Страница 46 из 83
— Резон просматривается: если в родном советском лагере не сидел — чего «катить бочку» на органы?
— Но был во вражеском лагере, и враги не уничтожили. По твоей, бесовской логике, получается, что всякая власть, не лишившая жизни насильственно — хорошая? Уцелел у врагов, а потому нет причин поносить худыми словами?
— Время делать заявление: враг кто лишил тебя крова, имущества, или отнял жизнь родных.
— Неправильная постановка вопроса, у лишённых жизни нет врагов.
— Как так?
— Так: кто-нибудь один из загробного мира написал жалобу на своих убийц? Не было, нет, и не будет жалоб а на древних врагов следует катить тару без устали и постоянно, нужное и полезное занятие, и не так, как катят бочку ваши СМИ.
— Чем не нравятся наши СМИ, какие недовольства, где видишь проколы в работе СМИ?
— Ну, как же! Вот что вещает в мелкофон репортёру областного телевиденья твоя землячка о днях оккупации:
— Я коренная жительница города — называет дату появления в свет, в один год родились, «погодки».
— Начало стандартной биографии граждан страны саветов, привычка, грустный год савецкой истории… Назвать какие-то годы «прекрасными» крупно грешить, ваши плохие времена менялись на «хуже некуда».
— Хорош и третий вариант «из куля в рогожу», годится «из огня да в полымя».
— Далее «мемуаристка» указывает адрес проживания на начало войны.
— Недалеко от меня?
— Не совсем, в паре сотен метров от станции. И быстрый переход к ужасам по заказу:
— Помню издевательства фашистов, страшные бомбёжки. Рушились дома, горели, гибли люди, а нас с мамой и сестрой, видно, спасал господь бог — вот оно, сказалось вредное влияние «совецкого правдивого кино»!
— Спросить бы: как издевались проклятые фашисты? — не ответит старая лахудра:
— Помню, что издевались, а как — забыла…
— В психиатрии и не такое случается.
— Забавно выглядит: шестилетний малый, сидел в густом погребном мраке, вдыхал в изобилии сероводород без страха отравиться, не отставал от других в испускании газов ослабевшим сфинктером заднего прохода, а девочка, ровесница, презрительно плюнув на страхи, бегала в город любоваться картинами рушившихся домов. Если взять в соображение, что Люфтваффе разбойничало в тёмное время суток — выразить словами героизм девочки-пионерки не получится.
— Старушки с памятью на пятьдесят процентов и громадным талантом врать делают историю. Простим старушку, и она с мокрой промежностью умирала от страха в земляной яме в звании «погреб», ныне берёт реванш за прошлое и шпарит в тему. Обычное ваше стандартное враньё по указанию «сверху» с добавлением соуса «веяния времени»: «господь бог» не всех спасал, кого-то и лишал пребывания в лучшем из миров.
— «Бог» выборочно спасал, люди не указ богу в вопросе кого казнить, кого — миловать. Бесяра, вводишь в искушение и толкаешь сделать заявление «подруге дней моих суровых»:
— Слышь, старая кошёлка, не иудейский бог спасал ваше семейство, это вражеские авиаторы не прицельно бросали смертоносный груз на головы наши.
— Старушка возмечтала писанием мемуаров заработать.
— Напрасные мечты…
— Почему?
— Чтобы относительно внятно выложить воспоминания на бумагу нужна тренировка в писании предложений не ниже уровня седьмого класса старой школы как у тебя, в одиночку не осилит, на придумках о «рушившихся домах» далеко не уехать. Старушичья память ни к чёрту и правдиво рассказывать события времён оккупации надёжно упущено. И в грамоте пробелы приличные, сама не справится, а вселяться нашим в такое удовольствие нулевое, всё едино, как вам тюремное заключение.
«…мы очень голодали, мама в начале войны всё, что могла, обменяла в соседних деревнях на продукты…» — и без подмены порядка следования газетных ужасов о прошлом враньё само вылезет наружу. Силён закон «Мешка и шила», но почему многие пишущие об этом забывают — не понимаю.
— Тётя заказ выполняла. Не знаю, как у бесов, а среди нас живут обманы Простой и Сложный, настолько сложный, что на правду похож. Ныне братанЫ, подчиняясь веяниям времени объединились в фирму «Развод», следом идут сестрички ложь Простая, ложь Наглая, а старшая над ними мать Клевета. Что тётя несла в микрофон репортёра — в народе имеет простое определение: «пиздёшь».
