрушают нервную систему индивида.
— Как понимать?
— Просто: когда бомбёжка шла — о чём думал?
— Какое «думал», кто и о чем думал в налёт? Одна мысль сидела: «пронесёт, или кровавые ошмётки останутся»?
— Вот! А задумайся хотя бы раз «ничего, бомбёжка не вечна, отбомбятся аспиды и улетят. Сколько можно издеваться»! — нервная система осталась нетронутой, цельной до единой клетки.
— Нейрона, то есть?
— Его самого. Главное в нервной системе — знать и помнить когда следует пускать на переработку заложенные Природой порции страха.
— И когда?
— Раньше — лучше: если свалить на взрослого и мальца одинаковые порции ужаса — девять взрослых выйдут из испытания обделавшимися, а из десяти несмышлёных — один.
— С чего такая бухгалтерия?
— С того: малый не осознаёт опасность, а потому и боится на десять процентов, не более. С мальца спрос меньший, возрастом прикрыт, а что спросить с дяденьки в ероплане?
Дополнительные, сверхплановые страхи, чужие, приходят после того, как кончаются собственные страхи, и, понятное дело, посторонние страхи слабее своих внутренних.
— Да, пожалуй, первые страхи появились не стараниями взрослых, но прилетели на крыльях Люфтваффе. Активная переработка страхов была вначале, а потом налёты перестали пугать:
— Сколько трястись? Надоело — о каком «героизме» вести речь, если подлая память с ухмылкой говорит: «вспомни, как плюхался на живот при звуках воя стабилизаторов вражеских бомб»? Нехорошими окажутся слова, но всё же дозволю им выйти:
— Брать в переработку чью-то порцию страхов неизвестной марки? Пуганый воем вражеских бомб вначале, а потом родных, не отличавшихся музыкальной программой от чужих? Кому выражать признание за тренировки: врагам, своим? Только по этой причине не стоило праздновать «день труса» от какого-то голоса в ушах. Паниковать не стоило по другой причине: лежал с закрытыми глазами на изношенном диване и под защитой поговорки отеческого изготовления:
— «Глаза не видят — душа не мрёт»! — верный диван в паре с крылатостью оказались верными друзьями в испытаний прочности духа. Причин вспомнить крылатые выражения больше на порядок, чем крылатостей.
После тычка в ребро вся мудрость со стороны (книжная), куда-то подевалась, забылась, а от полной потери рассудка спасало горизонтальное положение тела. Со времён войны заметил: если смесь страха и ужаса сваливалась на тело в горизонтальном положении — коктейль наполовину терял силу и мощь, а потом, с каждым прожитым днём войны и на две трети… Появилась разборчивость: если когда-то ужас проявлялся в полной силе — со временем прежний ужас превращался в слабую страшилку.
Выработанное бесстрашие прекрасно, но случись атака неизвестной сущности в ином месте, и пребывай объект нападения (я) в вертикальном положении, а не на испытанном, надёжном и преданном диване — предсказать последствия не взялся. Не просто так приято усаживать человека и разгружать колени перед ударом по сознанию ужасным известием.