Страница 9 из 34
На следующий день руководство Мапам созвало пресс-конференцию, на которой журналистам рассказали всю историю и продемонстрировали злополучный микрофон. В те дни публично упоминать Мосад было запрещено, поэтому люди Харэля были представлены как „информаторы Мапай“ и „платные агенты Бен-Гуриона“. Канцелярия премьера категорически отрицала всякую его причастность к подслушиванию. „Взломщики“ предстали перед судом, где признались, что проникли в штаб-квартиру Мапам „с преступными намерениями“, но отрицали, что имеют какое-либо отношение к микрофону. Они были приговорены к символическому наказанию, освобождены прямо из зала суда и исчезли так же бесследно, как появились. Израильский Уотергейт погас, едва вспыхнув.
Но суть его от этого не изменилась. Израильское общество, раздираемое борьбой политических сил, оказалось на краю пропасти. Как не раз до того (и не раз после), Израиль в тот миг стоял на грани превращения в тоталитарное государство (а его служба безопасности в орудие борьбы с собственным обществом). Он мог им стать — и не только в случае полной победы Бен-Гуриона, но, как это ни парадоксально, и в случае победы его противников слева.
Я не знаю, чем объяснить, что Израиль, не раз балансировавший на грани тоталитаризма, все же не перешагнул эту грань. Я думаю, это очень сложный вопрос, и на него нет однозначного ответа: Я мог бы только припомнить кое-какие многозначительные детали. Например, Голда Меир вспоминала, что когда ее назначили первым израильским послом в Москве, она предложила членам посольства организовать коммуну. И они все по очереди, включая „госпожу посла“, готовили, мыли и убирали. А когда у московской синагоги их встретила многотысячная толпа советских евреев, они все потом сидели молча в комнатах своей посольской коммуны и плакали. В этом что-то есть. Конечно, это не помешало той же Голде стать властным и жестким руководителем Мапай, а потом премьером Израиля, но ведь была и „кухня Голды“, где „госпожа премьер“ принимала министров в шлепанцах и переднике и готовила им чай… И еще я вспоминаю свой разговор с бывшим командиром израильских ВВС генералом Бени Пеледом. В газете „Гаарец“ как раз тогда была опубликована подборка „Танки на кнессет“ — о возможности военного путча в Израиле, и я спросил Пеледа, что он об этом думает. Он ответил: «Если бы я позвал генералов пойти на Дамаск, они бы, наверно, охотно за мной последовали. Но если я позову их штурмовать кнессет, они надо мной посмеются…»
Бен-Гурион, беспощадно боровшийся с Эцелем, Лехи, Пальмахом, Мапам за диктатуру своей партии, тем не менее никогда не пытался — думаю, даже не помышлял — физически ликвидировать своих политических соперников. И точно так же потом, когда ему бросили вызов в его собственной партии, он не обратился к Харэлю, чтобы тот организовал «показательные процессы», а вышел из Мапай и создал новую партию, «Рафи» — а проиграв на выборах, смирился с поражением. И Менахем Бегин, в свое время не отказавшийся — в борьбе с англичанами — от взрыва гостиницы «Царь Давид», после эпизода с «Альталеной» отказался идти на гражданскую войну, не призвал своих соратников к новому «восстанию», а пошел путем легальным, демократическим — создал свою партию, и почти тридцать лет терпеливо сидел в оппозиции и ждал своего часа.
Кое-кто считает, что эти спасительные особенности таятся в генетической структуре еврейского типа. Другие утверждают, что это наше историческое наследие, и они, наверно, тоже в чем-то правы. Третьи полагают, что это традиции пионерства и сионизма, все еще сохраняющиеся в нашем обществе. Скорее всего, это комбинация истории, людей и обстоятельств. И пока, во всяком случае — пока, она поддерживает в израильском обществе равновесие противоборствующих тенденций. История со слежкой за Мапам это показывает. Бен-Гурион отступил. Но и Мапам не пошла дальше влево. Самые крайние в ней, во главе со Снэ и Берманом, вышли из партии и объединились с коммунистами, но сама Мапам осталась внутри сионизма. И вся борьба израильских партий осталась в рамках демократической политики. Более того — если окинуть взглядом все последующие десять лет, вплоть до окончательной отставки Бен-Гуриона в 1963 году, то мы увидим, что эти формы борьбы и шире — вообще демократические формы — постепенно завоевывали все больше места в израильской политической жизни, отодвигая на периферию, делая все более анахроничными авторитарные методы людей типа Бен-Гуриона и Харэля — и самих этих людей. Эпоха великих политиков, гениальных разведчиков и всемирно известных полководцев постепенно уступила место эпохе талантливых администраторов, пришедших к управлению государством, армией, разведкой. И хотя времена несомненно потускнели, но зато они выиграли в широте постепенно распространившегося на всю политическую жизнь демократизма.