Случается, братец Обман и сестрица Клевета в союзе с двойней Ложь Простая и Ложь Наглая, выливают капли сгущённой Правды, или разводят водой, а Пиздёшь и запаха правды в себе не содержит. Пиздила тётя, а на какую нужду врала — не смогла бы пояснить, даже если и крепко взять за жопу.
— Не стыдно старую бабку брать за жопу? Сама мысль неприятна, а не то, чтобы действие! Тётка схожа с давно погашенной совецкой облигацией, кого брать-то? Не противно? Соври старушка «помню-забыла» побывавшим в подобной обстановке — и соответствующий ответ получила:
— Пизди, старая и дальше, авось поверят! — худо, когда враньём травят детские, слабые, неокрепшие разумы с уверением «правду говорю», тяжелее преступления не придумать. Во всяком деле есть свои дирижёры…
— Знаешь, кто?
— Знаю.
— Поделишься?
— Нет. Продолжим: «…рушились дома» определение, «рушится» касается строения высотою в треть нынешнего столичного «эмпайра» высотою в пятнадцать этажей. Твой город в поминаемые времена мог похвалиться домами большой этажности? Нет, не чему было рушиться, врёт напропалую тётя.
— С кем связался!? Если девочка жила в хибаре в один этаж трёхэтажный дом выглядел небоскрёбом. Верить старухе, будто ребёнком бегала в центр города за пять километов любоваться рущащимися домами? В бомбёжку? Рядом с трусливым мальчиком жили «героические савецкие девочки-одногодки? Презренный трус был рад любой яме, в кою мог влезть от налётов Люфтваффе, хватало звуков далёкого нытья перегруженных авиационных моторов вражеских машин, чтобы запорное кольцо заднего прохода паниковало и оказывалось исполнять команды центра:
— Не срать! — а девочка-сверстница без страха наблюдала обрушение домов!? Как не гордиться настоящей совецкой, героической, стойкой не по возрасту девочкой, коя являла пример многим взрослым? Не ребёнок, но образец мужества и стойкости перед лицом опасности и её противоположность. Что остаётся моему прошлому?
— Стыдиться и завидовать чужому героизму.
— Что и делаю семь десятков лет…
Из всего плача первыми идут «издевательства фашистов», а «страшные бомбёжки» и «рушащиеся дома» на второй позиции. Путаница в показаниях даже напрочь лишенному следовательского таланта говорит:.
— Понятно, врала старушка, но почему ответственный за выпуск товарищ не обратил внимания на такую расстановку показаний свидетельницы — загадка.
— Не иначе, как с крепкого перебора. Редакторы обычные люди и подвержены стандартным мужским слабостям. Кто осмелился заняться анализом порции очередного вранья?
— Детали в сценах фашистских издевательств отсутствуют, старушка умалчивает, а потому каждый волен заполнить плач собственными фантазиями.
— Плакальщицу «в издевательства фашистов» посвятили «товарищи» позже, сама не видела «издевательств», но кто бы посмел заявить:
— Брешет баба! — областному телеканалу плача достаточно, а всё сверх того лишнее, ненужное, вредное и опасное. Да и не могла старая женщина выбиться из общего хора о прошлом, не совсем сумасшедшая, понимала требование времени. Как однажды ввели программу на рассказы о «злодеяниях врагов» — так программа до се работает. Пусть где-то и проходят события страшнее прежних, но они чужие и не особо волнуют:
— Да, убили кого-то и где-то, но мои ужасы важнее.
Так и живём: исправно работает внешнее вещание, а что внутри каждого — держите при себе, не вылезайте не вещайте. Если бывшие совецкие люди внутри думают иное — их дело, на мысли внутреннего пользования запретов не придумали. С наружными мыслями, кои словами озвучиваются, следовало быть осторожным, а тайных мыслей чего бояться? Чай, мысли свои, не выдадут! Старушку понять можно: лошадка «Оккупация» до ныне надёжное средство передвижения из прошлого в будущее, но одно огорчает: старая лошадь, ослабевшая, но спокойная, никого с себя не сбрасывает и всегда на полкорпуса впереди в забегах на любую дистанции.