Точно так же, как до 1963 года вся израильская политическая жизнь шла «под знаком» Бен-Гуриона, и все ее потрясения, бури и изменения были так или иначе связаны с его именем и его личностью, так история израильской разведки в эти годы была отмечена печатью личности Исера Харэля. Как руководитель разведки Харэль был мастером, прежде всего, хитроумных и сложных «особых операций», которые требовали сочетания глубокого продумывания, дерзкого риска и врожденной интуиции — качества, которые у Харэля были в избытке. В этих «особых операциях» он был, пожалуй, непревзойденным ассом своей профессии и тактическим разработчиком экстра-класса. Каждая из его операций могла бы послужить темой увлекательного шпионского романа — и такие романы были написаны, целая библиотека, даже сам Харэль впоследствии не удержался от соблазна и написал «Дом на улице Гарибальди», где рассказал историю того, как он поймал Эйхмана. Не всем этим операциям сопутствовал успех, но там, где он был (а это случалось чаще всего), успех этот был шумным и блистательным. Он способствовал не только укреплению официальных позиций Харэля в израильском истэблишменте, но и упрочению его непререкаемого авторитета и чувства собственной непогрешимости внутри Мосада. Разумеется, это было чревато специфическими осложнениями для самого Харэля, и они не замедлили последовать; но бесспорно, что именно Харэль и именно этими методами создал ту израильскую разведку, о которой мы все так наслышаны. Некоторые западные специалисты даже считают ее лучшей в мире. Другие, более сдержанные, говорят, что это преувеличение: разведка как разведка, такого же уровня, как американская, советская или английская (в ее лучшие времена). Что ж, для Израиля, с его крохотными ресурсами и возможностями, это замечательный комплимент. Увы, здесь не место и не время рассказывать обо всех подвигах этой разведки, перечислять все «особые операции» Исера Харэля — от истории Вольфганга Лотца в Каире и Эли Коэна в Дамаске до знаменитой охоты на Эйхмана. Поэтому я расскажу только об одной из этих операций — хотя бы потому, что хотя она совершенно нетипична для разведки вообще, зато очень типична для израильской разведки и методов ее создателя, И сера Харэля.
Начало этой истории было почти неприметным. Ида и Алтер Шумахеры прибыли в Израиль в 1957 году из Польши. На первых порах семье трудно было сводить концы с концами, поэтому Шумахеры решили отдать своего малолетнего сына Иоселе на проживание к деду Нахману в иерусалимский религиозный квартал Меа-Шаарим, где живут, как известно, самые ультраортодоксальные — и самые ультраантисионистские — верующие евреи. Дед Нахман был одним из таких ультраортодоксов и внука задумал воспитать в своем духе. Поэтому когда в декабре 1959 года Шумахеры решилй взять Иоселе обратно, дед решительно заявил, что не отдаст мальчика недостаточно религиозным родителям. После долгих препирательств те обратились в суд. Судья обязал Нахмана вернуть ребенка. Тогда Нахман заявил, что ребенка у него нет. Суровый старик отправился в тюрьму, но не выдал местонахождения Иоселе. В стране разразилась буря. Верховный раввин Иерусалима одобрил поведение Нахмана. Верховный суд назвал похищение ребенка «самым отвратительным преступлением в истории Израиля». Общество раскололось. Секулярные израильтяне создали «Комитет спасения Иоселе», в ответ ортодоксы начали забрасывать камнями машины неверующих. Знакомая картина! Но в этот раз она осложнялась тем, что «дело Иоселе» едва не сорвало создание новой правительственной коалиции, в которой Бен-Гуриону необходима была поддержка религиозных партий. Поэтому в конце концов он вынужден был обратиться к Харэлю. И в марте 1962 года — три года не утихала эта история! — Харэль объявил своим изумленным сотрудникам, что они начинают новую «особую операцию» под кодовым названием «Тигр»: с завтрашнего дня «весь Мосад» займется поисками исчезнувшего мальчика!